Бесы - Фёдор Достоевский

{36}

Франц. prunelle — тонкая плотная хлопчатобумажная или шерстяная ткань, идущая на обувь, обивку мебели и т. п.

{37}

Теньер (Teniers) Давид, младший (1610–1690) — известный фламандский живописец, до 1640 г. создаёт преимущественно жанровые полотна, после начинает разрабатывать библейские сюжеты («Искушение святого Антония», около 1647 г.), пишет мифологические сцены, картины на литературные сюжеты, изображает современные события в духе античных аллегорий.

{38}

«Человек, который смеётся» — роман В. Гюго (1802–1885), написанный в 1869 г.

{39}

Франц. frapper — ударять, стучать; неприятно поражать.

{40}

Имеется в виду «Российское общество покровительства животным», основанное в Петербурге в 1865 г.

{41}

Народная молва приписывает песню царице Евдокии Фёдоровне Лопухиной, первой жене Петра I, постриженной по его воле в монахини. В сборнике Киреевского, по которому, очевидно, знал песню Достоевский, («Песни, собранные П. В. Киреевским». Вып. 8. М., 1870. С. 111) она названа «Песней царицы». Мотив царя-антихриста был устойчиво связан в народном сознании с именем Петра I (равно как и чудо-царя). Сам Достоевский называл Петра «первым русским нигилистом», и в статье «Щекотливый вопрос» характеризует нигилистов как «крошечных Петров Великих». М. С. Альтман указывал на то, что Пётр Верховенский — один из таких «поднявшихся Петров».[325]

{42}

Кредитные билеты назывались по цвету; зелёная — три рубля.

{43}

Памятник И. А. Крылову был открыт в мае 1855 г. в Летнем саду на площадке для детских игр. Объявление о сборе средств на памятник (1845 г.) было подписано министром просвещения, президентом Академии наук графом. С. С. Уваровым.

{44}

Достоевский пользуется французским языком вовсе не для языковой или социальной характеристики персонажа, французское слово или фраза всегда несёт значение, необходимое автору и утрачивающееся, как правило, в переводе. В данном случае французское имя сохраняет самым непосредственным образом значение, скрытое в русском (pierre — (франц.) камень). Значение имени сына Верховенского работает в романе на нескольких уровнях — в данной сцене наиболее очевидно «каменное сердце» сына по отношению к отцу. Но учитывая символику камня, закладываемого в основание здания, «строения каменного» — «Вавилона», о котором Петруша скажет Ставрогину, что в России его впервые «будем строить одни мы», становится очевидно, что здесь Степан Трофимович бессознательно признаётся в том, что камень, с которого начнётся строительство, порождён им.

{45}

Сэр Джон Фальстаф — спутник и соучастник разгульных застолий, проделок и приключений принца Гарри (Шекспир, «Генрих IV»); также — персонаж «Виндзорских проказниц». Незнание шекспировской хроники, обнаруживаемое Петрушей Верховенским, неожиданно и дико для человека, получившего гимназическое образование (не говоря уже об университетском).

{46}

Содом — город, проклятый и уничтоженный Богом за грехи и извращения его жителей (Быт. 19, 1–28).

{47}

М. С. Лунин (1787–1845). Источником характеристики Лунина послужили строки из «Отповеди» декабриста П. Н. Свистунова («Русский архив», 1871, № 2. С. 346–347) (12, 295).

{48}

И тот и другой были известны, как бретёры: люди, привязывающиеся, оскорбляющие почём зря и выходящие на дуэль не задумываясь. «Все приятели Лермонтова, — пишет H. М. Смирнов о последней дуэли поэта, — ожидали сего печального конца, ибо знали его страсть насмехаться и его готовность отвечать за свои насмешки».[326]

{49}

Отклик на спор между А. И. Герценом и В. С. Печёриным, отражённый в их переписке 1853 г., опубликованной Герценом в «Полярной звезде» за 1861 г. (кн. 6, стр. 259–272). В своих письмах к Герцену Печёрин, признавая, что буржуазное общество несёт с собой «тиранство» материальной цивилизации и падение духовной жизни, делал вывод, что спасением для человечества является не наука, а религия. Герцен доказывал, что наука, техника, промышленность, создаваемые буржуазным обществом, являются прогрессивными рычагами общественного развития. «И чего же бояться? — писал он. — Неужели шума колёс, подвозящих хлеб насущный толпе голодной и полуодетой?»

{50}

Бонмо — франц. bon mot — острое, красное словцо.

{51}

Кипсек — англ. keepsake — подарочное издание.

{52}

Скопцы и хлысты, как и социалисты, только на свой манер, разрабатывали идею «типологического» христа. Основатель секты Кондратий Селиванов (вторая половина XVIII в.) выдавал себя за Христа и за Петра III. Социализм придавал учению Христа социальный смысл, вкладывал в него идею справедливого устроения человеческого общества на земле, и таким образом «подвиг» Христа требовалось повторять вновь и вновь. В. Комарович писал, что, согласно подобному толкованию, «Христос приходил восстановить человека в его прирождённой красоте и силе, исполнить волю Бога-Отца и даровать счастье Его детям, вернув им отнятый рай здесь, на земле; так исчезает мистический смысл и красота Голгофы <…> и заменяется восторженной жалостью перед непонятым, напрасно казнённым героем-человеколюбцем; кровь и страдания Христа — не утверждение христианства, но гибель, временное крушение дела земного устройства человечества, ради которого и приходил якобы Христос; дело Христово нуждается поэтому в продолжении, в помощи новых избранников, и утописты охотно сравнивают и сопоставляют с ним “друзей человечества” (Магомета, Ньютона, самих себя)»[327] (12, 187). А. П. Щапов (социалист и исследователь раскола и сект) в речи во время панихиды по убитым крестьянам в селе Бездне говорил: «Други за народ убитые. Демократ Христос, доселе мифически боготворимый европейским человечеством, страданиям которого вот люди будут поклоняться на предстоящей Страстной неделе, возвестил миру общинно-демократическую свободу во времена ига Римской империи и рабства народов, и за то военно-пилатовским судом пригвождён был ко кресту, и явился всемирно-искупительной жертвой за свободу. В России за полтораста лет стали являться среди горько страдавших тёмных масс народных, среди вас, мужичков, свои христы — демократические конспираторы. С половины прошлого столетия они стали называться пророками, и народ верил в них как в своих искупителей, освободителей. Вот снова явился такой пророк, и вы, други, первые, по его воззванию пали искупительными жертвами деспотизма за давно ожидаемую всем народом свободу»[328].

{53}

Е. Ф. Шармер — известный петербургский портной, у которого одевался Ф. М. Достоевский.

{54}

Берейтор — нем. Bereiter — наездник.

{55}

Отрицание божественности Христа и идея «типологического» христа приводят к идеям типа кирилловских с неизбежностью. Самым ярким выразителем их в XIX веке стал Л. Фейербах. «Идеи Фейербаха излагает Петрашевский в статьях “Натуральное богословие” и “Натурализм”. Натурализм, по Петрашевскому, учение, которое “вмещая в себя пантеизм и материализм, считает божество ничем иным, как общей и высшей формулой человеческого мышления, переходит в атеизм и даже, наконец, преображается в антропотеизм, т. е. в учение, признающее высшим существом только человека в природе”» (12, 222). Об этих же идеях пишет Н. А. Спешнев, организатор самостоятельной, гораздо более радикальной группы, выделившейся из общества Петрашевского, последовательный атеист, которого исследователи согласно признают прототипом Николая Ставрогина: «Я вовсе не намерен отрицать, что гуманитаризм, обожествление человечества или человека, антропотеизм — одна из доктрин новейшего времени. Вы правы: весь немецкий идеализм XIX века — “великая” немецкая философия, начиная с Фихте <…> метит лишь в антропотеизм, пока она, достигнув в лице своего знаменосца и корифея — Фейербаха — своей вершины и называя вещи своими именами, вместе с ним восклицает: Homo homini deus est — человек человеку бог». И далее: «Антропотеизм — тоже религия, только другая. Предмет обоготворения у него другой, новый, но не нов сам факт обоготворения. Вместо Бога-человека мы имеем теперь человека-бога. Изменился лишь порядок слов. Да разве разница между Богом-человеком и человеком-богом так уж велика?» (12, 222).