Соловей для черного принца - Екатерина Левина

— Ты готова отказаться от всего, что так принципиально отстаивала и защищала, и всё из-за этой никчемной свадьбы?

— Да, готова! Для кого-то цена этой "никчемной" свадьбы — сама жизнь! Но что вам до этого! Вы же Китчестер!

Старик не удосужил мои слова вниманием.

— Ты понимаешь, что тебе придется выбросить из головы всякую блажь насчет Академии и учительства. С самого начала эту смехотворную затею надо было придушить на корню.

— У меня на этот счет другое мнение!

— Телячьи мысли! — взбеленился дед, его подбородок с реденькой порослью как-то по-козлиному затрясся. — Теперь твоя жизнь связана только с Китчестером! Обязательства и исключительная репутация нашего рода в обществе удержат тебя от этой придури, какую ты вбила себе в голову по неопытности и молодости. Ты Китчестер, ты леди, в конце концов, и всякое отребье не смеет помыкать тобой! Моя внучка — общественная гувернантка! Не бывать этому!

— Вы только не волнуйтесь! А то Элеонора устроит мне взбучку за ваши расшатанные нервы.

Мое хладнокровие подействовало на старика отрезвляюще. Он умолк, состряпав натруженное от сосредоточенной думы лицо. Когда молчание стало невмоготу, я спросила:

— Значит, вы согласны на эту сделку, я правильно поняла вас?

— Согласен ли я? И ты еще спрашиваешь?! Да, черти тебя возьми! Я пойду в этот скотный двор, в эту чумную кузню! Я пойду и буду скалиться, чтобы показать, какой я радушный владетель, добрячок и простачок, чья душевная щедрость простирает свое благоволение без разбора на всех тварей божьих!

Я не могла сердиться на него. Он вел себя, как капризное дитя, которому впервые отодрали уши за шкодничество. В его поведении было что-то уморительное, что не давало места гневу.

— На вечере в твою честь я объявлю о решении сделать тебя преемницей. Люди должны знать, что я официально признал в тебе свою внучку и наследницу, иначе могут возникнуть ненужные разговорчики. Ко всякого рода новостям и событиям всегда относились с большим пристрастием.

— Хорошо, — мирно сказала я.

Дед настороженно наблюдал за мной, будто ожидал немедленного отказа. После моего согласия, он поднялся из-за стола и мундштуком снял подтеки с наполовину сгоревшей свечи и снова сунул трубку в рот.

— Ну, вот и все, Роби! — вдруг широко заулыбался старик. — Моя взяла!

И он загоготал, сотрясаясь всем телом и положив руки на тощую грудь.

Я бесшумно закрыла дверь. "Вот и все!", — повторила я вслед за дедом. Вот и все. Я — наследница! Как долго я противилась этому, как долго боролась с графом, твердя о своей незаинтересованности и нежелании владеть Китчестером. И вот теперь… Но что я могла сделать? Был ли другой способ заставить старика отправиться на венчание Сибил? Возможно… Но что думать об этом теперь, когда обещания даны?! Свадьба состоится, и это главное. Вместе с чувством тихой радости за подругу, пришло какое-то смутное, тяжелое и тревожное сожаление… Что скажет Дамьян? Я знала, что с этой минуты в его глазах, смотрящих на меня, я буду читать только ненависть и презрение. Из далекого прошлого до меня донесся звонкий от ибирного пива голос кухарки Мэг: "Каждый чем-то жертвует во имя других, моя маленькая мисс Роби".

Я все еще слышала стариковский смех. Он гулким эхом разносился по коридору, преследуя и настигая, точно неумолимый клич охотничьего рожка, возвещавшего, что найден след зверя. Дед, словно не хотел оставлять меня наедине с моими мыслями.

Но в воздухе витало что-то еще. Беспокойство помаленьку просачивалось в меня, и я не могла совладать со своим состоянием. Откуда-то несло такой беспричинной печалью и жалостью, что дрожь прошла по всему телу. Я остановилась и прислушалась.

Во мгле коридора лениво колебались желтые тени, мягко шуршали по стенам и падали, легкие, как паутинка, на плечи. Из глубины коридора прилетел сквозняк, хрупкое пламя от потрескивавшей в моей руке свечи вздрогнуло, вслед за ним заколыхались и тени, отчего мне показалось, что впереди кто-то движется. Почудился какой-то непонятный звук, но у меня не было уверенности, что я не ослышалась. Звук был похож на неуловимые вздохи, на стоны, скорбные и мучительные, какие я уже однажды слышала в часовне, когда Эллен заперла меня там.

— Нет, нет, — отмахнулась я, прошептав. — Это все сквозняки.

Но только я прошла несколько шагов, как звук повторился, где-то далеко, едва достигнув моих ушей. На этот раз я не сомневалась. Это был стон, почти рыдание и, казалось, исходил он от человека. Трудно представить себе нечто более душераздирающее и в то же время слабое, чем это стенание. В нем чувствовалась невероятная мука и отчаяние, разрывающее в клочья живое сердце.

Я прибавила шаг, стараясь догнать, того, кто издавал эти звуки. Быть может, это и есть то самое привидение, о котором предостерегала Жаннин. Но я не чувствовала страха, как тогда в часовне. Только щемящую жалость. Пройдя коридор, я поняла, что больше ничего не слышу. Несколько минут я вслушивалась, затем стала обследовать ближайшие комнаты, но ничего и никого не нашла. До самой ночи я гадала о том, кто же был там, в глубине коридора, чье глухое стенание долетело до меня. Кто этот призрак, что тревожит покой этого дома?

ГЛАВА 34

Когда возвращаюсь мыслями к трагедии, предшествующие ей дни кажутся нереальными. Как я могла не увидеть того, что зарождалось и пестовалось прямо у меня под носом?

Солнечные, погожие дни, оставшиеся до приема, были заполнены радостными хлопотами. Старательно избегая усилий и нервного напряжения, за всем наблюдала леди Редлифф. В основном она передавала приказы через Джессику, но нередко, перед ужином созывала слуг и излагала перечень дел и обязанностей на весь следующий день.

Все до единого были заняты в подготовке. Полы беспрестанно скреблись, деревянные панели натирались воском и скипидаром, мебель — канифолью; отовсюду тянуло нафталином и пылью, выбитой из гобеленов и занавесей. Отпирались погреба, где в строгом порядке хранилось вино, опустошались кладовые, где продукты лежали так долго, что плесень изъела большую их часть. И все это ради вечера, на котором граф Китчестер представит всем соседям свою обретенную внучку. Прием был в мою честь, и это не могло не льстить моему самолюбию.

Парадный холл и пиршественный зал украсили праздничные гобелены, правда, поблекшие и истертые от времени. Но нашими трудами они немного обновились, хотя все равно нельзя было скрыть их ветхости. Факелы заняли свои места на стенах, и я уже представляла себе ту чарующую атмосферу, какую создадут их рдяные всполохи. Вдоль стен разместились низкие кадки с розами и гортензиями. От обилия цветов дом наполнился сладким ароматом, от него кружилась голова, и поминутно хотелось глотнуть бодрящего осеннего воздуха.