"Говорящие с...-2" Последствия больших разговоров - Мария Барышева

   - Я слушаю.

   - До свидания!

   Шталь запустила сотовым в подушку, потом сняла с шеи цепочку с хризолитом и аккуратно уложила его в шкатулку, ощутив коснувшееся ее легкое чувство благодарности. Несмотря на всю свою преданность хозяйке камню сегодня очень хотелось остаться дома. Эша его прекрасно понимала и возражать не стала. После гибели "фабии" хотелось потакать всем своим вещам.

   Телефон зазвонил снова, и она, потянувшись за ним, нажала на кнопку, не взглянув на дисплей.

   - Привет, - сказал незнакомый, слегка нетрезвый женский голос в годах. - Ну, как дела?

   - Да не так чтобы очень, - рассеянно ответила Шталь, полностью поглощенная мыслями о предстоящем мероприятии.

   - Понятно. В общем, никакой конкретной информации об этих людях я тебе не нашла, но отыскала несколько фотографий.

   - Чудесно. А вы кто?

   - Опять твои шуточки, Сергеевна? Еще скажи, что ты пошутила, когда меня на работу нанимала! - слабо вознегодовал голос.

   - А-а, газета "Вечер", село Веселое! - Эша немедленно сменила расслабленную позу на настороженно-выжидательную.- Конечно я не шутила! Какие фотографии?

   Трубка заверила, что сбросит фотографии на указанный в прошлой беседе почтовый ящик, как только увидит доказательства того, что заказчица действительно не шутила.

   - Сейчас я переведу тебе деньги! - сердито сказала Шталь. - Но в твоих же интересах не наколоть меня с фотографиями. Иначе я приеду в Крым, отыщу тебя в этом Веселом и съем! А перед этим уволю!

   - С тебя станется! - трубка хихикнула и наполнилась тишиной. Эша кинулась к ноутбуку, дважды споткнувшись по дороге, и только уже щелкая клавишами, спросила себя - так ли уж важно после всего случившегося знать, откуда изначально взялись Говорящие? Вернее, стоит ли это узнавать? Возможно, Сева был прав, когда говорил, что это лучше не ворошить. Никто из первого поколения не хочет вспоминать, и это не осознанное желание - это инстинкт. Их можно понять. Один крошечный зеркальный осколок, а сколько бед натворил! Каким же должно быть целое зеркало? И каким должно быть место, в котором существуют такие зеркала?

   Ее размышления прервал звонок в дверь, и Шталь вздрогнула. Посмотрела на Бонни, разгуливающую по дивану, потом встала и медленно пошла к двери. Смотреть в глазок не стала - и так было ясно, кто стоит за дверью. Эша отперла замок, толкнула створку, и старший Оружейник, прислонившийся к стене, коротко сказал:

   - Пора.

   Говорят, что время не может существовать само по себе. Время всегда зависимо - от событий, от людей, даже от того, быстро или медленно бьется чье-то сердце и чем это сердце наполнено. Время существует, пока в нем есть жизнь, время существует, пока кому-то есть до него дело, пока кто-то о нем знает, пока в нем что-то происходит. Боги, несмотря на все свое могущество, есть, пока хоть кто-то помнит о них, и одно-единственное слабое человеческое существо способно победить их, просто забыв о них. Время еще более могущественно, но если все остановится, и мысли, и чувства исчезнут без следа, время исчезнет тоже. Сквозь время проходят жизни, сквозь время любят и ненавидят, сквозь время идут дожди и пролистываются эпохи, но в пустоте нет времени, там ничто не проходит, и ничто не начинается сначала. Забавно, что всесильное, для которого ты меньше песчинки, настолько от тебя же и зависит.

   И все же в иные моменты жизни - безмерно счастливые или столь же безмерно горькие кажется, что времени нет вовсе, что оно исчезло, но это не так. Оно умеет отступать, но оно всегда рядом, оно ждет, притаившись, оно наблюдает, выбирая самый подходящий или, напротив, неподходящий момент, чтобы обрушиться, сбить с ног, или просто вернуться совершенно незаметно. Порой даже время может быть деликатным.

   Эше казалось, что она стоит здесь уже целую вечность, за которую могли образоваться и исчезнуть несколько галактик, хотя прошло не больше двадцати минут. Дело было не в месте - сейчас, несмотря на сгустившуюся тьму, которую лишь слегка разгоняли непотушенные фары оставшихся на дороге машин, и горящий перед полукругом людей слабый живой огонь, это место больше ее не пугало. Дело было в самих людях. С самого начала как-то так получилось, что она стояла одна, и теперь Эша ощущала себя слишком отдельной от остальных, словно она была чужаком, оказавшимся здесь случайно, и на нее все смотрят как на чужака, и только вежливость не позволяет им попросить ее уйти. Съежившись и сунув руки в карманы плаща, она старалась смотреть только перед собой, но взгляд то и дело невольно скользил по лицам вокруг, и лица эти, измененные прыгающими тенями и отсветами пламени, вспыхивающими в зрачках, казались лицами враждебных незнакомцев. Глаза многих представителей первого поколения, которые не в силах были сдержать переполнявшие их эмоции, сверкали сизыми всполохами. Эша предвидела это, поэтому изначально вовсе не была удивлена, узнав, что похороны назначены на поздний вечер. Даже в своем городе, за который пришлось так отчаянно сражаться, они все еще должны были прятаться, и друзей приходилось провожать тайком. Она съежилась еще больше, слушая, как в полном безветрии снова и снова земля падает на землю, как всхлипывает кто-то из женщин и как отчаянно шмыгает носом Паша, который, несмотря на все уговоры, категорически отказался остаться в офисе. Приехали все, кроме Лизы-Оригами, которая была еще слишком мала, чтобы поступать наперекор чужим решениям, Говорящих, не закончивших реабилитацию, и всех госпитализированных сотрудников института исследования сетевязания, за которых все сейчас решали врачи, несмотря на то, что большинство из госпитализированных были категорически против. Никого из работников кладбища поблизости не было, и лопатами орудовали сами провожающие, в том числе Парикмахер, который с самого начала произвел легкое изменение в их составе, треснув лопатой по ноге Гену-Таможенника и добавив тем самым к его скорбным эмоциям вполне естественное раздражение.

   А потом все изменилось. Возможно, с самого начала, вся эта отчужденность была лишь плодом шталевского воображения, все еще отягощенного чувством вины из-за Юли и Валеры. Возможно еще и потому, что на ее запястье тихо, жалобно сжались пальцы Севы, заставив ее руку покинуть карман и обхватить в ответном пожатии ладонь Мебельщика. Или потому, что на плечо легла ладонь Нины Владимировны, а другая свободная шталевская рука сама по себе оказалась в руке всхлипывающей Сашки, и та притихла, приткнувшись щекой к плечу Эши. В любом случае ощущение отдельности исчезло, и теперь она была среди близких людей. Казалось, что она всегда была среди них, и как бы ни было больно и плохо, с ними было легче, с ними боль теряла остроту и уходила, уступая место тихой печали. Человек не должен быть один. Каким бы сильным и независимым он себя не считал, он никогда не должен быть один. Потому что всегда приходят такие моменты, когда жизненно необходимо кого-то держать за руку, потому что больно бывает всем, человек ты или Говорящий. "Или даже нечисть", - подумала Эша, взглянув на стоящую в почтительном отдалении выделяющуюся на фоне светлого мрамора темную фигуру, которая даже отсюда казалась растерянной. Она не знала, что именно привело сюда журналиста - скорее всего, причина банальна - Вадик держался поблизости из соображений безопасности. Никто не гнал его - на него просто не смотрели, но Шталь внезапно подумалось о том, о чем, вероятней всего, другие даже не думали. Вадик тоже потерял сородичей, с одним из которых даже приятельствовал, прочие Шаю покинули, и, вполне возможно, сейчас он тоже не мог быть один.