Монологи о наслаждении, апатии и смерти (сборник) - Рю Мураками

течение всей речи этой актрисы я не мог шевельнуть и пальцем, как будто был связан по рукам и ногам. Но даже если вся эта история не имела никакой связи с реальностью, словно бы рассказчица заблудилась в чужих мирах, я все равно был не в состоянии хотя бы заткнуть уши или сделать вид, что не слушаю ее. Сколько времени длился ее рассказ, или, вернее сказать, спектакль, который она разыграла передо мной, перед своим единственным зрителем? Я не помнил, в котором часу мы вышли из резиденции Дюпона де Немура. Даже сам факт посещения ресторана почти стерся из памяти. Она произвела впечатление на посетителей, значит, мы действительно обедали там. И тем не менее рассказывая свои истории, она не обращалась при этом ко мне. Слушатели ее не волновали. Она говорила не для того, чтобы что-нибудь сообщить. В конце концов, я не знал, что она на самом деле думала о Язаки, у меня же не было собственных мыслей на этот счет. А эта, другая, Кейко Катаока, – стоило только вспомнить ее голос, как все мои чувства отшибало напрочь, и я не ощущал даже вкуса рома. Как ее голос и манера речи могли вызвать такую тревогу, такое ощущение конца света? Это было не то явственное ощущение потери контроля над собой, когда понимаешь, что твоя уверенность пошатнулась, но все-таки пытаешься взять себя в руки. Нет, тут мне казалось, что сейчас должно произойти что-то чрезвычайно важное в моей жизни, но я почему-то остался в стороне; словно весь мир, кроме меня, был в курсе происходящего; словно жалость осталась единственным чувством, которое можно было ко мне испытывать; словно я стал наипрезреннейшим существом во всей вселенной, и кто-то указывал мне, что я должен быть доволен своей участью. А эта актриса принадлежала к Тем, Кто Знает Это. Конечно, пока она жила в Париже, она никому не рассказывала эту историю, и не потому, что там никто не понимал по-японски, скорее тогда она была совсем другой личностью. Разумеется, у нее было множество любовников или просто друзей, знавших ее как актрису. В Париже ей незачем было задаваться вопросом, присущ ли ей на самом деле мазохизм. Я же смог хоть немного понять ее и Кейко, потому что прожил некоторое время на Кубе. И садомазохизм здесь был абсолютно ни при чем, скорее дело было в человеческой энергетике.

Кубинцы обладают такой энергией, о какой японцы не имеют даже представления. Они просто не в состоянии понять этого. История кубинцев, потомков иммигрантов и рабов, насыщена насилием и жестокостью. Революция позволила распространить свою энергию на всю нацию в целом. Они выжили благодаря своему динамизму и присущей этому народу силе. Япония, страна, где я родился и жил в течение двадцати с лишним лет, напротив, существует на принципе подавления динамизма личности ради сохранения единства коллектива. К тому же у японцев отсутствует концепция выживания. Я никак не могу понять этого. Без сравнительного инструментария невозможно выявить специфику отдельной вещи. Поэтому нельзя узнать японскую специфику, не сравнивая Японию с другими странами. У нас, в Японии, можно жить, не стараясь выжить. Если ты принадлежишь к какой-нибудь группе или иной общности, признаваемой другими, пусть даже и не занимающей видного положения, то можешь считать себя достойным гражданином. При этом та самая личностная энергия, необходимая для выживания кубинцам и почти бесполезная в Японии, здесь будет скорее бременем и может обернуться против самого человека. И станет невозможно ни любить себя, ни уважать, а останется лишь презрение к собственной личности. Японец, добивающийся не только группового признания, но и признания его личности, потерпев неудачу, будет всю оставшуюся жизнь ненавидеть себя. Я знаю, о чем говорю, ибо это как раз мой случай. Конечно, тогда я не мог знать это наверняка, но мне удалось уехать из Японии и поселиться в стране с другой шкалой ценностей, что позволило мне освободиться от ненависти к самому себе. Эта актриса, Кейко Катаока и Язаки находились точно в таком же положении, но при этом были одинаково связаны совместным сексом и работой. Конечно, я допускал, что такие люди могут существовать, и, глядя на японских артистов, работавших за границей, не раз замечал, что они живут в каком-то особом, отдельном мире. А теперь лично столкнулся с одним из них (вернее, с одной). Бесконечный ее монолог не был импровизацией. Должно быть, она повторила его про себя сотни раз, сотни раз прокрутила его в голове. Она говорила ровно, без пауз, так как знала весь текст наизусть. Содержание ее рассказа само по себе было довольно необычно, но все же главным в нем было одиночество – одиночество, которое и позволило ей создать этот потрясающий спектакль.

Ко мне подошел пожилой бармен:

– С вами все в порядке?

Я был один, если не считать двух пьяненьких обнимавшихся итальянцев.

– Откуда вы знаете, что со мной что-то случилось?

Поняв, что еще могу говорить по-испански, я немного успокоился. Перебросившись словом с этим усатым кубинцем, я почувствовал себя так, словно с меня сняли тугие и жесткие путы. Все-таки огромной властью обладают слова! История этой женщины совершенно околдовала меня.

– По твоему виду можно подумать, что ты увидел привидение, – сказал бармен и засмеялся.

Тихим голосом я повторил: да, привидение. И, даже если это не имело никакого смысла, я не выдержал и в нескольких словах пересказал ему историю моей актрисы: что-то не позволяет мне оставить ее, но дело-то в том, что она немного не в себе, так что я основательно влип.

– Кто она, эта женщина?

– Актриса.

– Кубинка?

– Нет, японка.

– Я тебя уже видел, ты живешь в Варадеро, да?

– Да. Я фотограф, но иногда подрабатываю в качестве гида.

– А почему бы тебе не показать эту даму Кардозо?

– Кто такой Кардозо?

– Ясновидящий. Он может разговаривать с Чанго.

Чанго – это один из божеств африканского происхождения. На Кубе сложилась примитивная религия,