Морион. Глава 2 - Анастасия Валерьевна Шмуратко

же и даст их обратно. Тебе нужно учиться жить с ним в единении, и тогда всё будет прекрасно.

Сева так и не решался надеть кольцо на палец с тех пор, боясь получить то, чего никогда не хотел.

Чай из ромашки хорош, сон еще лучше, но молодому человеку пора научиться принимать этот мрачный сверкающий камень. Надев его на палец, Сева впервые в жизни лег спать умиротворенным.

8

Огонь.

Он поднимался настолько высоко, что мог уничтожить небо.

И она. Она кричала так громко, когда пламя начало лизать её крохотные ножки. Она не могла бежать и обратила свои нежные глаза к небу с мольбой прекратить мучение. Голоса больше не было, но крик всё еще стоял в воздухе.

Это был его собственный крик. Его душа разрывалась от боли и ужаса. Его эмоции смешались с эмоциями Олеси, умирающей так внезапно и жестоко. Он чувствовал каждое прикосновение огня к её коже, а её мысли в один миг наполнили его голову.

Я всегда боялась волков. С тех пор, как на моих глазах один из них разорвал овечку. Сегодня меня окружали не люди. Это была стая, гневная и безжалостная. Пламя отражалось в их глазах, и они смотрели на меня, как тот самый волк, сверкая яростью пожелтевшего взгляда. Люди, ставшие волками....

И бесконечные проклятия.

Отец.

Он был так спокоен, хоть и трясся, как осиновый лист. Он хотел это сделать, и его душа была довольна, несмотря на страх людей сгинуть в небытие.

Он убил Олесю. Он возжелал её, но не смог мириться с отказом, и теперь пламя поедало её исхудавшее от мучений тело.

А она проклинала его, проклинала всех, кто смотрел на этот кошмар.

Проклинала себя за то, что посмела родиться.

Но Сева.... Олеся мечтала увидеть его глаза перед смертью, хотела верить, что он единственный, кто еще считает её своим другом, кто знает, что она ни в чем не виновата.

Последний вдох, и тело повисло на столбе, подчиняясь планам инквизиции и отдавая душу на справедливый суд Бога.

Она уходила так медленно, но слишком быстро, чтобы спасти её.

Сева вскочил с кровати. Простыни пропитались влагой его кожи, а тело продолжало гореть.

Это сон! Это сон! Это сон!

Ноги подкосились, и он тяжело рухнул на пол, продолжая убеждать себя, что всё это лишь ему привиделось. Олеся жива, ведь он до сих пор чувствует её душу. Она совсем рядом, только руку протяни, и он ощутит тепло её тела.

– Олеся, пожалуйста....

Как они могли? Что я сделала? Хотела быть честной перед собой, хотела показать, что их обуяла наглая ложь. Но этого было недостаточно. Что это? Моя личная Преисподняя? Как же холодно....

Её мысли становились всё тише и тише, а кожа покрылась могильным холодом. Она уходила.

– Нет, не уходи.

Это не было сном. Тело Олеси сожгли на костре ненависти, а часть её души, еще теплившаяся в кольце, начинала таять, как лед под палящим солнцем.

Она уходила.

Сева сжимал кольцо в руках, роняя горькие слезы. Господи, неужели это правда? Как это могло произойти? Как он посмел так обойтись с Олесей?

Как он посмел отвернуться от нее и бросить на произвол судьбы?

Это была его вина.

Сева, ты здесь, я это чувствую.

Ее слабый голос заставил молодого человека вздрогнуть. Она знала, что их души соприкоснулись, знала, что он плачет, знала, что Сева может ее спасти. Нужно только протянуть руку.

Уверенность забила ключом, но душа продолжала умирать. Он мог спасти Олесю только собственной болью. Он должен был позволить их душам слиться воедино.

– Пожалуйста, – Сева безумно смотрел на морион, пылающий ярко-красным пламенем. – Спаси ее. Если ты впитал часть ее души еще тогда, то сохрани ее. Сохрани. Она не может умереть. Проси, что хочешь, возьми мою душу взамен ее. Пожалуйста, мне неважно, что будет дальше. Олеся должна жить. Пусть ее душа горит жизнью, а не будет лишь холодным воспоминанием. Забери мою душу, но спаси ее.

Кольцо вспыхнуло так ярко, что Сева вскрикнул от неожиданности и невольно закрыл глаза.

А когда открыл, огонь уже пожирал комнату. Адская боль сковала его тело, он кричал так громко, что пламя расступалось от его силы.

Но это была совершенно иная сила. Сила проклятого существа, чьи страдания способны разрушить реальность.

Они стали стаей, гневной и безжалостной…. Люди, ставшие волками….

7

Сева бежал прочь из имения, оставив всех в панике тушить разбушевавшийся пожар. Он был уверен, что никто не заметил волка, затерявшегося среди деревьев. Теперь он не мог здесь быть.

Его тело было полно звериной мощи, он бежал со скоростью ветра в поместье отца. Туда, где мечты рухнули в один миг. Туда, где все начиналось и где все закончилось.

Сева больше не слышал Олеси, но знал, что она рядом, в районе груди, где еще билось его сердце.

Это были ее прощальные слова, она сделала его тем самым волком, которого так боялась. Отдавая свою душу Олесе, он позволил этому кошмару стать реальностью. Теперь она будет жить вечность в этом кольце, а ему до конца дней испытывать гнев, который унес жизнь несчастной девушки в безумном пламени.

Не Олеся сгорела в тот день на том костре. Это был Сева, его душа приняла весь удар проклятия.

Теперь он зверь, существо, не знающее ни счастья, ни сострадания.

Только гнев. Слепой и отвратительный. От человечности не осталось и следа. Если ему не суждено пережить эту ночь, то он сумеет наказать того, кто стоял за всем.

В ночи поместье выглядело заброшенным. Не было ни света в домах, ни людей, даже скотина внезапно исчезла. Словно тут никогда не было кипящей и процветающей жизни.

Отец прятался в доме. Сева сразу почувствовал отвратительный смрад его жирного тела и всепоглощающего страха. Не было ни жалости, ни любви родной крови, когда волк нашел свою жертву. Доля секунды отделяла его от кровавой расплаты. Зло должно быть наказано.

Но отец внезапно встретил его с внезапной теплой улыбкой, от его страха не осталось и следа.

– Здравствуй, сынок, – отец едва не бросился к нему с распростертыми объятиями. – И тебя тоже это коснулось?

Сева не знал, как отец узнал его под звериной внешностью, но желание отомстить отпало. Боль, заглушенная ненавистью, вырвалась наружу, и он отчаянно заревел, пока сознание его не покинуло.

Очнулся он вновь человеком, и отец был рядом. Его лицо было бледным, а глаза казались двумя неживыми стекляшками. Он был в