Монологи о наслаждении, апатии и смерти (сборник) - Рю Мураками

всегда представлял себе в качестве такого заступника Пермана[24], и он часто помогал мне освободиться от забот и сомнений. Я прокручивал в голове эти забавные сценки, и мои нервы стали успокаиваться. Мозг и тело смогли наконец расслабиться, и на губах у меня заиграла легкая улыбка. Старое средство должно было подействовать. Я повернулся на бок и еще раз попытался уснуть, но опять безрезультатно. Я старался натравить Пермана на актрису, он запирал ее в ящике, предварительно изрезав на куски, потом он кидал ящик в колодец и заливал отверстие бетоном. Я снова и снова заставлял его повторить все сначала, но проклятый голос не умолкал. Заполнив колодец бетоном до самого верха, Перман сказал: «На этот раз все кончено». И в тот же момент я опять услышал голос актрисы, исходивший ниоткуда: «Твои душевные раны никому не интересны. Никто не в силах излечиться от своих ран, от них можно лишь освободиться, разве тебе это неизвестно?» Перман не мог понять, как она может повторять слова Язаки. Он озабоченно огляделся… и в то же мгновение актриса показалась из колодца. Я в ужасе открыл глаза.

Как ни странно, спасла меня Кейко Катаока. Ее фраза: «А кто ты на самом деле?», словно магическая формула, заставила актрису замолчать.

Приближался рассвет. На два-три часа мне удалось уснуть, и вот что мне приснилось.

Я находился на деревянном балконе, выкрашенном в этакий веселенький цвет. Несомненно, дело происходило в старой части Гаваны. Меня поразил очень сильный запах, похожий на аромат ванили, которая так нравится местным барышням. Снаружи нещадно палило солнце, тени казались черными как уголь. Но стоило мне обернуться, чтобы заглянуть в комнату, или просто посмотреть хоть куда-нибудь, как немедленно начиналось головокружение. Я стоял на балконе, то есть располагался на втором этаже дома, но не осмеливался посмотреть, что творилось внутри его. Впрочем, до меня доносились звуки музыки, должно быть, это был урок танцев или что-нибудь в этом духе. Но я не смотрел никуда, хотя у меня даже не были закрыты глаза, я просто не смотрел, и все. Я не желал ни на что смотреть и не смотрел. Но у меня было ощущение, что там, внизу, под балконом, вот-вот должно произойти что-то ужасное. Это ощущение присутствовало в самом воздухе, словно молекулы некоего искусственного химического вещества, как и запах ванили. Повинуясь какому-то безотчетному порыву, я все-таки взглянул вниз. Я увидел козу, огромную, как корова, и старика в тюрбане. Старик держал в руках нож, острый и кривой, как ятаган. Я уже знал, что произойдет в следующую минуту, но даже не мог отвести взгляда. Старик отхватил голову у несчастной козы с такой ловкостью, будто проделывал это ежедневно в течение лет десяти. Я понимал, что стал свидетелем обезглавливания, но меня поразил даже не сам этот факт, а то, что старик стал ласково поглаживать козью отрубленную голову. Нож больше не блестел на солнце. В течение какого-то времени голова не отделялась от туловища и не пролилось ни одной капли крови. И до того момента, пока голова не упала на землю, коза продолжала преспокойно шествовать дальше, пожевывая пук травы. Глядя, как катится по земле голова, я испустил вопль, ибо увидел лицо безжалостного убийцы. Старик, смеясь, посмотрел на меня и одобрительно кивнул, словно хотел сказать: «Да вот, она только что сожрала человека». В срезе козьей шеи, где только что была голова, показалось человеческое лицо, оно стало проходить в отверстие, как экскременты из кишки. Превращенный в жидкость кремового цвета, череп наконец вышел весь наружу и потек под жгучими солнечными лучами, смешиваясь с кровью, стирая границы тени, которую отбрасывал старик в тюрбане…

Спать я больше не мог, но все-таки приехал в отель с опозданием. Поскольку путь наш лежал в Гавану, не лишним было бы заправить машину под завязку. Дефицит на Кубе – вещь постоянная, и особенно это заметно по топливному кризису. Но, несмотря на то что я был чуть ли не безработным, вследствие единственного факта моего иностранного происхождения я получал талоны на бензин. Достаточно было предъявить паспорт, и я благополучно избежал сомнительного удовольствия стоять в длиннющей очереди. Конечно, легко сказать: «Так как наша страна – изгой в мировом сообществе, мы предлагаем самые лучшие условия иностранцам, которые живут у нас», но воплотить этот принцип на практике – совсем другое дело. Достаточно вспомнить, как во время Второй мировой обращались с иностранцами те же японцы, когда страна оказалась закрытой. Это не столько вопрос так называемого гуманизма, сколько проблема менталитета нации. Когда государство испытывает нужду, гораздо проще выкинуть всех иностранцев к чертовой бабушке, чем оказывать им благодеяние.

В номере актрисы не оказалось. Я нашел ее в гостиничном буфете, где она завтракала. Первый раз в своей жизни я видел человека, который ел с таким отвращением. Пальцами она разламывала хлеб на мелкие кусочки, механически отправляя их в рот и запивая молоком. Знакомая черная шляпа с широкими полями, очень короткое, черное же платье, испускающее флюоресцирующие блики, сандалии на пробковой подошве. Когда я увидел ее впервые, она показалась мне чрезвычайно хрупкой, но, разглядев ее получше, я заметил, что у нее достаточно сильные руки и хорошо развитые плечи. Для японки у нее были слишком длинные ноги и пальцы, но, несмотря на это, сложена она была на совесть. Суставы пальцев из-за худобы казались очень широкими. Впервые с момента знакомства мне удалось так хорошо ее разглядеть, да еще при нормальном освещении.

Она ела йогурт местного производства, гнусную фруктовую отраву, поднося ко рту ложечку с полнейшим безразличием. Это походило на некую церемонию, но когда я подошел и стал у ее столика, церемония не прервалась.

– Добрый день, – отчетливо произнесла актриса. Ее голос показался мне немного искусственным.

– Здравствуйте, – вежливо отозвался я. Приглашения сесть не последовало. Она методично отправляла в рот кусочки хлеба и йогурт, потом помедлила и, сделав довольно элегантное движение подбородком, указала мне на соседний стул.

– Вы хорошо отдохнули? – спросил я, разглядывая ее профиль.

– Да, я отлично выспалась, – раздалось в ответ.

Действительно, выражение ее лица было лучше, чем накануне, но все равно следы