Роман в письмах. В 2 томах. Том 2. 1942-1950 - Иван Сергеевич Шмелев

м. б. и краски. Но, главное — Слова! Ольга! Я поцеловал 4-листничек. Он тебе — _д_а_л_с_я_ _с_а_м. Пусть «курятник»… — поместье стало, но в тебе — _с_о_н_ светлый! Я _в_с_е_ _у_в_и_д_е_л! вспомнил. И, главное, тебя, на заре, в окне… — «звезды глубоко тонут и в прудочке»… Ах, девчурка! дочего ты большая, мой дар, мне, найденный, талан! Смело, благословясь! — благословляю. Ты — помни — _н_а_с_т_о_я_щ_а_я! И все эти письма, все в них — отлично, легко. Ты _п_о_е_ш_ь, легко. И эти 1 1/2 странички мечты о романе, и твоя горячность и боль (боль Веры твоей) — ты _в_с_е_ несешь, и как мне такое знакомо. Ты — подлинная, цыпонька! И как я хочу зацеловать тебя! Но _т_у_т_ я серьезен, я _с_в_я_т_о-правдив, я не дерзнул бы _т_а_к_ говорить тебе — кривя душой, обмануть!

Как светло волнуюсь и сажаю черные кляксы! Все во мне вдохновенно дрожит, радостью за тебя! Ты _м_о_ж_е_ш_ь, ты — _д_о_л_ж_н_а! Но помни: никогда не пиши в сильном волнении и, тем более — спешке, иначе будут «кляксы»! А вот так, покойно, как писала «Ячмени» (яшная ты моя!) как сейчас читал — лезла через забор… (всю видел) солнце… земляника… Так. Отлично дала, как стояла под деревом, и — свето-тени, и синее, и _с_и_т_ц_ы… (!!) ах, ты, умница! — что сказала, Ольга! — _в_с_е_ можешь. Но надо окрепнуть. Да, Оля, так и надо, будто любимому говоришь, шепчешь, которого нельзя же обманывать. Тогда _в_с_е_х_ «обманешь»: все поверят в творческие _Т_в_о_и, тобой созданные образы! Чудеска! Да разве Ваня твой мо-жет обмануться?!.. ошибаться?.. В чем-угодно, только не в этом: Да, да, да: подлинная, творящая! О, ты сделала огромные успехи, ты — окрепла, насыщена, (не замечая того!) — вот _И_т_о_г_ дум, страданий, _л_ю_б_в_и… терзаний… срывов, ласканий, моих тебе _п_е_с_е_н… за эти 7 лет! Да. Они, эти 7 лет — _н_е_д_а_р_о_м. Но, Оль, если были мы бережней… как бы _н_а_с_ы_т_и_л_а_ ты эти 5 недель — не меньше этого 7-летия. Верь мне, Оль. Любимую… единственную… — могу ли, дерзну ли обмануть?! Все у тебя. И живопись не уйдет, — как отступление, отдых, разгон, трамплин. _В_с_е_ можешь. Не спеши только. Распределяй, _ц_е_н_и_ время. И «Богомолье» переведешь. Без контроля, к черту! Когда _с_а_м_а_ найдешь нужным, — запросишь, по своей волюшке. Оля — пиши тогда, когда успокоишься (как эту прогулку в Wickenburgh[188]) — и _н_а_й_д_е_ш_ь_ все. Этот твой 4-листник я целую. Я его выну, наклею, вставлю в особую рамочку, повешу к _С_в_я_т_о_м_у. Ах, как бы вот сейчас, светло хотел сесть у твоих ножек и прижать голову к твоей груди, и смотреть в глаза твои и гладить лобик твой! И вливаться глазами в эти губки, в твой покоряющий и влекущий рот!.. _р_о_т, не ротик. Свежий, сильный и какой же полный особых чувств и _м_ы_с_л_и… Рот твой, желаний!..

Ольга, истинный художник! — если удержишь м-е-р-у, найдешь «покой и волю». Читай, вчитывай себя в Пушкина! Какое у тебя издание? Напиши скорей. Я хотел бы послать тебе… лучшее, если найду. Какое счастье _т_в_о_р_и_т_ь. Какое счастье любить! Но какое же безмерное счастье когда и любимая, и любящая — созвучна, _т_в_о_р_и_т! И _т_а_к_ все постигает, как и ты, когда — _р_О_в_н_я, того же _ж_и_т_а! Люблю, так же — больше, чем тогда… в 41! Оля — ты моя, вся. Оля будем вместе — в чудесном мире! Оля, я сейчас послал пневматик той пианистке586: уезжаю, не приходите — пришлось по требованию врача уехать на отдых. Ну, ее, к черту! Я хочу чтобы ничто не мутилось во мне. Только ты — _ч_и_с_т_а_я, вся во мне.

[На полях: ] Белый цветочек — от доброй Юли, — я посылаю его тебе, — знак чистоты творчества твоего. Взял его со священной полки, у икон.

Раздраженный никогда не должен говорить о важной. Так и писать: никогда в повышенном волнении, а в светлом.

Оля, верь мне! Мы будем вместе петь, «веленью Божию послушны»!587

Как счастлив, что могу, и вправе, по совести _т_а_к_ сказать тебе, мой дар!

Оля, пиши, не думая, что пишешь для печати! Никогда, забудь. Тогда больше свободы и — _с_е_б_я, воли твоей и _п_о_к_о_я!

Я все тебе написал с полным сознанием ответственности, _б_е_з_ _з_а_п_а_л_а. Пусть ты — _в_с_е_ во мне, но в этом я хладен, и уравновешен: ты — _н_а_с_т_о_я_щ_а_я! Я никогда не ошибался в тебе. Ваня

Твой всегда, вечно Ваня, Тонька, безумец, и ровный, думающий, тебя хранящий Ванёк, Ванечек, Ваничка. И. Ш.

[Приписка на конверте: ] 2 книги шлю, помимо издательства. Брошено в ящик на почте 12.VII.46 в 9 ч. Вечера. Побежал сам.

135

О. А. Бредиус-Субботина — И. С. Шмелеву

14. VII.46

Ванюша, радость моя, светик, как бы хотелось тебя обнять ласково, пригреть и отогреть, чтобы с тебя сошла корочка злобы, которую чую в твоем молчании. Милушка, ты ведь не такой, ты мой ласковый, нежный и ты любишь и понимаешь и жалеешь Олю. Если бы я была около тебя и ты бы увидел мою нежность к тебе и ласку и правду быть чутким, то ты бы внял мне и заплакал радостно, изжил бы свою злость на меня. Ты не пишешь мне и пытаешь меня. За это время ты несомненно уже получил и мои ягодки и березку с крестом, и мой «реверанс» тебе588. И ни звука. Ну, не важно, не важно. Я ласково глажу тебя и целую сердечко. Вчера видела сон: ты, О. А. и я. Ты меня коришь чем-то, чем-то мною сказанным и тобой злостно истолкованным. Я отчаянно несчастна, т. к. не могу доказать тебе, что ты не прав. Доведенная до крайнего огорчения, говорю О. А.: «Ну, скажите Вы, как объективный свидетель, ну что я могу сделать?» И она спокойно так: «Да, это часто у него так бывает, Вы не огорчайтесь и знайте для себя, что Вы — правы, в этом и есть для Вас утешение, а я это так хорошо понимаю».

Я оборачиваюсь к О. А. и говорю в слезах: «О. А., успокойте его Вы! Вы знаете, что я не виновата!» И проснулась. Мне тягостно, что от тебя нет писем. Э_т_и_м_ ты ничего хорошего не достигаешь. Конечно, я не велика птица, но все же для моего-то чувства больно, что не могу начать работать. Ты не даешь мне. Пока кончаю.

15. VII.46 Два твои письма от 11.VII589. Я в отчаянии. Когда же кончатся эти уколы. На главное ты не ответил: как реагирует твоя болезнь на капли. Ты только приписал: «Перестал принимать