Современная румынская пьеса - Лучия Деметриус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
М а р к у (искренне). Пожалуйста, напиши… Я тебя очень прошу…
О н и г а (глядя вверх, на Петре). А ты что скажешь, Петре?..
П е т р е (безразлично). Не знаю… Напишите…
О н и г а (через несколько секунд). Написать…
М а р к у. Пожалуйста, напиши… Я тебя очень прошу. (Смеется.) Вот ведь он какой! Еще не успел уехать, а заставляет меня… Опять заставляет ждать…
О н и г а. Нет… Нет. Это письмо не придется ждать напрасно, оно придет, уверяю тебя… (Пауза.) Будто вижу картину… Изнурительная жара, я сижу у окна и держу ручку, а лицо прикрыто огромным носовым платком… (Смеется. Пауза.) Эх, я разволновался… Поеду… (Кричит.) Я уезжаю, Марку…
О а н а. Ты не простишься с детьми?
О н и г а. С детьми? (Вспоминает.) А, да!.. Конечно.
М а р к у. Собственно говоря, Петре здесь… Появился…
О н и г а. Словно архангел. Но поскольку он не любит сентиментальные сцены… Этакие приторные домашние наливки из смородины…
О а н а. Пойду за Меланией.
О н и г а. Да… да… Иди… Впрочем, не надо. Я хотел бы… (Пауза.) Пусть не спускается. (Пауза.) И Петре, с его холодным… безразличным взглядом, пусть тоже остается там. (Тяжело дышит, затем лукаво, почти зло посмеивается.) Пусть меня проводит один Марку. Мои лучший друг.
М а р к у. Разумеется, дорогой, разумеется…
Оана направляется в комнату Мелании.
О н и г а. Кажется, этот отъезд все-таки привел меня в состояние… (Обрывает себя.)
С улицы доносится автомобильный гудок.
О а н а. До свидания, Онига.
О н и г а. До свидания.
Оана исчезает.
(Глядит на Марку.) А ты, Марку, ничего не скажешь мне на прощание?
М а р к у. Что я могу тебе сказать? Я тебя всегда ждал, хотел, чтобы ты приехал — для меня это имело колоссальное значение, ибо я всегда задавался вопросом… (Взволнованно.) Да, копаясь в своих бумажках, решая разные задачи, я не переставал задаваться вопросом: кто мы, Онига?.. Два друга? (Убежденно.) Два друга, принадлежащих к поколению, которое попыталось перестроить часть земного шара. И эти попытки увенчались успехом. (Тише.) Успех был не полным, отчасти потому, что в сложную систему резких и очень важных изменений и перестроек вплеталась наша человеческая суть, — а ведь людям свойственны слабости, волнения, опасения… Смогут ли нас понять те, кто придет на смену?.. (Из-за волнения ему все труднее говорить.) В изменяющемся мире… Да… да… Вот теперь я говорю обо всем этом и ясно вижу только лица моих детей… порой я счастлив, что они могут меня любить, а иной раз — что они могут судить меня…
О н и г а. Они и меня судили…
М а р к у (с воодушевлением). Поэтому я так дорожил нашей дружбой… Потому что для нас дружба превыше всего… Хотя, когда ты приехал, я почувствовал: что-то изменилось между нами…
О н и г а. Ничего не изменилось…
М а р к у. Нет… нет… изменилось… И хорошо, что изменилось… В противном случае все превратилось бы в прошлое… Мысли, воспоминания… поступки… волнения… Даже наша дружба незаметно для нас стала бы достоянием прошлого…
О н и г а (задумчиво). Дружба остается дружбой.
М а р к у. Но ты уезжаешь.
О н и г а. Небо ясное… Шофер будет доволен…
М а р к у. Шофер… будет доволен?! Чем?
О н и г а (естественно). Тем, что дорога хорошая… (Направляется к двери, но останавливается в нерешительности.) Дружба остается дружбой… Может быть, я не осознавал этого до сих пор… Но теперь, когда я уезжаю, я в этом убежден, Марку. Когда я ехал к тебе, я испытывал некоторые опасения… отчужденность… может быть, лелеял слабые надежды. Теперь я уезжаю. И у меня такое чувство, будто я опять ухожу в горы. (Смеется.) Это уже достижение, правда? (Тяжело дышит, будто ему было очень трудно все это произнести. Оборачивается к Петре.) Ты любишь поэзию, Петре? Последнее время я начал ее открывать для себя…
Слышен гудок.
(Набрасывает на плечи плащ и декламирует.) «Синева, синева, наши кони словно крик».
Сверху доносится тихая, грустная мелодия.
(Не ясно, с иронией или с грустью.) «И это сердце… И это сердце, более покорное, более дикое, более изношенное, чем истертая корабельная метла».
Пауза. О н и г а выходит, М а р к у следует за ним. Петре не делает ни малейшего движения. Наверху Мелания продолжает играть. Пауза. Доносится звук отъезжающего автомобиля. Петре секунду прислушивается, затем устремляется к выходу. Постояв у двери, возвращается на середину комнаты. Снова направляется к входной двери. Оборачивается, делает несколько шагов и, остановившись перед ширмой, рассматривает ее, затем складывает и прислоняет к степе. Сцена освещается. Петре направляется на середину комнаты. Пауза. Затем он идет к двери, ведущей в столовую, но передумывает и снова останавливается у входной двери. Пауза. Возвращается на середину комнаты, не зная, куда податься. Взволнованно оглядывается вокруг и вдруг замечает шкаф с газетами отца. Достает из кармана ключ, подходит к шкафу, отпирает его и берет стопку газет. Садится на ковер, где раньше листал их Марку, и принимается медленно читать. Его лицо становится все более внимательным, заинтересованным, сосредоточенным. Сверху снова доносятся звуки скрипки. В то время как Петре листает газеты, в дверях неожиданно появляется М а р к у. Петре бросает на него взгляд, затем продолжает читать.
М а р к у. Уехал. (Пауза.) По-моему, он остался доволен пребыванием у нас… (Помолчав, с паузами.) Вообще-то ты правильно делал, что не соглашался с ним во всем. Он любит резких, задиристых людей… Поэтому нам так хорошо было вместе. Сейчас, когда он уехал, я могу тебе сказать… Дело в том, что он больше не работает.
Петре глядит на него с удивлением.
Сидит один в больших пустых комнатах… (Пауза.) И его манера поведения — высокомерие, злобствование — всего лишь маскировка. (Пауза.) Ширма, за которой он прячет свое одиночество. (Пауза.) Знаешь, что он мне сказал перед отъездом? Что если бы ты захотел приехать к нему в гости… Если бы ты захотел… Он принял бы тебя как родного сына. «В любое время, друг» — так он сказал. (Пауза.) И я думаю, тебе следовало бы его посетить. Хотя бы для того, чтобы помириться. (Пауза.) Он болен и одинок. Я его понимаю… (Очень ласково.) И ты мог бы его понять…
Сверху снова доносятся тихие звуки скрипки.
Кстати, хочется рассказать один случай… Давний случай, о котором я до сих пор не мог тебе поведать… Ударил сильный мороз, я замерзал. Была ночь, и луна поблескивала, далекая и холодная. Меня поражал ее призрачный, а может быть, и реальный, но все же неопределенный блеск… И думаю, что именно решая эту дилемму, я закоченел, перестал ощущать руки, ноги. Я понял, что замерз лишь тогда, когда захотел поднести руку к подбородку, но не смог, и в следующее мгновение сообразил, что я проделал
