Дочь Волдеморта - Ночная Всадница

Гермиона уронила сирень в алую воду и отступила на шаг. Голубоватый свет падал так, что лица поднявшейся из‑за арфы девушки не было видно: только белое платье с мокрым подолом и длинные, будто высыхавшие после купания белокурые волосы, локонами лежащие на воде, расплывающиеся вокруг девушки змейками завитков. На ее белом платье выделялись яркие алые брызги и темно–кровавое пятно на ткани там, где опущенная левая рука соприкасается с юбкой.

Что‑то в этом образе, с голубоватым мерцающим светом, струящейся водой и запахом тины, напоминало шекспировскую Офелию, восставшую из озера, чтобы отыскать своего Гамлета.

Девушка сделала несколько шагов вперед, опускаясь вниз по округлым ступенькам сцены, и застывшая Гермиона заметила, что она босая.

— Капли градом по туману, — опять заговорила Офелия. Она больше не пела, но говорила ритмичным, приглушенным голосом, будто стегала воздух невидимым хлыстом, — кап–кап–кап: и тишина! Искупление в награду: твоя жизнь мне отдана!

Офелия рывком вывела из‑за спины правую руку, которую до того не показывала, — и в ней блеснул стальной серп. Пламя свечей сверкнуло на нем, бросая на будто бы светящуюся серебристо–голубым девушку неясные блики.

Гермиона попятилась.

Между ней и напоминающей утопленницу Офелией с серпом, в смешанной с кровью воде медленно тонула белая ветка сирени…

Глава VI: Офелия с серпом

— Ты узнала свою тетю, Кадмина? — спросила Офелия, подаваясь вперед.

Отблеск свечей упал на ее лицо, и Гермиона поперхнулась.

Бледная до синевы, с нереально длинными волосами, в этом мокром, окровавленном платье перед ней стояла Нарцисса Малфой. Только на ее лице не было того высокомерного спокойствия и холодности, столь ей присущих. Оно сейчас было совсем другим. Губы тронуты ласково–угрожающей улыбкой, глаза блестят, брови немного сведены к переносице, а на щеках — глубокие ямочки.

И стальной серп в руках. И кровь на белом льняном платье.

Она улыбалась той самой улыбкой, которую всё еще не может забыть Северус Снейп. Она улыбалась той самой улыбкой, которую Гермиона видела когда‑то в воспоминании. Она улыбалась той самой улыбкой, с которой задушила свою новорожденную дочь.

Она молчала и улыбалась Гермионе, поднеся к лицу отражающий блики свечей стальной серп со следами крови.

— Раз: и тишина. Жертва — отдана, — зловеще сказала Нарцисса, склоняя голову набок. — Холодно одной? Впереди — покой. Уходить — нельзя. Я — твоя семья. Отпою, поверь. Кто же ты теперь?

— Чт–т‑то п–происходит? — заикаясь, пробормотала Гермиона.

— Очень маленькая расплата, — уже не стихами сказала Нарцисса Малфой, не шевелясь и не отрывая от Гермионы мерцающего в тусклом свете взгляда. — Слишком маленькая.

— Расплата?! За что?! И что с mon Pére?!

— Милорд отдал тебя мне, — медленно и членораздельно сказала Нарцисса.

— Что… Как?! Зачем? Почему?!

— Иногда милорд бывает очень жесток, правда? — блеснула глазами женщина. — Этого не понимаешь до конца, пока не почувствуешь на себе.

— Т… тётя, я не… понимаю…

— Тётя?! — вдруг всем телом подалась вперед Нарцисса, и ее губы расплылись в ужасающем оскале. — Не понимаешь?!!

И тут она с силой размахнулась стальным серпом и со свистом полоснула им воздух.

Гермиона успела только отпрянуть и выставить вперед правую руку, защищаясь от удара.

Она почувствовала дурманящую, тошнотворную боль, от которой голубоватый зал покачнулся и поплыл, наполняясь какофонией звуков. Гермиона осела в воду. Прямо перед ней в багряном клубящемся облаке плавала отсеченная по локоть рука.

— Ты! Убила! Моего! Ребенка! — выкрикнула Нарцисса, и ее слова, эхом отраженные от стен, наполнили всё кругом: каждый дюйм в пульсирующем невыносимой болью мозгу Гермионы. — Убила! Моего! Ребенка! НЕ ПОНИМАЕШЬ?!!

Комната теряла очертания, в ее тумане оставались только плывущее лицо призрачной Офелии и боль. Силы покидали тело вместе с кровью, звенящий гул нарастал…

Нарцисса ловко перебросила серп в левую руку; вспышкой блеснула невесть откуда взявшаяся волшебная палочка.

Кровь перестала хлестать фонтаном из покалеченной руки Гермионы, и несколько отступила боль — оставляя немного места мыслям.

— У меня есть для тебя подарок, — сквозь непонятный звон услышала она нежный голос Нарциссы, — два сердца. Матери и дочери. И оба — тебе.

Сквозь пурпурный туман Гермиона видела, что ее тетя опять держит серп в правой руке, а в левой сжимает что‑то бесформенное, по цвету напоминающее сырое мясо. Именно это оставило на ее белом платье большое багряное пятно.

— Твоей дочери, — будто еще одним взмахом серпа полоснула Гермиону Нарцисса Малфой, и в воду перед поверженной шлепнулся маленький, бесформенный комок вырезанного сердца. — И твоей матери, — еще один шлепок. — Приемной. Остальное я тебе не принесла, прости. Но нужно же и другим оставить что‑то на память.

— Не может быть, — помертвевшими губами прошептала Гермиона.

— Неприятно, правда, — с нежной улыбкой спросила Нарцисса, — когда кто‑то убивает твоего ребенка? — блеснула глазами она. — Это, знаешь ли, больно. Теперь ты уже знаешь.

— Генриетта…

— Она почти не кричала, — ласковым тоном поделилась теряющая очертания женщина. — В отличие от магглы. Тебе нужно было это видеть, Кадмина. Полезный опыт. А кричал ли мой сын, когда ты навела на него свою палочку?! А?! Отвечай!

И она опять полоснула серпом, до кости срезая мясо с левого плеча Гермионы.

— Говори! Кричал ли мой сын, когда ты лишала его жизни?! Мой единственный сын кричал?! Говори же!

Кровавые круги застилали всё вокруг. В них плавало, словно в багряном тумане, синеватое лицо Нарциссы, забрызганное кровью, а в гудящем воздухе дрожали звонкие слова: «Твоей дочери…»

…она почти не кричала…

…в отличие от магглы…

…а мой сын кричал?..

…два сердца…

…мой единственный сын…

— Ты! Убила! Моего! Ребенка!

— Гермиона! — услышала молодая ведьма откуда‑то издалека сквозь бесконечный туман. — Гермиона, — голос то нарастал, то падал до еле заметного шепота, — Гермиона! Гер–ми–о-наааа!..

Глава VII: UN–реальность

— Гермиона, проснись!

Бледный, как полотно, Робби тряс ее за плечи. В номере было светло, с улицы доносились гомон и шелест прибоя.

— Генриетта! — вскрикнула молодая ведьма, резко хватая Робби за плечи.

— Дома, с Эльзой: всё в порядке.

— Робби? — непонимающе спросила женщина, моргая и оглядывая свои руки: их всё еще саднило, но не было видно никаких ран. В темных очках ее приятеля отражались всклокоченная голова и перекошенное лицо. — Где Нарцисса?! — ошеломленно спросила ведьма.