Россия в 1839 году. Том второй - Асгольф Кюстин

25

В Петербурге жил князь Никита Петрович Трубецкой (1804–1855), брат С. П. Трубецкого, в пору пребывания Кюстина в России чиновник Почтового ведомства и церемониймейстер.

26

Ср. сходное недоумение Ансело, который, рассказав о казни пяти декабристов и суровом приговоре, вынесенном остальным, восклицает: «Мы полагали, что эта кровавая развязка, наступившая перед самой коронацией, омрачит празднества, ибо в России нет семьи, которая не оплакивала бы хоть одну жертву: каково же было мое изумление, когда я увидел, что родные осужденных, их братья, сестры, матери с охотой участвуют в этих блестящих балах, в этих роскошных пиршествах, в этих пышных собраниях! У иных из вельмож тщеславное себялюбие и привычка к раболепству заглушили прекраснейшие движения души; другие, постоянно согбенные перед власть имущими, без сомнения, боялись, как бы изъявления горя не навлекли на них подозрения в соучастии, и рабский их страх становился клеветой на императора» (Ancelot. Р. 411–412). Контраст между образом жизни декабристов и их петербургских родственников задним числом отмечали не только люди, сочувственно относившиеся к заговорщикам («В это время веселых праздников такое равнодушие, такое быстрое забвение о судьбе несчастных, следовавших в оковах в ссылку, на вечное изгнание, меня возмущало и тем более, что между веселившимися были им близкие знакомые и даже родные» — Свербеев Д. Н. Записки. М., 1899. Т. 2. С. 367), но и такие благонамеренные свидетели, как Греч: «…графиня Лаваль, теща кн. Трубецкого, давала пиры и балы, между тем как дочь ее изнывала с благородным самоотвержением в Сибири…» (Греч Н. И. Записки о моей жизни. М., 1990. С. 294). Ср. также у Мицкевича в «Объяснениях поэта»: «Правительственное приглашение на бал является в России приказом, особенно если бал дается по случаю дня рождения, именин, бракосочетания и т. д. царя или особ царской фамилии, или же какого-нибудь высшего начальствующего лица. В таких случаях человек, в чем-либо подозреваемый или находящийся на плохом счету, не явившись на бал, подвергает себя серьезной опасности» (Мицкевич. Т. 3. С. 289; Mickiewic. Р. 491).

27

М. А. Корф в своем дневнике обращает внимание на это место как на поворотный момент в отношении Кюстина к императору: «Общий характер этого сочинения — ругательства против русского правительства, русского народа, русской природы и климата, всех наших установлений, даже всех наших исторических имен, в том числе Петра Великого. Ничто не имело счастья понравиться у нас г-ну маркизу. На счет государя слиты у него похвалы с такими же ругательствами, но наконец, по случаю какого-то небывалого письма княгини Трубецкой (жены мятежника), последние одерживают решительно верх и Кюстин впадает в поэтический восторг ненависти» (запись от 28 июля 1843 г. — ГАРФ. Ф. 728. Оп. I. № 1817. Ч. 6. Л. 198).

28

По старому стилю 22 июля.

29

Шамфор. Характеры и анекдоты (изд. 1795), № 771.

30

Иоанн, 18, 36

31

«Помераньевская гостиница с незапамятных времен в величайшей исправности содержится Лизаветою Ивановною (так называют ее ямщики и кондукторы, а мы прибавим: госпожою Гендрихсен), носит на себе вкус и отпечаток немецкой аккуратности. <…> Кухня — щеголяет поваренным искусством, комнаты и буфет опрятны, мебель проста, но покойна; полы и стены наблюдены в достаточной чистоте. <…> С улицы гостиница здешняя осенена древесною зеленью и цветами и окружена решеткою; в палисадниках мостики, беседки, прудочки; дорожки усыпаны песком <…> все так мило, так искусно, на немецкий манер …» (Путеводитель. С. 545).

32

По-видимому, Кюстин имеет в виду потопление новгородцев в Волхове при покорении города Иваном Грозным в 1570 г., о котором Кюстин мог прочесть в «Истории» Карамзина (т. 9, гл. 3). Ср. наст, том, с. 107.

33

Софийский собор в Новгороде был построен в 1045–1050 гг. по образцу константинопольского собора Святой Софии.

34

Возможно, реминисценция из книги Ансело, который также указывает, что Валдай называют русской Швейцарией и оценивают тамошний пейзаж как «прелестный» (Ancelot. Р. 243).

35

Кюстин описывает лапти, называя материал, из которого они сплетены, более привычным для европейского сознания тростником, хотя на самом деле лапти плелись из бересты или лыка (см.: Кирсанова. С. 153). Сходным образом упомянутое в этом же абзаце павлинье перо было, скорее всего, не павлиньим, а раскрашенным гусиным.

36

Греческую (фригийского происхождения) богиню земли Кибелу изображали в зубчатой короне, имеющей форму башни или даже нескольких башен — по числу городов, которые Кибела взяла под свое покровительство. О кокошниках см. примеч. к т. I с. 184.

37

Московско-Петербургское шоссе в первой половине века активно усовершенствовалось: «В 1810–30-х годах здесь были перестроены и построены заново 24 станции, а в 1835–37 годах к ним добавились 13 новых «подставных станций для почт и проезжающих на почтовых лошадях» (Урусова Я. В. Сентиментальное путешествие из Петербурга в Москву // Человек. 1992. № 3. С. 141).

38

Отсутствие кроватей поражало едва ли не всех французов — современников Кюстина, побывавших в России. Ср. мнение Ансело: «На почтовых станциях нередко имеются недурные трактиры, но не надейтесь обрести там кровать. В каждой комнате стоит широкий кожаный диван, набитый конским волосом, и на этом ложе путешественник, к какому бы сословию он ни принадлежал, проводит ночь: русские, привыкнув спать на одном-единственном чрезвычайно жестком матрасе, не испытывают при сем никаких неудобств, что же до иностранцев, то, поначалу неприятно пораженные контрастом русских диванов с немецкими перинами, они довольно скоро свыкаются с этими походными кроватями и засыпают крепким сном» (Ancelot. Р. 244–245); свидетельство Баранта: «В русских домах, даже самых красивых и богатых, кровать — большая редкость. Предмет этот не принадлежит к числу исконных принадлежностей славянского быта. В России люди спят, закутавшись в верхнее платье, на кожаных диванах» (Notes. Р. 249–250), и утверждение д'Арленкура, что заговорить на русском постоялом дворе о кровати — значит прослыть оригиналом (Arlincourt. Т. 1. Р. 303). Эта особенность русских постоялых дворов бросалась в глаза и русским, возвращающимся из-за границы; ср. впечатления Д. Н. Свербеева в 1823 г.: «Я остановился в первой краковской гостинице, представлявшей уже всю неурядицу наших русских трактиров, неопрятность прислуги, отсутствие постели…» (Свербеев Д. Н. Записки. М., 1899. Т. 2. С. 14).