Кирилл и Мефодий - СЛАВ ХРИСТОВ KAPACЛABOB

Монах захлопнул книгу и долго лежал на жесткой постели, положив руки под голову.

3

Расате спустился по лестнице. Во дворе его ждали друзья. Котокий поздоровался первым, дал знак сокольничим и егерям, и кавалькада двинулась к Овечу. Это была одна из обычных охот Расате: сокольничие и егеря отправятся в горы, а хан с небольшой свитой укроется за каменными стенами Овечской крепости. Тамошний таркан знал свое дело — он собрал самых красивых женщин округи.

Хан Расате-Владимир уже и не пытался утаивать свои намерения. Архиепископа Иосифа он вызывал несколько раз и по пустяковым поводам ругал перед всем Великим советом, а в последнее время и вовсе не желал видеть его. Место, на котором раньше сидел архиепископ, было отдано таркан у из Старого Онгола. Никто пока не слышал его голоса, но само присутствие этого человека настораживало. Он был мрачен, длинная немытая борода вся в узелках от сглаза и злых сил. Люди шептались, будто он новый шаман. Эта темная личность редко посещала Великий совет. После окончания совета он так же молча исчезал, как и появлялся, вселяя тревогу в души людей. Кавхан Петр приказал проследить за ним, и вскоре ему донесли, что человек этот не из Старого Онгола, а из села капанцев, отец одной из жен Расате-Владимира. Вторую годовщину восшествия на престол нового властителя отметили торжественными конными состязаниями, проходившими по прадедовским обычаям, а место, где сидел хан, было украшено конским хвостом. Молебнов и церковных песнопений уже не было слышно в княжеских дворцах. Все притихло, как перед бурей, и буря должна была разразиться. Снова отмечался день Тангры. Место жертвоприношений из Мадары перенесли к пяти источникам. Еще в первый год люди поняли, что создано новое капище, но объясняли это нежеланием нового властителя раздражать приверженцев отарой веры. Однако на второй год все стало ясно: Расате — верховный жрец староверов. Начались открытые гонения на сторонников учения Христа. Люди хана придрались к чему-то и жестоко избили двух священников, у монастыря была отнята часть земли и отдана Котокию. Кавхана Петра, который попытался оспорить это решение, хан одернул: мол, если еще терпит его, то лишь потому, что не хочет нарушать волю отца.

Эта явная враждебность побудила кавхана Петра вновь встретиться с монахом Михаилом — пришло время думать, как справиться с ханом. Если продолжать отмалчиваться, люди отвернутся от учения Христа или в лучшем случае окажутся на распутье, но и тогда их вера оскудеет.

— Передай ему, я приглашаю его завтра на разговор, — сказал монах.

— Хорошо, великий князь...

Но Расате-Владимир не явился. Он предпочел уехать вместе с друзьями в Овечскую крепость. Хан скакал первым, и на этот раз в его густых усах не пряталась улыбка, лоб был нахмурен, рука бессознательно поигрывала кожаным бичом, а мысли расползались, как муравьи из растревоженного муравейника. Все приближалось к развязке, но к какой — он не знал. Он не выполнил переданной кавханом просьбы отца явиться в монастырь. Приглашение прозвучало как приказ, и Расате не захотел подчиниться. Пусть они не считают, будто он беззащитный и глупый мальчишка, которому каждый может приказывать! Но он сознавал, что отец — это не «каждый», и дерзкая решимость его ослабевала, превращаясь в тайное раскаяние. Нет, все же он не поедет! Пусть им наконец станет ясно: дни опеки промчались, словно воды мутной реки. Он будет править по-своему, опираясь на собственный ум. Пусть не думают, что он дремал все это время! Много старых родов тайно придерживаются прежней веры, и он рассчитывает на них в борьбе с монахом и его братьями. Наиболее опасны кавхан и Ирдиш. Отец уж давно снял с пояса меч, и пока наденет его. Расате может за один вечер уничтожить гнездо письменности около Тичи. Люди из капанских сел давно готовы к такой расправе, и они не поколеблются. Но хватит ли только их? Внутренние крепости охраняет ичиргубиль Стасис, доверенный человек отца. Расате-Владимир давно бы его убрал, если б не боялся, что поднимутся другие преданные отцу тарканы, багаины и боилы. Он хотел, чтобы все было постепенно, но ему не хватало терпения. Друзья, которых он собрал вокруг себя, уверяли, будто народ стоит за него и нет причин бояться кого бы то ни было. Если сегодня он скажет: избивайте священников, — их за один день перевешают на придорожных деревьях. И все же Расате сомневался в правоте своих приверженцев, они не понимали, что жестокая расправа над пятьюдесятью двумя знатными протоболгарскими родами многих отрезвила. Те, кто участвовал в бунте и был помилован князем, второй раз не станут рисковать во имя Тангры. По дороге к Овечской крепости были мгновения, Расате готов был повернуть коня и отправиться к устью Тичи на встречу с отцом, однако самолюбие удерживало его.

Никто из спутников не знал о приглашении Бориса-Михаила, но, глядя на Расате, они понимали: его что-то мучает. Котокий пытался развлечь хана, он то пускал коня галопом, то скакал, стоя в седле, однако все старания его были напрасны. Молчаливость хана начала угнетать приближенных. Они притихли и так, молча, доехали до крепости. Здесь встретили Расате как всегда: торжественно трубили рога, таркан широко улыбался, приветствуя хана. И сразу же началось пиршество. Серны были уже зажарены, вино налито. Певцы, выстроенные по сторонам узкого коридора, встретили высокого гостя старинной песней о человеке и коне, которым нужно перебраться через большую воду. Конь сказал человеку: «Если тебе жаль детей и света жизни, не входи в воду, там красивые девушки, косы у них — шелк золотой, они свяжут мне ноги, а тебе оплетут сердце...» Хан Расате любил эту песню. При первых звуках ее он вздрогнул, словно очнулся. Ему захотелось стряхнуть с себя тяжелые заботы, но они крепко впились в душу и не давали покоя.

— Пойте, — сказал он. — Пойте, развейте мои заботы. Держите! — Он вынул из кожаного кисета горсть золотых монет и бросил каждому певцу по одной. — Пойте, ибо человек не знает, долго ли еще будет слушать такие песни...

Гости уселись полукругом на разноцветные подушки. В центре выше всех было место хана Расате, и он оценивающе поглядывал на своих приближенных. Его серьезный, суровый взгляд тревожил собравшихся, а хозяин, не уловивший еще настроения хана, поднял золотую чашу, полную вина, и торжественно поднес ее Расате.

— Во славу Та игры!

— Да поможет он нам!

— Да укрепит он десницу нашу!

— Во имя его торжества!

— За хана-ювиги Расате!

— За его славу!

— Да поможет нам Тангра!

— Да укрепит он веру нашу!

— Во имя его торжества!

Чаши были опрокинуты одновременно, приближенные хана нагнулись в поклоне, держа руку на сердце. Так всегда начиналось их веселье...

Немало вина выпил хан-ювиги Расате, пока отцовский приказ не стал казаться ему несущественным. Подумаешь, монах приказал явиться сегодня. Ведь можно и завтра, да и вообще — зачем к нему ездить? Велико дело! Лучше б наслаждался отец покоем и молитвами. Немало он наделал ошибок, мог бы хоть сейчас не соваться не в свои дела, не поучать. Нет, не поедет он, пусть отец хоть умрет со злости. Небось они с Симеоном думают, что умней Расате? Как бы не так! Достаточно он их терпел, достаточно кривил душой, желая казаться приверженцем новой веры. Сейчас, когда у него за спиной народ, когда рядом сидят такие друзья, он никому не будет кланяться! Расате поднял наполненную до краев чашу и, улыбнувшись, сказал:

— Жемчуг — в моей короне, друзья — в моем сердце, сила — в моем мече! Мы сейчас веселимся и славим Тангру, но многие из вас хотели бы, наверное, узнать, чем я озабочен... — И, оглядев их, чтобы понять, какое впечатление произвели его слова, отчеканил: — Я предпочел сидеть среди своих друзей, а не с монахом Михаилом, я не хочу слушать его упреки в том, что происходит в государстве благодаря мне и вам.

В первое мгновение слова хана заплутали в тумане винного угара, но потом стали медленно доходить до сознания приближенных. Первым протрезвел Котокий — он знал силу сурового слова великого князя Бориса-Михаила. Отказ явиться к нему предвещал худое. Расате, ожидавший одобрительных возгласов, вдруг заметил, что руки с чашами опустились, лица потемнели и на них гуще проступил румянец от выпитого вина...

— Что, испугались? — спросил Расате, насупив черные брови.

— Чего, великий хан? — отозвался овечский таркан.

— Моих слов.

— Надо было бы предупредить нас, чтоб мы были ко всему готовы, великий хан...

— К чему «ко всему» ? -

— К сражению, великий хан.

— К сражению? Какому сражению? И кто поведет войска против меня? Я уничтожу его в один день! Пейте и положитесь на меня! Уж я как-нибудь справлюсь с монахом...

Но веселое настроение окончательно улетучилось. Начался разговор совсем не в духе подобной трапезы. Решено было в ближайшее время объехать капанские села и проверить оружие. Овечскому таркану поручили поговорить с тарканом Брегалы Таридином. Котокию — организовать слежку за кавханом Петром и Ирдишем-Илией. В случае необходимости их надо убить, чтобы поднять войско. Сам хан Расате должен поговорить с ичиргубилем Стасисом, чтобы обеспечить поддержку внутренних крепостей...