Евреи России. Времена и события. История евреев российской империи. - Феликс Кандель

Были там и мясники‚ шапочники‚ рабочие на сахарном заводе‚ столяры‚ токари‚ водоносы и пекари‚ часовщики и красильщики‚ бочар‚ типографский рабочий‚ аптекарь‚ доктор‚ 2 фельдшера‚ 2 акушерки‚ 2 продавца книг‚ 4 владельца постоялых дворов. Мелкие лавочники со временем разорялись‚ не выдержав конкуренции‚ и уходили работать на фабрики, если‚ конечно‚ там были свободные места. 120 девушек этого городка работали швеями‚ вышивальщицами‚ работницами на конфетной фабрике; за 18 часов работы они получали по 13 копеек в день‚ а стоимость хлеба в неурожайные годы доходила до 10 копеек за килограмм.

"Лицо девушки ужасающее‚ – отметил исследователь‚ – впалые исхудалые щеки‚ глубоко впалые глаза‚ острый подбородок. Она с трудом отвечает на задаваемые вопросы… Эта девушка собирается в Америку. "Хорошо‚ – со вздохом говорит она‚ – ехать в эту страну‚ когда еще имеются силы; но когда уже весь организм надломлен – тогда и в новой стране одно только горе"…"

ОЧЕРК ТРИДЦАТЬ СЕДЬМОЙ 

Евреи во внутренних губерниях Российской империи. Участие в русской общественной‚ научной и культурной жизни.

Про Исаака Левитана говорили с восторгом и изумлением: "Из какого-то глухого провинциального угла пришел этот тщедушный еврейский юноша‚ нищий и загнанный‚ и широко распахнул все входы в самые глубокие тайники русского пейзажа".

1

Перепись 1897 года определила‚ что вне черты оседлости жило 6% от общего количества российских евреев. Это были евреи Кавказа и Средней Азии‚ а также четверть миллиона евреев с правом повсеместного жительства по всей империи. Цифра была наверняка заниженной‚ так как многие жили во внутренних губерниях нелегально и потому уклонились от переписи.

Жестокая нужда гнала за пределы черты оседлости‚ и в еврейском журнале написали: "От людей голодающих‚ размножающихся‚ ищущих где лучше‚ совершенно так же‚ как ищут все остальные люди‚ разве можно требовать‚ чтобы они постоянно видели перед собой невидимую‚ воображаемую и произвольную границу‚ придуманную для них одних‚ и не переходили бы ее?.. Такого самоотвержения нельзя требовать и нельзя добиться ни от кого". Всеми правдами и неправдами евреи черты оседлости просачивались во внутренние губернии России; полиция ловила их и выпроваживала обратно‚ а на смену им появлялись следующие, гонимые голодом‚ которых тоже ловили, тоже изгоняли – и так без конца.

Молодежь рвалась из черты оседлости‚ чтобы получить образование в университетах; деловые люди искали пути приложения своих способностей и капиталов; музыканты‚ художники‚ журналисты устремлялись в Москву и Петербург. Одни прикрывались вымышленной профессией и получали разрешение на жительство; другие устраивались на правах "швейцарских подданных": платили швейцару пару рублей в месяц‚ а тот не сообщал о них в полицию. Жизнь вне черты тоже была нелегкой‚ и из Владимирской губернии сообщали: "Правом жить обладают здесь немногие счастливцы‚ но и они‚ в большинстве случаев‚ влачат самое жалкое существование. В Шуе‚ например‚ из пятнадцати семейств всего четыре зажиточных‚ а остальные живут впроголодь... Самое же грустное в их жизни – полнейшее одиночество. Голодает еврей в "черте"‚ но там он среди своих‚ которые понимают его‚ сочувствуют ему. Здесь же‚ прожив десятки лет‚ он всё-таки чужой, всегда должен быть настороже".

Во внутренних губерниях евреи оказывались разобщенными друг от друга; влияние русской культуры и христианского населения становилось преобладающим‚ и начинался неумолимый процесс ассимиляции. Востоковед А. Гаркави вспоминал свое прощание в синагоге с дедушкой-раввином перед отъездом в Петербургский университет: "Дедушка сидел около кивота‚ окруженный слушателями‚ в талесе‚ с лицом светлым‚ приветливым‚ ласковым. Когда я к нему подошел‚ он меня погладил по щеке и сказал: "Ты знаешь‚ мы‚ старики‚ боимся университета‚ мы боимся‚ что он отнимет вас от еврейства... Прощай‚ мое дитя‚ но помни и никогда не забывай‚ что ты еврей"..." Гаркави стал со временем крупным ученым и не переменил веру‚ но так происходило далеко не со всяким.

В городах внутренних губерний еврейская беднота селилась поближе друг к другу‚ сохраняя религию‚ обычаи и‚ по возможности‚ прежний образ жизни‚ а богачи снимали квартиры в центре города‚ поражали роскошью обстановки и одежды‚ каретами и брильянтами своих жен‚ чтобы кредиторы видели их преуспеяние и доверяли им. Эти новоявленные богачи стеснялись прежних своих привычек‚ родного языка и местечковых "пейсатых" родственников, стараясь как можно скорее слиться с окружающим населением. В одной из газет появилось объявление: "Еврей-купец – тридцать лет‚ большое состояние – ищет невесту с приданым около ста тысяч. Непременные условия: образование‚ доброе сердце‚ нееврейская наружность‚ безупречная фамилия".

"Начинается прежде всего с имен... – отметил сторонний наблюдатель. – Как только какому-нибудь коммивояжеру удалось пролезть в "аристократы"‚ он уже больше не Калман Израилевич‚ а Кирилл Исидорович. Жена его‚ бывшая Ревека Давыдовна‚ теперь – Глафира Дементьевна, а дети – Ваня‚ Коля‚ Фаддей‚ Ксения‚ Настя... Из домашнего обихода изгоняется не только жаргон‚ но всё‚ что прямо или косвенно может напомнить о еврейском происхождении хозяев дома. Запрещается говорить о евреях‚ о Библии‚ о погромах‚ о синагоге... Через несколько лет бывший Калман уже гордится тем‚ что его дети ни звука не понимают по-еврейски‚ а в душе скорбит о том‚ что не в состоянии переделать их физиономии".

Стремительная ассимиляция вела порой к крещению. К этому же подталкивали и насильственные выселения в черту оседлости‚ процентная норма при приеме в университеты‚ закрытие доступа к государственным и общественным должностям. Профессор Петербургского университета Д. Хвольсон признавал откровенно‚ что поменял веру "по убеждению": лучше быть профессором в Петербурге‚ чем меламедом в местечке. Крестились и для того‚ чтобы вступить в брак с христианином или христианкой‚ так как переход христианина в иудейскую веру был запрещен.

Полина Венгерова, из "Воспоминаний бабушки": "Когда по России свирепствовал антисемитизм, у еврея оставались два пути: либо еврейство и отказ от иной жизни, либо крещение, связанные с ним возможности образования и карьеры. И сотни просвещенных евреев выбрали второй путь… Мои дети пошли по пути, которым шли другие. Первым нас покинул Шимон. Когда мы узнали об этом, муж написал сыну: "Некрасиво покидать лагерь угнетаемых". Примеру Шимона последовал и мой любимец Володя… Крещение детей стало для меня самым тяжелым ударом в жизни… Постепенно это страдание перестало быть личной драмой, оно всё больше приобретало характер национального бедствия. Не только как мать, но и как еврейка я испытывала боль за еврейский народ, который терял столько благородных сил… Обливаясь слезами, я поверила свою муку только листкам бумаги и храню ее глубоко-глубоко в памяти по сей день".

Вторил этому Г. Слиозберг: "Надо было иметь мужество и большие традиционные национальные связи‚ чтобы устоять против соблазна. Ренегаты вербовались из контингента тех‚ кто потерял стыд и мог прямо смотреть в глаза своим обездоленным товарищам. Таких было много в университетах‚ а потом и в адвокатуре‚ куда с принятием христианства открывался доступ. Ничего не приобретало христианство от этих новообращенных‚ но я был всегда того мнения‚ что и еврейство ничего не теряло от ухода этих элементов".

О том же писали в русской газете "Гражданин": "Еврей приходит в университет и хочет поступить. Нельзя. Отчего нельзя? Оттого‚ что норма‚ установленная для евреев‚ заполнена. Ну‚ так я пойду и приму православие. И он идет и принимает православие‚ а затем возвращается в университет. "Я уже православный"‚ – объявляет еврей. И готово. Еврей‚ посмеявшийся над своей религией и над православной христианской верой‚ принят в университет‚ а еврей‚ не посмеявшийся ни над тем‚ ни над другим‚ не принят".

2

Законы Российской империи поощряли к переходу в христианство. Еврей‚ совершивший преступление‚ вплоть до "смертоубийства"‚ подвергался более мягкому наказанию‚ если во время следствия или суда принимал христианскую веру. Принявший христианство получал трехлетнюю отсрочку по платежу податей и денежный подарок от казны‚ а возврат в иудейскую веру строго карался законом.

К концу девятнадцатого века большинство поощрительных мер отменили‚ но общая политика оставалась прежней. Всякий подросток имел право креститься с четырнадцатилетнего возраста‚ не спрашивая согласия родителей‚ и закон строго наказывал за "воспрепятствование присоединению" к христианской вере. Интересная деталь: ограничительные меры вводились из-за "экономического вреда"‚ который‚ якобы‚ приносила деятельность евреев‚ а также из-за "врожденных пороков" еврейской расы. Но после крещения эти соображения теряли свою силу: несмотря на "врожденные пороки"‚ еврей немедленно переставал быть "эксплуататором" и получал все права‚ хотя продолжал заниматься тем же "вредным" делом.