Сияние негаснущих звезд - Федор Раззаков

На следующий день практически все российские СМИ сообщили «о внезапной смерти популярного певца и композитора Евгения Мартынова». Кое-кто попытался придать этому событию криминальный оттенок: дескать, певца могли убрать те самые «кооператоры», с которыми он судился. Журналисты даже припомнили недавний инцидент: нападение 18 августа на Мартынова возле его дома группой неизвестных, которые отняли у него 50 рублей и избили. Нападение действительно имело место быть, но никакого отношения к композитору и певцу Евгению Мартынову не имело – жертвой был его однофамилец, артист Театра имени Маяковского Евгений Мартынов. А наш Мартынов в те дни находился в Венгрии. Когда он вернулся, не преминул возмутиться: мол, получается, у меня в кармане денег больше пятидесяти рублей не водится, и он такой бедный и жадный, что этот несчастный полтинник без боя отдать не мог.

Между тем никакого криминала, судя по всему, в смерти Евгения Мартынова не было. Его действительно подвело сердце. Ведь накануне он гулял на дне рождения, а потом всю ночь пил димедрол. И употреблять алкоголь на следующее утро ему нельзя было, а он этого не учел. Как говорится, судьба…

Как вспоминают очевидцы, Мартынов предчувствовал свою скорую смерть. Так, во время последних гастролей – в июле 90-го в Оренбурге – ему приснился сон: будто он лежит в гробу, а над ним в Доме композиторов идет панихида. Родные плачут, артисты речи произносят, похоронный марш Шопена звучит, венки пахнут цветами и елкой, свечи горят, и его портрет стоит в черной рамке. Сон был настолько отчетливым, что Мартынов проснулся в холодном поту и с болью в сердце. Чтобы унять страх, который его охватил, Мартынов даже встал и оделся, чтобы в этот сон снова не попасть.

Да и дома обстановка была не самой благоприятной. В последнее время отношения с женой у Мартынова испортились. Незадолго до смерти Юрий Мартынов пришел к нему домой и застал брата в неприглядном виде – Евгений лежал в коридоре чуть ли не нагишом и стонал. Дома были жена и маленький сын, который бегал по коридору вокруг стонущего отца. Когда Юрий стал выяснять, что же здесь произошло, Элла рассказала, что Мартынов был выпившим и, чтобы он в таком состоянии не ходил «над душой» и не жаловался, она убедила его выпить димедрол. А тот не пошел ему впрок. Когда Юрий позвонил знакомому врачу и описал происшедшее, та с грустью отметила: «Ох, ребята, не бережете вы своего Евгения!..» Сам Мартынов, когда малость оклемался, заявил брату: «Я после себя Элке ничего не оставлю, она меня не любит. Я умру – и все тебе завещаю…»

Похоронили Е. Мартынова на Новокунцевском кладбище.

МАРЧЕНКО Людмила

МАРЧЕНКО Людмила (актриса кино: «Отчий дом» (1959; главная роль – Таня Скворцова), «Белые ночи» (1960; главная роль – Настенька), «До будущей весны» (учительница Вера Николаевна), «Леон Гаррос ищет друга» (лифтер Маша), «Дмитро Горицвит» (Югина) (оба – 1961), «Мой младший брат» (1962; главная роль – Галя Бодрова), «Без страха и упрека» (1963; сестра Тоши Лена), «Стряпуха» (1966; Таисья), «Туннель» (горничная), «Цыган» (жена Будулая Галя) (оба – 1967), «Человек бросает якорь» (1968; Нина Коваленко), «Разведчики» (Мари), т/ф «Ночной звонок» (1969), «Служебный роман» (1978; гостья у Самохвалова), т/ф «О бедном гусаре замолвите слово» (1981), «Кто стучится в дверь ко мне» (1983) и др.; скончалась 21 января 1997 года на 57-м году жизни).

Звезда кино конца 50-х – начала 60-х в последние двадцать лет жизни не снималась. Вместе с мужем художником Сергеем Соколовым она жила в скромной московской квартире у метро «Аэропорт», а летом уезжала в деревню Лисицино Тверской области. Именно там 22 июля 1996 года у Сергея Соколова случился внезапный сердечный приступ. Он умер практически мгновенно в возрасте 55 лет (по мистическому стечению обстоятельств два предыдущих спутника жизни Марченко скончались в этом же возрасте).

После смерти горячо любимого мужа, с которым она прожила 21 год, у Марченко случился сильный психологический стресс. Как пишет ее родная сестра Г. Дорожкова: «Казалось, она умерла в один день с мужем, так мало была она похожа на себя: несвязная речь, отрешенность от всего, тяга к спиртному как единственному спасению от душевной муки, поведение, которое по всем законам логики объяснить невозможно.

Включилась программа на самоуничтожение. Вернувшись в деревню к девяти дням со дня смерти Сергея (до этого я находилась в Москве на лечении), застала Люду в состоянии тяжелой депрессии, она едва узнала меня. Предстояло ее «встряхнуть», вывести из этого. Прежде всего я уговорила ее перейти в мой дом, нельзя было оставаться одной. Около месяца она жила у нас, я забросила свои огородные дела, готовила, ходила с ней в лес. Постепенно она успокаивалась, оттаивала. К первому сентября, раньше обычного, мы возвратились в Москву. Как тяжело ей было войти в опустевшую квартиру, где все еще дышало им, хранило следы его рук. Письменный стол у окна, за которым он работал, на нем приемник. Во время работы Сережа любил слушать классическую музыку. На стенах картины – творения его рук, бережно вставленные в красивые рамки. Все дышало им, каждая вещь кричала о нем. И вот она одна, без своего Ангела Хранителя. С какой-то нервозной поспешностью раздала она его вещи, надеясь хотя бы на небольшое успокоение души. Постепенно стали появляться эпизодические моменты равновесия, как вдруг приехала дочь Сергея, мать двоих детей, завела какой-то приземленный разговор. Для Люды это был еще один удар. Это убивало наповал, она опять как будто начала проваливаться в пропасть, и успокоить, привести ее в себя стало невероятно трудно. Вокруг нее, кроме этого, стали вертеться какие-то злые духи, маргиналы, заполнявшие пустоты, образовавшиеся после ухода когда-то любивших ее людей. Пользуясь потерей состояния домашнего очага, стали успокаивать водкой. Защиты, мужского плеча не было. Из дома выносили вещи, вынесли даже надгробную плиту, приготовленную для могилы Сергея (она была еще без надписи). Уговаривали продать часть мебели, квартиру. Двадцать девятого сентября, в день ее именин, я приехала к ней. Люда с горечью рассказывала мне об этом, но по-прежнему отказывалась принять помощь, спорила, доказывая, что справится со всем одна, сама, требовала не вмешиваться. Только слабые люди пытаются доказать всем, какие они сильные. К этому времени она ослабела еще больше. Очень скоро осталась без денег, пенсия была мизерная, половина из нее уходила на оплату квартиры. Совсем небольшая сумма сбережений находилась на сберкнижке Сергея (зарплата переводилась на его имя), и получить ее она смогла бы только через полгода со дня его смерти…»

В начале 1997 года в Москву пришла очередная эпидемия гриппа. Марченко заболела в середине января и строго-настрого запретила сестре приезжать к себе, опасаясь, что она заразится. «Я справлюсь сама», – сказала Марченко. Но не справилась. В последние дни жизни она практически перестала выходить из дома и даже лекарства не принимала, поскольку денег на них у нее не было. Днем 21 января ее навестила подруга, которая провела у Марченко около часа. Несмотря на то что было видно, что хозяйка сильно больна, подруга не вызвала врача и ушла, сославшись на важные дела. Спустя несколько часов после этого Марченко почувствовала себя совсем плохо, но опять не воспользовалась помощью врачей. Вместо этого она открыла входную дверь, а ключи положила на тумбочку в коридоре. Видимо, понимала, что уходит…