Сыны Тьмы - Гурав Моханти

почувствовала, как ее голос охрип от крика, когда Сатьябхама парировала и уклонилась.

Клинок Калявана снова врезался в ее щит. Однако казалось, что на этот раз дерево щита словно взорвалось, вмявшись внутрь от силы его удара. Он прижал клинок к потрепанному щиту на предплечье Сатьябхамы. Она отступила, скользя по грязной земле. Меч Калявана находился на расстоянии вытянутой руки от носа Сатьябхамы, и все же она не паниковала. Глаза Повелительницы Войны были прикованы к алому лезвию его меча. Ублюдок был прав, его клинок из ассирийской стали. Если бы она не двигалась так быстро, им можно было бы пробить щит. Наконец каблуки Сатьябхамы уперлись в валяющийся на земле труп, и она остановилась. Каляван свободной рукой заехал кулаком ей в губы. Но Сатьябхама удержалась на ногах, хотя из носа потекла кровь. Они плевали друг другу в лицо, лезвия визжали от поворотов рукоятей, а они все давили друг на друга, дергая ноющими ногами, как пара пьяных танцоров, неспособных решить, кто должен взять на себя инициативу. Каляван снова ударил, но на этот раз Сатьябхама успела повернуть голову и впилась зубами ему в кожу. Откинула голову назад, выдирая кусок плоти. Брызнувшая на лицо Бури кровь Калявана походила на теплый дождь.

– Я же говорила тебе, – сказала Сатьябхама, выплевывая изо рта кусок его плоти. – Ты даже не представляешь. – Она ухмыльнулась, ее зубы были красны от крови.

Сатьябхама стряхнула сломанный щит со своей руки в грязь.

Рот Калявана широко открылся от удивления, он отступил назад, прижимая раненую руку к груди. А потом он усмехнулся:

– Наконец-то мы деремся по-настоящему!

Буря выругалась. Каляван, казалось, был полон решимости не только победить, но и устроить из этого шоу. Готов был показать всем, кто называл его млеччха, что он был воином, которого нужно бояться. Он широко развел руки, требуя новых аплодисментов. Буря знала, что аплодисменты могут вызывать привыкание.

От напряжения она обгрызла ногти до крови. От беспомощности ей захотелось вырвать у кого-нибудь кишки. Сатьябхама с дикой скоростью развернулась и низко взмахнула клинком. Но Каляван прыгнул, обрушив свой ассирийский стальной меч на шею Повелительницы Войны. Рубин, венчающий крестовину, светился красным, как глаз разъяренного быка. Сатьябхама пригнулась и ускользнула от лезвия, ударив ногой по грязи и швырнув ее в лицо Калявану. Он, чуть не споткнувшись, отшатнулся. Прежде чем он успел восстановить равновесие, она сделала выпад. Каляван инстинктивно парировал. Выпад, выпад, парирование, удар, парирование, блок, блок. Они на миг разошлись – лишь для того чтобы вновь обрушиться друг на друга, как стервятники, сражающиеся за последний кусок мертвого мяса. И за все это время ухмылка так и не сошла с лица Калявана.

СТРАДАНИЕ ненавидела то, как Каляван ухмылялся. Ненавидела этот спектакль. Это ведь не какая-то комедийная пьеса. Битва же, на хрен, продолжалась! Может, она была единственной, кто помнил, что греки уже разрушили Железного Коменданта. Матхуранцы должны были использовать этот отвлекающий маневр, чтобы заткнуть провал в стене. Вместо этого все присоединились к грекам, чтобы поглазеть на битву, как будто пришли на какой-то пир. Они ревели, как животные на бойне.

Между тем два воина снова обошли друг друга, высматривая просвет в защите, высоко вскинув оружие, раскидывая ногами грязь. Страданию пришлось признать, что эти двое были хороши. Действительно хороши. Каляван владел длинным мечом, но обращался с ним как с рапирой. Он рассмеялся, задрав левую ногу, ловко уворачиваясь от низко направленного удара меча Сатьябхамы. Страдание не видела во всем этом ничего смешного.

Но потом она кое-что заметила. Увидела, что Каляван начал парировать с некоторым запозданием. Она могла видеть, что Каляван стал каким-то вялым. Он все еще атаковал, но уже не делал ложных выпадов. Тем не менее он все еще ухмылялся, умело блокируя выпады Сатьябхамы. Как он, на хер, может быть таким уверенным, когда он так неуклюж и так тяжело дышит?

В этот момент ее осенило. Пророчество, о котором Штиль рассказала им в шатре. Это был источник его силы. Не какой-то там божественной космической силы, а чувства непобедимости. Она посмотрела на культю, где должна была быть ее рука, а затем на топор, который она держала в другой. Сатьябхама однажды сказала ей, что иногда, когда ты веришь во что-то достаточно сильно, ты можешь заставить это стать правдой. Вот так Страдание стала солдатом. Каляван был таким же. Сила же Калявана заключалась в его самоуверенности. Его сила заключалась в вере в него его солдат. Время, демон раздери, разрушить это.

– ЖЕН-ЩИ-НА! ЖЕН-ЩИ-НА! – запела она во весь голос, ритмично постукивая по своему щиту. Она увидела, как на нее глянула Дождь – лицо ее было жестким как камень. Страдание встретилась с ней взглядом и кивнула. И Дождь поняла.

– ЖЕНЩИНА! ЖЕНЩИНА! ЖЕНЩИНА! – Дождь повторяла за ней, все громче и громче. Песнопение распространилось среди Волчиц, как чума. Каляван на мгновение замер, чтобы понять, что они твердят, а затем его глаза лишь слегка расширились, когда он понял подтекст. Его ухмылка исчезла, и он рванулся к Сатьябхаме, как будто хотел обогнать свои сомнения. Так я и знала. Страдание вздрогнула от блеска стали, но продолжала вопить, словно от этого зависела ее жизнь. Ибо в пророчестве Калявана говорилось, что ни один мужчина не может убить его.

Но Сатьябхама не была мужчиной.

ШТИЛЬ придвинулась ближе, когда рука Калявана с мечом взметнулась вверх. При каждом ударе Сатьябхамы она изо всех сил кричала:

– Женщина!

Она видела, что пение подействовало на Калявана, потому что он бросил на нее взгляд, в котором светилось желание придушить ее. На его лице появилось сомнение. Возможно, потому, что он чувствовал себя измотанным. Возможно, потому, что ни один мужчина не продержался бы так долго против него на дуэли. Как бы то ни было, непобедимый грек утомился. Багряные Плащи тоже зловеще притихли, их плечи поникли, лица погрустнели. Непрекращающееся ритмичное скандирование Волчиц, казалось, подорвало их энтузиазм.

Круг зрителей зашевелился, когда на поляне вдруг появился Кришна с пропитанной кровью повязкой на голове. Дрожа, он наблюдал, как его жена и его враг вели разговор на мечах. Даже он присоединился к песнопению:

– Женщина!

Сатьябхама краем глаза заметила его и на мгновение вскинула подбородок. Штиль видела, с каким трудом он подавил желание остановить поединок. Он знал, что не может оскорбить Сатьябхаму.

Каляван стал мрачным и смертельно опасным, его высокомерие покинуло его. Он