Третий берег Стикса (трилогия) - Борис Георгиев

За дверью лязгнуло и заскрипело в отдалении, потом грохнуло железом о камень, и мимо двери прошаркали шаги, показавшиеся капитану Волкову старческими, а следом за ними протопали ноги в тяжёлой обуви. Прозвучал неразборчивый начальственный окрик и снова стало тихо, лишь на грани слышимости, будто проник сквозь толстые стены, померещился Саше звук, похожий на кашель — надрывный, лающий. Помотав головой и отогнав неприятные мысли, капитан Волков стал прикидывать, чем грозит ему создавшееся положение и есть ли шансы найти выход. Картина получалась безрадостная: чего бы ни хотел от него Матвей, ясно, что добиваться желаемого он будет отнюдь не одними уговорами. «А я ещё радовался, что Ольгу оставил на крыше. Ей и бежать-то оттуда было некуда». От мысли этой стало ещё хуже, чем было, хотя казалось — хуже некуда. Воспользовавшись минутной слабостью капитана Волкова, сорвалось с цепи воображение. Картины перед глазами одна гаже другой: костёр, ремни из спины, строки Киева письма — «кишки выпустим», оттуда же выскочила наткнутая на кол голова с пустыми, чёрными от крови глазницами, и напоследок — опять костёр, на костре женщина. Волков зарычал, грохнул кулаком по лежанке, цепи звякнули в ответ. Дышалось тяжело, но было уже не до запахов. «Что же Эго? Тоже оставил меня? Как Оля сказала? Нет справедливости… Неужели всё? Иришка! Иронька!» — позвал мысленно Волков. Поднялся. Почудился в освещённом квадрате окна призрачный силуэт, но за спиной лязгнуло, спели петли, и голос такой же унылый, как пение ржавых петель сказал: «Чего разорался? Захотел в карцер? Выходи на прогулку, висельник».

Выводя заключённых из камер, надсмотрщик оставлял двери открытыми, поэтому каменные плиты коридора позади уныло ползущей, шаркающей и кашляющей колонны расчерчены были полосами света. Диковатое зрелище — мрачное сырое подземелье впереди, а позади солнечные полосы. Впрочем, смотреть назад не разрешалось, только в спину впереди идущему. И Волков рассматривал круглую жёлтую нашивку на спине Семёнова Романа Анатольевича, бывшего главного энергетика Внешнего Сообщества. Оказался в соседней камере. Вышел, горбясь; переступая через порог, схватился за косяк, повёл налитыми кровью невидящими глазами и не узнал Волкова.

— Рома! — позвал, не сдержавшись, капитан, за что немедленно получил чувствительный тычок в спину: «Не разговаривать!» Роман Анатольевич никак на оклик не отреагировал, привычно повернулся лицом к стене рядом с Волковым, ожидая пока закроют камеру. Голова его тряслась, губы едва заметно шевелились, и видно было — бывший главный энергетик не в себе и, возможно, просто не помнит собственного имени. «Месяца не прошло!» — ужасался Волков, глядя как бредёт, едва переставляя ноги, неузнаваемый, похожий на древнего старикана, а на деле-то — средних лет негодяй и предатель, наказанный тем самым властителем, от которого ожидал милостей. «Что они с ним сделали? И не с ним одним. Много их! Насколько мне помнится, Кий не склонен был нянчиться с преступниками. Кормить, содержать, выгуливать, — на это не разменивался, просто жёг и вешал. Почему же этих помиловал? И языки не вырезал, просто держал в одиночках и не давал разговаривать. Напрашивается вывод — каждый из них знает что-нибудь, чем Кий собирался в будущем воспользоваться, но без нужды не выпытывал, чтобы не приходилось записывать. Господин эмиссар, вы находитесь в библиотеке княжества. Собрание насчитывает… — сколько? — ну, в этом книгохранилище примерно пятьдесят томов. Вы, господин эмиссар, последнее приобретение. Поэтому корешок ваш не истрепался ещё, как у Романа Анатольевича. Но если вас будут часто снимать с полки и перечитывать…»

— Налево! — услышал Саша и тут же получил удар, на этот раз в плечо. Коридор закончился, над головой июньское небо (Волков зажмурился), асфальт квадратного дворика после холодных каменных плит обжёг босые ноги, но это было невыразимо приятно. Сразу поднялось настроение, и Саша стал осматриваться, в надежде обнаружить слабое место в системе охраны тюремного помещения. Напрасно. Сплошные отвесные стены высотой в три человеческих роста, по углам, как и положено, охраняются, а по верху оплетены проволокой и, надо думать, она под напряжением. За одной из стен, где узкий вход, зеркальная стена дворца. Сложно не оценить удобство такого расположения — государственные преступники всегда к услугам князя: вот они в подвалах, пожалуйте ваша светлость. Не нужен больше узник — вывели, к стене вот тут поставили, дали залп. Шикарно. «Значит, судьба вам, господин эмиссар, узнать, чего хочет от вас князь Матвей, жаль, не известно его отчество. Собачий сын. Но-но, полегче, уважаемый, когда думаете о князе Матвей-города. Вот он придёт, он покажет вам, почём ныне оскорбление светлости». Волков, разгорячившись, чуть не налетел на переднего, вовремя одумался: «Потише, спокойнее, Сашечка», — и выровнял шаг, посматривая на чёткие, съёжившиеся у ног узников тени. Близился полдень.

Прогулка не затянулась, колонна заключённых, серая гусеница, не замкнула один из кругов, втянулась обратно в логово, будя под сырыми сводами подземелья шаркающее эхо. Затем она распалась на части, и двери в коридоре одна за другой захлопнулись.

То ли действительно успела проветриться камера, то ли Волков привык, но дышать ртом необходимости больше не было. Первым делом Саша подошёл к окну, подпрыгнул, повис на решётке, подтянулся и выглянул. Прямо под окном асфальт, если выломать решётку, можно будет вылезти, но действия эти бестолковые, поскольку в трёх метрах — глухая стена, такая же, как в тюремном дворике.

— Ладно, — буркнул Александр, спрыгнул на пол, отряхнул руки от ржавчины и поднял из любопытства деревянную крышку, что в углу комнаты: «Что там?» Сразу стало понятно, откуда запах. Зато пропала необходимость барабанить в дверь и просить, чтобы вывели. «Со всеми удобствами, — думал арестант, устраиваясь полминуты спустя на жёстком щелястом ложе. — Почитать вот, к сожалению, нечего. Книг полно, но каждая на особой полочке. И где вообще видано, чтобы книги читали друг друга? Попахивает постмодернизмом, не чувствуете? Нет-нет, лучше бы вам не принюхиваться. Что там? Голоса какие-то».

По коридору протопали, звонко лязгнул засов. Саша медленно поднялся, ожидая — сейчас начнётся, дошли у нового князя руки до чтения. Сейчас снимут с полки свежее поступление. Но выводить из камеры его не стали, сказали подобострастно:

— Пожалуйте, ваша светлость.

— Возле двери останешься, — распоряжался князь Матвей, стоя на пороге. — И ты тоже. Дверь не закрывать. Не прислушиваться, смирно стоять. И передайте смотрителю, чтоб без моего приказа не отпирал наружную дверь.

Сказав это, сатир вошёл, прогулялся по комнате, развернулся на каблуках начищенных до тусклого сияния туфель и проговорил, милостиво кивая:

— Здорово, советничек. Хорошо устроился? Неудобств не терпишь ли? По-моему здесь очень неплохо, только чем-то пованивает.

— Твоя светлость желает поменяться со мной и получить то, что причитается? — вежливо осведомился Саша, следя за выражением лица собеседника. — Что же до запаха, так до прихода твоей светлости было терпимо, теперь действительно пованивает.

— Ты-то уже получил, что причитается, — сказал, дёрнув ртом, Джокер: замечание Волкова о запахе пропустил мимо ушей. — И получишь ещё, если не будешь вести себя, как положено.

«Что-то ему действительно очень нужно от меня, иначе не стал бы терпеть оскорбления. Что же? Что он мнётся? Надо попробовать подыграть ему».

— За что же меня наказывают? В чём вина моя перед вашей светлостью? И чем можно заслужить прощение?

— Вот это другой разговор, — удовлетворённо проговорил Джокер, суя руки в карманы шикарных своих штанов с шитыми золотом лампасами. — На тебе висит достаточно, и расследование не требуется, я сам был свидетелем преступлений против власти княжеской. Нападение на волкодавов в Южном Княжестве, незаконное владение княжьим достоянием, нападение на мытаря, помощь в сокрытии преступления, ну и ещё много чего. Нечестивые высказывания, незаконное перемещение по территории Объединённых Княжеств, глумление над светлостями… но это мелочи. Главное — посягательство на престол. Вот за это одно полагается убить тебя медленно.

— Вам не кажется, ваша светлость, что это последнее кое-кого касается в большей степени? И кто-то говорил мне, что не казнят за намерения, или мне это послышалось? — с наивным видом поинтересовался Саша. — Притом вы сами не просто вознамерились, а привели намерения в исполнение.

— Запомни, телёнок, — поучительным тоном проговорил Джокер. — Когда речь идёт о власти княжеской, бывает, что наказывают за несбывшиеся намерения, но никогда не казнят за сбывшиеся.

— Победителей не судят?

— Вот именно. И кроме того, заруби себе на носу: суд — это я.