Знающий не говорит. Тетралогия - Людмила Астахова

– Ты ведь северянка. Как ты очутилась в Великой степи? – вдруг спросил Ириен.

– А разве Ярим тебе еще не все обо мне разболтал?

– Не такой уж и длинный язык у нашего принца, как тебе может показаться. Но если не хочешь, то не говори…

На самом деле это была больная тема. Воспоминания о годах, проведенных в Храггасе, стали похожи на застарелые шрамы, которые уже и болеть перестали, но все равно навсегда изуродовали душу. Проклятый песчаный город, которого давно не существовало в мире живых, продолжал жить в снах. Сны были жаркими, горячими и душными, как аймолайские ночи. В них песчаные волны накатывались, заполняли рот, нос и легкие, песок тонкой струйкой стекал в горло, медленно душил, и Джасс просыпалась от собственного сдавленного крика.

Унылое поселение на берегу коварного южного моря, где жили желтокожие, плосколицые люди, не знавшие ни песен, ни танцев, словно сотворенные из окружающего Храггас желто-бурого песка, столь же грубые, как барханы в пустыне. Со временем Джасс убедилась, что это не природа, а сами боги, все какие есть – старые и новые, пытаются стереть городок и его жителей с лица земли. Ветер по прозванию Бешеный приносил из океана пропитанные влагой тучи и обрушивал высоко в горах дожди, превращавшиеся в селевые потоки. Неумолимой и неукротимой лавиной скатывался сель на Храггас, уничтожая все на своем пути. За несколько веков такого существования жители Храггаса сумели приспособиться и избегали гибели, уходя на лодках в море во время бедствия. Единственным условием их спасения было присутствие в городе предсказателя погоды. Иногда им становился местный уроженец, но чаще всего старейшины покупали такого колдуна в храме Оррвелла. В этом проклятом городишке Джасс провела четыре долгих года. Четыре года, похожие на четыре века.

…Там никто и никогда не делал свою работу с охотой или для удобства. Если гончар лепил горшки, то они оказывались кособокими; если за работу брался столяр, то стулья и столы получались колченогие; ткани ткача рвались или выходили чрезвычайно грубыми. Дети там рождались часто, но те, кто выживал, росли чахлыми, золотушными и жестокосердными. Во всем Храггасе не нашлось достаточно красивой девчонки, чтобы в единственном портовом кабаке появилась хоть одна шлюха. Корабли не задерживались в порту более чем на одну ночь. Местное вино всегда было кислым, а пища – жирной и безвкусной. Проклятый город, проклятые люди. Они заплатили за нее Ятсоунскому храму Оррвелла столько, что хватило бы купить две гирремы с трюмами, полными зерна. Словом, слишком много. И городской голова господин Огари, когда увидел, за кого была отдана такая куча денег, пришел в ярость. Он сначала рассказал, что думает о господине Маури, его умственных способностях и верности его жены, а затем усомнился в том, что жрицы Оррвелла сохранили остатки здравого смысла.

– На кой ляд мне эта пацанка – кости да кожа? Три сотни за выродка, за писявку ублюдочную? И она собирается заклинать погоду? – вопил он, бегая кругами вокруг «приобретения». – Козлы! Да пусть она сначала свинарники чистить научится.

Он приблизил свое плоское лицо к лицу девочки и дохнул на нее перегаром. Джасс сморщила нос. Она, конечно, не ожидала, что к ней отнесутся подобным образом. В храме говорили, что жриц Оррвелла уважают во всем обитаемом мире. Храггас оказался исключением. Первым делом ее заперли в темном сарае, затем местные подростки попытались ее избить. Без всякого успеха. В храме ее учили не только гимнам, таинствам и ритуалам, но и драться. Нет, не с мечом или копьем, как учат мужчин. По-другому. Жрица Оррвелла пускала в ход руки, ноги, зубы, ногти и вообще все, чем природа наделила женщину. Короче, обидчикам от Джасс досталось изрядно. Много больше, чем они ожидали от тринадцатилетней девочки.

– Расскажи мне, коза, зачем мне кормить тебя до конца твоей паршивой жизни? А? – прошипел Огари. – Может быть, мне тебя трахать, чтоб хоть какой-то толк от тебя был, за такие-то деньги? – Он больно ухватил девушку за грудь и захохотал. – Плоская, как полено.

Джасс оттолкнула его руку и сделала то, что сделала бы в подобном случае в любом месте, хоть в королевском дворце, хоть в глинобитной халупе. Она прыгнула вперед, вонзая ногти в лицо Огари, одновременно нанося удары ногами куда придется: в живот, в пах, в колено. Трое очень сильных взрослых мужчин едва оттащили девчонку от Огари. Она оказалась нечеловечески сильной, словно в теле ребенка жил кто-то несравненно более могучий.

– Не смей ко мне прикасаться! – прорычала Джасс, сплевывая на пол кровь из разбитой губы. – Еще раз тронешь меня – я весь твой город с землей сровняю. Я – жрица Оррвелла, и, оскорбляя меня, ты наносишь обиду моему богу!

Джасс по возрасту была ребенком, но в храме дети быстро взрослеют, быстрее даже, чем во дворцах князей и королей. Она окинула онемевшую толпу горожан презрительным взглядом, словно видела перед собой большую навозную кучу.

– Пусть твои люди покажут, где я буду жить, – сказала она тоном повелительницы, не переставая буравить чернющими глазами господина Огари.

Нельзя сказать, чтобы этот случай остался единственным. Храггасцы еще много раз пытались испробовать свою леди на прочность. Для начала ей отвели под жилище покосившуюся мазанку на самой окраине поселка, без окон и дверей. Но подобные мелочи девочку не смутили. Она была привычна и приучена ко всему. Спать на утоптанной земле? Да запросто. Сложить очаг из крупной гальки? Не беда. Сплести циновки? Легче легкого для настоящей жрицы. Но первым делом она стала делать джад-камни, постепенно накапливая силу ветра в глиняных шарах, а ветров в Храггасе хватало. Жаль только, что джад нельзя сделать больше, чем умещалось бы в ее пригоршне. Но и этого вполне хватало, чтобы отбить охоту у хилых храггасских парней лезть жрице под юбку. Вернее, в узкие шаровары, которые она носила вместе с темно-синим балахоном жрицы. Жизнь в Храггасе напоминала Джасс обитание в диком лесу, где за каждым кустом подстерегает путника хищный зверь, а если не зверь, то капкан или ловушка коварного охотника. Ее дразнили «поганой оркой» не только дети, но и взрослые, хотя она никогда не понимала, что в этом такого оскорбительного. Все знали, что орки очень красивые, и мужчины, и женщины. Сравнивая Джасс с оркой, невежественные храггасцы невольно делали девочке комплимент. Только через год с небольшим они оставили ее в покое, разрешив жить так, как она того желала, то есть не разоряя ее огород, не пытаясь изнасиловать, избить или оскорбить. Может быть, в благодарность за то, что малолетняя жрица вовремя предсказала несколько разрушительных селей и штормов, сберегая тем самым их ничтожные жизни, а возможно, оттого, что большинство горожан, поняли – девчонка способна за себя постоять. Разумеется, обещанного жрицами уважения не было и в помине, но Джасс добилась для себя такого положения, что даже господин Огари не рисковал ругать ее последними словами. Она жила сама по себе, раскрашивала «счастливые» ракушки, совершала необходимые обряды, ловила рыбу, готовила сама себе и стирала. Грустная жизнь для одинокого ребенка. Но потом, потом все изменилось. Когда появился Хэйбор…