Тайная история Марии Магдалины - Маргарет Джордж

— Учитель поведал мне одну историю, которая запомнилась мне навсегда и которую, как мне кажется уместно рассказать сейчас. Вы знаете, что Шаббат начинается и заканчивается с закатом. А новый день начинается с рассветом. Так вот, у одного мудрого человека спросили: как можно распознать когда именно ночь переходит в день? Тогда ли, когда небо посветлело настолько, что на нем уже не видны звезды? Тогда ли, когда ты без свечи можешь отличить белую нить от черной? Мудрец покачал головой и, хотя предложенные ответы были освящены временем, промолвил: «Тогда, когда ты можешь заглянуть в глаза другому и увидеть что он твой брат». Вот так же и здесь: когда мы меняемся внутри себя, меняется и мир вокруг нас. Иными словами, обретение новой веры и означает конец старого мира.

Я окинула взглядом собранные ими горы припасов.

— Вы ошиблись друзья мои. Мир как таковой вовсе не прекратит существование ни завтра, ни послезавтра ни в какой-нибудь предсказанный день. Но даже случись это, запасы вам ничем не помогут.

— Допустим, — сказала сидевшая рядом со мной женщина, — Но мы все равно должны отречься от мирской тщеты, забросить обычные, земные дела и сосредоточиться на предметах возвышенных, на чем-то духовном. На том, что действительно важно. Ничто бренное, ничто преходящее не должно отвлекать нас от размышлений о вечном.

Все воззрились на меня в ожидании мудрого и верного ответа, тогда как я ощутила тягчайшее бремя ответственности за попытку передать то, чего действительно желал и что имел в виду Иисус. Однако я предприняла ее.

— Думаю… Иисус всегда умел видеть вечное в повседневном, он не разделял эти два начала, как склонны делать мы. Свой последний день на земле нам должно провести так же, как мы проводили все прочие, честно и с любовью исполняя повседневные обязанности. Не знаю, что может быть важнее. Возможно, в умении честно прожить обычную жизнь заключена вся святость.

— Но он сказал, что мы должны дожидаться его, — Халев склонился вперед, не желая не упустить ни единого моего слова.

— Никогда не слышала от него ничего подобного, — возразила я, — Зато он часто повторял, что для доброго урожая требуется много работников и нам нужно приложить к тому свои труды.

— Да есть ли вообще люди, живущие в таком согласии с волей Бога, что они способны прожить последний день своей жизни, как самый обыкновенный? — воскликнула сидевшая рядом женщина.

— Наверное, нет, — пришлось признать мне.

Ибо я понимала, что, будь мне ведом мой последний день, я со всех ног устремилась бы в Тивериаду и вломилась в ту заветную дверь чтобы все-таки обнять свою дочь и с последним вздохом сказать ей о своей любви.

Глава 65

Возвратясь в Иерусалим, я застала город охваченным политическими распрями, которые раздували всякого рода горлопаны. Горожане пребывали в страхе и растерянности, сумятица не миновала и церковь верных Иисусу.

Император Клавдий нежданно-негаданно выслал из Рима всех евреев за их неутихающие раздоры и взаимные нападки. Он не вдавался в подробности и не знал, в чем предмет спора, но уяснил, что основные разногласия имели место между евреями-христианами, верующими в какого-то Иисуса, и теми евреями, которые его не признают.

Это был первый случай, когда мы привлекли к себе внимание верховных властей Рима. О, если бы он стал последним!

Вдобавок ко всему в Иудее в ту пору разразился жестокий голод и нам пришлось полагаться на помощь братских церквей в Сирии. Таким образом — опять же впервые — материнская церковь оказалась зависимой от посторонней помощи.

А сейчас позволь мне поведать о водовороте событий, в который мы оказались вовлечены перед тем, как покинули Иерусалим. Я уже упоминала царя Агриппу, который недолго, три коротких года, правил Иудеей.

Ему наследовал его слабосильный сын Агриппа Второй, всецело преданный Риму, чье правление обернулось трагедией для нашего народа. Хотя он и пытался предотвратить усугубление конфликта и перерастание его в войну, это делалось не ради страны, а для того, чтобы лучше выглядеть в глазах хозяев из Рима. Обе враждующие стороны игнорировали его, и дело стремительно шло к кровавой развязке.

Агриппа был большим другом императора Нерона, и чтобы польстить ему, даже переименовал Кесарию в Неронию. С Антипой, одним из его предшественников, этого правителя роднило то, что он тоже вступил в незаконную кровосмесительную связь с родной сестрой Береникой. В отличие от своих подданных этот монарх нисколько не пострадал от войны: он просто бежал в Рим, где его приняли с почестями.

Во время его правления был казнен Иаков, брат Иисуса, давно раздражавший синедрион своей скрупулезной приверженностью Закону и демонстративным проведением христианских молитвенных собраний в храме.

Неудивительно, что, как только представилась такая возможность, его схватили и предали суду. Приговор удивления не вызвал: побить камнями до смерти за богохульство. Таким образом, спустя тридцать лет после брата он принял смерть по приговору того же религиозного совета.

Никто из нас свидетелем казни не был. И не только потому, что не хотели. В то время мы пришли к мысли о необходимости воздерживаться от появления на территории храма, чтобы лишний раз не напоминать синедриону о нашем существовании. Нам лишь сообщили, что его сбросили с храмовой стены в ущелье реки Кедрон. Оплакивали мы его искренне. Несмотря на все разногласия, он был одним из столпов учения и, что ни говори, братом дражайшего Иисуса.

Трепеща, мы с Иоанном явились с этой горькой вестью к Марии, их матери. Иссохшая и слабая, ей ведь уже минуло восемьдесят лет, она большую часть времени проводила в верхней комнате дома Иоанна, глядя вдаль через окно. Порой она еще выходила на рынок или прогуляться по городу, опираясь на руку кого-то из нас, но было очевидно, что силы покидают ее. И вот теперь мы пришли к ней с самой страшной для матери вестью — вестью о смерти ее дитя.

Она сидела к нам спиной. Плечи ее покрывала шаль, синяя — ее излюбленный цвет. Волосы Марии поседели, но оставались густыми, и сейчас, в лучах полуденного солнца, светились, как жемчуг.

— Дорогая матушка, — начала я, опустившись на колени рядом с ней, но тут у меня перехватило горло. Некоторое время мне не удавалось выдавить ни слова, потом пришлось начать все сначала. — Дорогая матушка…

Я судорожно обняла за плечи женщину, которая на протяжении тридцати лет была матерью и мне. Когда Иисус сказал Иоанну «позаботься о моей матери», я поняла это напутствие как относящееся к нам обоим. Мария была моей матерью даже в большей степени, чем родная мать хотя в детстве я ее не знала.

— О матушка… — Вместо слов у меня вырвались рыдания.

— Я знаю, — промолвила она. — Знаю.

С этими словами мать Иисуса склонилась ко мне и обняла меня, утешая, как это может только мать.

Смерть Иакова ускорила кончину Марии. Горе подкосило ее, хотя она сохраняла стойкость до последнего часа. Предвидя неизбежное, мы послали за ее остававшимися в живых сыновьями — Осией, Иудой и Симоном, уже немолодыми мужчинами. Что касается дочерей, Руфи и Лии, то мы даже не знали, живы ли они и как повели себя после того, как их брат был объявлен преступником и казнен. Отреклись ли от него? Постарались скрыть, что имеют к нему какое-то отношение? Навещали ли они вообще свою мать все эти годы? Мы многого не знали: Мария предпочитала переживать свое горе сама, ни на кого его не взваливая.

Кроме родных у нее имелся и приемный сын, Иоанн, попечению коего вверил ее распятый Иисус, и, казалось, он был ей ближе, чем родные дети. Это снова заставляло меня задумываться о том, что же такое истинная семья, ведь мы, братья и сестры по вере, были намного ближе друг другу, чем родичи по крови.

В те последние дни Мария тратила много времени и душевных сил на совершенно незнакомых людей, паломников, приходивших в дом Иоанна в Верхнем городе, которые желали увидеть ее. Однако знаки почтения и благоговения, выказываемые этими мужчинами и женщинами, преклонявшими перед ней колени и не смевшими коснуться ее рук, даже когда она сама их протягивала к ним, вызывали у нее только досаду.

— О благословенная мать! — восторженно восклицали почитатели, не смея поднять на нее глаза.

— Иди сюда, подай мне руку, — говорила она. — Так мне привычнее. Это напомнит мне о том, как брал меня за руку он. Как давно это было. Я потеряла его, но так хочу увидеть его снова. Я знаю, ты тоже. — И мать Иисуса протягивала руку, касалась чела паломника и добавляла: — Наше желание исполнится. Мы оба увидим его, и он будет равно приветствовать нас обоих.

Когда же люди пытались возражать, возвеличивая ее, Мария говорила: — Я хорошо помню его слова: «Кто есть мать моя и братья мои? Те, кто внимает слову Господа и исполняет его». Вот почему мы, ты и я, предстанем перед ним вместе.