Орда встречного ветра - Дамазио Ален

— Не прыгай в пропасть! Что бы ни случилось, что бы ты там не увидела! Держись от обрыва подальше. Хорошо?

— Хорошо, аэромастер. Я буду держаться от пропасти подальше.

— Что говорил тебе твой голос сегодня утром? Ты помнишь?

— Ах, да-да… Он говорил мне, что придет Ларко. И что в этот раз нужно будет его любить. Это звучало как угроза, ужасно. Я никогда не была влюблена в Ларко, не могла, он мне нравился, но как друг.

— Послушай меня, Кориолис…

— Слушаю, — слезы страха и волнения застилали ей глаза.

— Ларко действительно вернется. Он придет из тебя. Он появится либо с земли, либо из бездны, не важно. Как только он подойдет, ты должна достать свой бум и убить его. Ты меня поняла? Он будет перед тобой такой же живой, как я сейчас, такой же настоящий. Будет говорить с

тобой, как я говорю, глаза в глаза. Он захочет обнять тебя, поцеловать. Но ты должна его убить! Немедленно! Если не выйдет с первого удара, то убей его собственными руками, перережь ему глотку. Поняла меня?

— Ни жалости, ни угрызений. Убить его.

— Правильно.

Я отдал Пьетро свой охотничий бум. За него и за ястребника я не переживал, был уверен в их здравомыслии и ясности сознания. В другой группе Голгот меня проигнорировал, и я пошел помочь близнецам загрузить дичи с собой в дорогу, когда ко мне подошла Ороси и прошептала:

— Попрощайся с ними по-настоящему, они не вернутся.

— Ты хочешь сказать, что они… умрут?

— Нет. Просто они не вернутся.

— Почему?

— Потому что они забудут про свою миссию.

— Они переживут девятую форму?

— Сов, они уже встретили свою девятую форму, Святые Ветра! Ничего более страшного с ними произойти не может! Горст пережил разлуку с братом!

) Ороси с близнецами удалились поговорить на четверть часа. Она расцеловала их в щеки, в лоб, держала за руки, шутила с ними. Эти двое, с их круглыми крошечными носами и торчащими во все стороны рыжими космами, казались из всех нас самыми беззаботными и по-здоровому счастливыми. Мысль о том, что мы дошли до Верхнего Предела их ослепляла, она светилась у них на лицах, отливая гордостью, наполненностью и желанием разделить радость хоть с кем-нибудь. Я смотрел, как они уходят и завидовал их нетронутой ребяческой свежести пред лицом испытания, вся серьезность момента словно

соскальзывала с их колоссальных плеч. Они «забудут» про свою миссию?!

π Первые четыре дня были ужасно монотонными… Плато простиралось на север, вдаль за горизонт. В день нам попадалось три-четыре холмика для поддержания ритма. Ничего больше. Линия обрыва слегка петляла, и всякий раз мы подходили к самому краю уходящей острием вперед кромки. С выступа мы внимательно осматривали стенки обрыва, стараясь не подходить слишком близко к краю. Тальвег бы справился с такой задачей без труда. Мы пришли к выводу, что это, должно быть, очень твердая порода гранита. Местами совершенно гладкого. Практически без трещин и расколов. Ни одной зацепки на все двести метров, которые удавалось охватить взглядом, пока не упрешься в толщу облаков. Ни единого уступа, где можно было бы закрепиться. Мы втроем шли очень быстро. Иногда даже бежали. По ночам сверкали люмены, Ороси нас заверила, что они вовсе не опасны. Иногда слышались звуки вспышек. Днем нас слегка подталкивал шун. Утром и вечером опускался туман. Я насчитал по пути шесть полусферических дыр типа хронокса.

Мы соблюдали бдительность и следили за хронами. У Кориолис начались какие-то странные фобии. Она то говорила, что помолодела, то преодолевала «пятна страха». Стреб отпускал Шиста так часто, как только мог. В плане психического состояния он тоже был не лучше. Ему часто вспоминался сокольник. Он мысленно возвращался к Бракауэрскому столбу, к полету своего ястреба над ледяным мостом. Заново переживал эту сцену. Признавался, что никак не может от нее отделаться. Ему так же часто вспоминалось, как Дарбон бросил перед нами

собственноручно задушенных соколов. И ему казалось, что он несет ответственность за смерть Дарбона.

Пятый день начинался хорошо. Шист поймал двух зайчат, и мы зажарили их на завтрак. Туман рассеялся раньше обычного. Спустя час пути Стреб обнаружил в одном из кратеров хронокса дыру в подземный ход. Тот уходил в направлении скалы на восток, углубляясь в плато под весьма интересным углом и можно было предположить, что выход окажется прямо на склоне скалы. Мы очень обрадовались. Проход выглядел вполне надежным. Он был достаточно высоким и уходил вниз примерно под 30° градусов, словно проложенная в скале труба. Меня беспокоило только одно:

— Мне кажется или тут воздушная тяга?

— Да, слегка. Судя по звуку, чуток засасывает.

— Ветер, наверное, втягивает в галерею. Это подтверждает, что с другой стороны идет забор воздуха.

— Да, только в таком случае ветер должен идти на нас, учитывая направление, а не втягиваться…

— Может там внутри повороты, или грот. Нужно спуститься посмотреть.

И мы, не задерживаясь, спустились. Первым пошел Стреб с факелом в руках. За ним Кориолис. Я замыкал ряд. Метров через двести мы дошли до вертикального колодца, глубиной в тридцать метров, связывающего проход с гротом внизу, освещенным с востока дневным светом.

— Отлично! Значит, он все-таки выходит на склон скалы!

Тридцать метров. Это было ровно на пять метров больше, чем позволяла наша веревка. Значит последние пять метров нужно будет спускаться по стенке. Но ястребник у нас был ловкий на это дело и колебаться не стал. Птица, сидевшая у него на плече, издала несколько напутанных «йек!», когда он начал спускаться. Мы с Кориолис

держали веревку. Внизу проем расширялся конусом. В стволе колодца время от времени завывали ветровые шквалы. И все слышался этот звук всасывающегося воздуха, но никак не было понятно, откуда он идет.

— Все в порядке, Стреб? Что-то видно?

— Тут пол весь в дырах. Как будто решетку в скале проделали.

— Может быть хронокс сначала здесь взорвался, а потом наверх поднялся…

— Не знаю… Не знаю…

Нужно было его сразу оттуда вытащить. Я по тембру голоса почувствовал. Ровно в это мгновение он вдруг ушел в испуг. Я на слух понял.

— Что-то не так? Что-то случилось? Стреб! — тут же отреагировала и Кориолис. Ястреб взлетел. Я нагнулся ниже над колодцем. Стреб был почти в самом низу. Конец веревки свободно болтался у него над головой. Он упирался в стенки колодца руками и ногами. Ветер вдруг заревел, охватив полость, и от внезапной втягивающей волны я чуть было не загремел вниз.

— Эй, Стреб!

Освещение в гроте вдруг стало очень яркое и я смог рассмотреть решетку, о которой он мне говорил. Сквозь отверстия видно было какое-то свечение, что-то яркое, непонятно, что именно. На решетке, словно приклеенный, виднелся четкий контур ястреба с распростертыми крыльями. Он издавал короткие звуки. Он бился не в силах оторваться от присасывающего его к решетке потока. Я перекинул веревку через сталактит и спустился на десять метров. Рев ветра принимал пугающие масштабы. Мощный поток засасывал меня вниз. Перепуганный видом свой птицы ястребник все же держался и трель за трелью звал Шиста к себе. Но тот лишь вздрагивал в ответ.