Время и боги. Дочь короля Эльфландии - Лорд Дансени

снова и снова обращала взор свой к ларцу, пока поля не впитали в себя солнечный свет, пока не настали сумерки; но вот все замерцало и угасло. Тогда Лиразель села у створчатого окна, что выходило на восточные холмы: над их темнеющими изгибами она наблюдала звезды. Принцесса глядела на звезды так долго, что заметила, как они движутся. Много нового и неведомого прежде довелось увидеть Лиразель с тех пор, как пришла она в наши поля, однако более всего она дивилась звездам. Всей душою полюбила она их тихую красоту; и, однако, печальна была принцесса и грустно глядела на небо, ибо Алверик однажды сказал, чтобы она не смела поклоняться звездам.

А как, не поклоняясь звездам, могла Лиразель воздать им должное, как могла она возблагодарить звезды за красоту и восславить их радостную безмятежность? И тогда она подумала о своем малыше; и взгляд ее обратился к созвездию Ориона; и вот, бросая вызов всем ревнивым духам воздуха и не отводя глаз от Ориона, поклоняться которому ей запретили, Лиразель вверила жизнь своего малыша опоясанному охотнику и нарекла сына в честь этих сверкающих звезд.

Как только Алверик поднялся в башню, принцесса поведала ему о своем желании, и он охотно согласился наречь мальчика Орионом, ибо жители долины высоко ценили искусство охоты. И снова к Алверику вернулась надежда, с которой он так упорно не желал расстаться, что, наконец проявив благоразумие в этом важном вопросе, отныне Лиразель во всем будет вести себя благоразумно, и станет жить по обычаям и поступать как все, и отринет фантазии и причуды, что являются из-за предела Эльфландии. И вот Алверик попросил жену воздать должное священным предметам фриара. Ибо прежде принцесса не относилась к ним с надлежащим почтением и понятия не имела, который из предметов более священен: подсвечник фриара или колокол фриара, – и, сколько бы ни объяснял ей Алверик, ничего не желала запоминать.

Теперь же она ответила мужу приветливо и учтиво, и Алверик решил, что все складывается отлично; но помыслы Лиразели были далеко, с Орионом; никогда не задерживались они подолгу на серьезных вещах, да и не могли задержаться на них дольше, нежели помедлит в тени бабочка.

Всю ночь ларец с руной короля Эльфландии простоял запертым.

Следующим утром Лиразель почти не вспоминала о руне, ибо она и Алверик отправились с мальчиком к священной обители фриара; сопровождала их и Зирундерель, однако в дом она не вошла, а осталась ждать за дверьми. Явились и жители Эрла, все, кто мог оставить на день людские полевые хлопоты; и были в числе их все парламентарии, что встарь явились к отцу Алверика в просторный зал, отделанный в алых тонах. Все они возрадовались при виде мальчика и отметили, как силен он и как вырос; они заполнили священную обитель и, тихо переговариваясь между собою, предсказывали, как все произойдет в точном соответствии их замыслу. И вот вперед вышел фриар и среди своих священных предметов нарек стоящего перед ним мальчика Орионом, хотя он предпочел бы дать ребенку другое имя, одно из тех, в праведности которых фриар не сомневался. И порадовался достойный человек, что видит перед собою мальчика и дает ему имя; ибо по семейству, живущему в замке Эрл, все эти люди отсчитывали поколения и следили за сменой веков, в точности как мы порою наблюдаем смену времен года по одному знакомому с детства дереву. И поклонился он Алверику, и был весьма учтив с Лиразелью, однако учтивость его к принцессе шла не от сердца, ибо в сердце своем фриар испытывал к ней не больше почтения, чем к русалке, покинувшей море.

Так ребенок наречен был Орионом. Весь народ ликовал, когда мальчик вышел на свет вместе с родителями и вновь присоединился к Зирундерели у калитки священного сада. И все – Алверик, Лиразель, Зирундерель и Орион – зашагали назад, к замку.

На протяжении всего этого дня Лиразель не делала ничего такого, что могло бы удивить кого бы то ни было, но следовала обычаям и традициям ведомых нам полей. Только когда на небе показались звезды и засиял Орион, она почувствовала, что великолепию звезд никто так и не воздал должного, и благодарность Ориону переполнила ее душу, стремясь облечься в слова. Лиразель была признательна Ориону за его сверкающую красоту, что веселит наши поля, и за его покровительство малышу, – принцесса не сомневалась в его заступничестве и не боялась более ревнивых духов воздуха. Невысказанная признательность так жгла сердце Лиразели, что принцесса внезапно поднялась, и покинула башню, и вышла наружу, в звездное зарево, и обратила лицо свое к небу, в сторону Ориона, и замерла так, не говоря ни слова, хотя слова благодарности трепетали у нее на устах; ибо Алверик говорил ей, что молиться звездам не след. Подняв взор свой к этому странствующему воинству, долго стояла она молча, покорная воле Алверика, а затем опустила взгляд: перед нею поблескивало в ночи озерцо, и в нем отражались сверкающие лики звезд. «Молиться звездам, конечно же, не след, – сказала Лиразель в ночи сама себе. – Но отражения в воде – это не звезды. Я буду молиться отражениям, и звезды поймут».

И, опустившись на колени среди листьев ириса, она стала молиться на краю озерца и повторять слова признательности отражениям звезд за ту радость, что подарила ей ночь, когда мириады созвездий в сиянии своего величия озаряли небо и двигались, словно облаченное в серебряные доспехи воинство на марше от неведомых побед к завоеваниям в далеких битвах. Она благословляла, и благодарила, и восхваляла яркие отражения, мерцающие на поверхности озера, и наказывала им передать слова благодарности и хвалы Ориону, молиться которому ей запрещалось. Там склонившуюся в темноте на коленях и нашел ее Алверик и резко упрекнул принцессу. Она поклоняется звездам, заявил правитель Эрла: разве для того они? Лиразель же отвечала, что всего лишь взывает к отражениям их.

Мы легко поймем чувства Алверика; странности принцессы, ее непредсказуемые поступки, ее своенравное неприятие всех устоев, ее презрение к обычаям, ее упрямое невежество изо дня в день подтачивали всеми почитаемые традиции. Чем более волшебно-прекрасной казалась она далеко отсюда, за сумеречным пределом, как говорится в легендах и песнях, тем труднее было для нее занять любое из тех мест, что прежде занимали хозяйки замка, искушенные во всем, что касается ведомых нам полей. Алверик же ожидал, что принцесса станет исполнять обязанности и следовать порядкам, столь же новым для нее, как мерцание звезд.

Но Лиразель чувствовала только одно: что звездам