Прекрасная Габриэль - Огюст Маке

Эсперанс задрожал, услышав странную защитительную речь своего ходатая.

Король задумался, и его глубокий взор потупился в землю.

— Какое мне дело, — сказал он, — что этот человек останется жив, если мне докажут, что он только орудие герцогини Монпансье! Притом, мне не нужно его прощать, это подаст дурной пример. Если это тебе доставляет удовольствие, пусть он просверлит стену и убежит. Я не караулю пленных.

Эсперанс вздрогнул от радости.

— Да, но вы можете преследовать их и поймать.

— Черт меня побери, если я стану когда-нибудь заниматься тем, куда он девался; у меня характер не злой, и от виселицы меня тошнит.

— Но губернатор, который даст ему убежать…

— Этот добрый старик дю Жарден, бывший собрат по религии, достойный человек, которого я люблю… Нет, Крильон, я не стану мучить этого бедного дю Жардена, только бы вместо убежавшего пленника он доставил мне показание, что ла Раме, а не Валуа, пробил мою стену. Таким образом я выиграю: я сберегу веревку, а герцогиня похохочет, когда я покажу ей это показание.

— Она должна плакать, — сказал Крильон, бросив взгляд на граб.

— Я повторяю, — прибавил король спокойно, — что ла Раме может убежать; я не скажу того же о Валуа.

— Я понял, — сказал Крильон, провожая короля до крыльца, где его ждали уже несколько вельмож.

Там он его оставил, и Эсперанс пришел пожать руку кавалера.

— Благодарю, — сказал он, — благодарю; я предвидел эту необходимость показания. Я получу его даже полнее, чем требует король. Теперь надо подумать о средствах.

— Я сегодня вечером буду у дю Жардена, — сказал Крильон.

— И ла Раме поместят в верхнюю комнату, где был я.

— Хорошо.

— Таким образом он может убежать в эту ночь с помощью веревки с узлами без всякого подозрения в соучастии.

— Устройте это как хотите.

— Благодарю еще раз! — вскричал Эсперанс, сердце которого было переполнено радостью.

— Только вы делаете глупость, — прошептал Крильон, — но вы так убедительно просили. Это была первая ваша просьба, и я не мог отказать вам.

Говоря эти слова, он обнял Эсперанса с нежным восторгом. В самом деле, лицо молодого человека никогда не имело более лучезарной красоты. Всякий добрый поступок проистекает свыше. Каким образом красоте не сделаться великой, когда она освещается божественным лучом?

Эсперансу оставалась самая неприятная часть поручения. Он вздохнул, но решился исполнить ее.

Элеонора уже ответила. Синьор Сперанца нашел, воротившись домой, Кончино, который дремал на кресле и сказал ему:

— Сегодня вечером, в половине девятого, на острове Лувье.

Было четверть девятого. Половина времени, назначенного ла Раме, уже прошла.

Не без сильного волнения ровно в половине девятого Эсперанс, отправившийся тотчас в назначенное место, увидал лодку, проезжавшую по маленькой речке напротив Арсенала, а потом под вязами явилась женщина, старательно закутанная в легкую мантилью, которая как покрывало закрывала ее голову. Под этой тканью сверкали черные глаза Анриэтты.

При входе на остров осталась Элеонора, менее взволнованная, чем ее спутница. Сделав знак с улыбкой молодому человеку, она села на ствол опрокинутого дерева. Остров Лувье был в то время частной собственностью, садом, и часто назывался антроговским, потому что был куплен этой фамилией. Эсперанс пошел навстречу молодой девушке, принужденная походка которой не показывала благоприятного расположения. Она выбрала место свидания удобное для нее и успокоительное для Эсперанса, который в случае засады имел со всех сторон возможность убежать. Стоило только прыгнуть в реку.

— Вы меня звали, — сказала Анриэтта первая холодным и отрывистым тоном, — вот я здесь.

Эсперанс поклонился.

— Вы должны предположить, что я решился беспокоить вас только по встречам очень важным.

— Без сомнения. Элеонора сказала мне, что дело идет о моих личных интересах, и я спрашивала себя, каким образом вы можете участвовать в моих интересах.

— Не я, — возразил Эсперанс, решившись не терять минуту на бесполезные предисловия, — а месье де ла Раме.

Анриэтта побледнела и задрожала. Эсперанс тогда прямо посмотрел на нее и был поражен зловещим выражением этого лица, столь прекрасного для тех, кто не мог видеть под чертами прозрачность души.

— Я вас избавлю, — сказал он, — от вопросов; я предупрежу их всех. Вот в двух словах, о чем идет дело. Месье де ла Раме в тюрьме и осужден на смерть, он будет казнен, вам это известно.

— Это известно всем, — сказала Анриэтта едва внятным голосом.

— Но неизвестно никому, что этот несчастный был взят среди своего лагеря, без борьбы, а он человек храбрый.

— Против храброго Крильона и тех, кто был с ним, против таких врагов, — сказала Анриэтта с холодной иронией, — всякая борьба была бы безумна.

— Ла Раме сдался нам не из благоразумия для себя. Им руководило другое чувство, гораздо благороднее, гораздо трогательнее. Мы все были растроганы. Вы сами будете растроганы.

— Я слушаю анализ этого чувства, — сказала Анриэтта, стараясь сохранить свое хладнокровие, хотя несколько сконфуженная бесстрастным презрением, выражавшимся в каждом слове Эсперанса.

— Ла Раме уступил только опасению компрометировать вас, — прибавил он, пристально смотря на нее.

— Компрометировать меня?.. Месье де ла Раме… что это значит?

«Подожди, змея, я помешаю тебе шипеть», — подумал молодой человек.

— Он написал вам длинное письмо, наполненное любовью и признательностью; он благодарил вас за поощрение его планам, предлагал вам половину своей короны, называл вас своей королевой и подписался: «Карл, король».

Анриэтта при каждом слове становилась тревожнее и взволнованнее.

— Это письмо, — продолжал Эсперанс, — было послано вам прямо в Париж с курьером, когда мы с Крильоном остановили этого курьера, взяли письмо и внимательно обсудили его содержание.

Анриэтта помертвела и машинально искала опоры около себя. В голове Эсперанса промелькнула молния сострадания, но отвращение коснуться этой женщины преодолело человеколюбие, и он холодно предоставил ей прислониться к стволу дерева.

— Вы понимаете, — продолжал он, — какое действие произвело бы это письмо на короля; видите, каким опасностям подвергаются иногда, не зная о том!

Он скрестил руки. Анриэтта шаталась; пот выступал крупными каплями на ее лбу.

— Ла Раме сжалился над вами, — продолжал Эсперанс, — он умолял своих врагов отдать ему это письмо, обещая взамен предать им себя без сопротивления и не покушаться на свою жизнь. Он губил себя, чтобы спасти вас.