Ведьмы Плоского мира - Пратчетт Терри Дэвид Джон

Матушка Ветровоск негромко кашлянула.

— Вообще-то, я ничего не имею против мертвецов, — сказала она. — Многие из моих ближайших друзей уже умерли. Просто это вроде бы как-то неправильно, чтобы мертвецы расхаживали как ни в чем не бывало.

Нянюшка Ягг покосилась на фигуру, накладывающую в ее тарелку уже третью порцию загадочного варева.

— А что ты на это скажешь, господин Зомби?

— Такова жизнь, госпожа Ягг, — откликнулся зомби.

— Вот! Видишь, Эсме? Он не против. Уж наверняка здесь ему куда лучше, чем целыми днями лежать запертым в тесном гробу.

Матушка тоже поглядела на зомби. Он был — или, если быть совсем точным, раньше был — высоким симпатичным человеком. Строго говоря, он и сейчас был таким же, правда создавалось впечатление, будто он только что прошел через комнату, сплошь затянутую паутиной.

— А как тебя зовут, мертвец? — спросила она.

— Я зовусь Субботой.

— Что-то похожее я уже слыхала… — задумчиво протянула нянюшка Ягг. — У тебя братьев случаем нет? Которых бы называли по остальным дням недели?

— Вроде нет, госпожа Ягг. Один я такой.

Матушка Ветровоск пристально посмотрела ему в глаза. Они были куда более разумными, чем глаза подавляющего большинства людей, которых принято называть живыми.

Она смутно представляла, что каким-то образом можно превратить мертвеца в зомби, хотя этой областью ведьмовства ей никогда не хотелось овладевать. И тем не менее, для подобного превращения требовалось нечто большее, чем внутренности каких-нибудь странных рыб и таинственных корешков: покойник должен хотеть вернуться в мир живых. Должен обладать какой-то невероятно сильной мечтой, желанием или целью, которые позволили бы ему преодолеть власть самой могилы….

Глаза Субботы горели.

Наконец она пришла к некоему решению. И протянула руку.

— Очень приятно познакомиться, господин Суббота, — кивнула она. — И я с удовольствием попробую это замечательное блюдо.

— Оно называется гумбо, — подсказала нянюшка. — И в него кладут дамские пальчики.

— Я отлично знаю, что дамские пальчики — это сорт помидоров, так что спасибо тебе большое за подсказку, — парировала матушка. — Не настолько уж я темная.

— Ладно, ладно, только попроси, чтобы тебе положили побольше змеиных голов, — ухмыльнулась нянюшка Ягг. — Это самое вкусное.

— Змеиная голова? Вот о таком не слышала. А это что за овощ?

— Знаешь, ты, наверное, просто ешь, и все, — вздохнула нянюшка.

Они сидели на скособоченной деревянной верандочке, выходящей на болото, что простиралось позади хижины госпожи Гоголь. С ветвей окружающих деревьев свисали длинные бороды мха. В зеленых зарослях жужжали какие-то невидимые насекомые, а по воде мягко расходились в стороны клинообразные волны.

— Должно быть, после захода солнца здесь особенно приятно, — заметила нянюшка.

Суббота неуклюже уковылял в дом и вернулся с самодельной удочкой. Насадив на крючок наживку, он закинул удочку прямо с веранды. И сразу вроде как выключился — вряд ли кто может посоревноваться в терпении с зомби.

Госпожа Гоголь откинулась на спинку своего кресла-качалки и раскурила трубку.

— Когда-то это был великий город, — промолвила она.

— И что с ним случилось? — спросила нянюшка.

А у Грибо тем временем были большие неприятности с петухом Легбой.

Во-первых, птица никак не желала пугаться. Грибо способен был привести в ужас большинство созданий, движущихся по поверхности Плоского мира, даже созданий значительно больше себя по размерам и от природы весьма свирепых. И тем не менее, ни один из давно проверенных приемчиков, как то: зевки, взгляды и, самый действенный, медленная улыбка — не срабатывал. Легба лишь надменно смотрел на него, высокомерно задрав свой клюв, и делал вид, будто роет землю, на самом деле демонстрируя длиннющие шпоры.

Оставалось только совершить нападение влет. Это действовало почти на всех созданий. Очень немногие животные способны сохранять спокойствие, когда на них летит разъяренный мохнатый комок сплошь из мелькающих когтей. Но эта пташка, как подозревал Грибо, вполне может превратить его в покрытый шерстью кебаб.

Однако проблему нужно было так или иначе решать. В противном случае над ним будут смеяться все грядущие поколения котов.

Кот и птица кружили по болоту, притворяясь, что не обращают друг на друга ни малейшего внимания.

В кронах деревьев перекликались какие-то существа. В воздухе мелькали маленькие радужные птички. Грибо злобно поглядывал на них. Ничего, с ними он разберется позже.

И тут петух вдруг исчез.

Уши Грибо прижались к голове.

Воздух по-прежнему был наполнен птичьим пением и жужжанием насекомых, но все звуки как-то удалились. А на их место пришла сдавленная тишина — жаркая, зловещая и гнетущая, и деревья вроде бы оказались ближе, чем ему помнилось.

Грибо огляделся.

Он стоял на полянке. Кусты и деревья, растущие по краям, были увешаны всякой всячиной. Обрывками ленточек. Белыми костями. Глиняными горшками. То есть самыми обычными предметами, вот только висели они в крайне необычном месте.

А посреди полянки высилось что-то вроде пугала — вертикально торчащая из земли жердь с перекладиной, на которую кто-то напялил старый черный фрак. На верхний конец жерди была нахлобучена шляпа-цилиндр. И на том цилиндре, задумчиво глядя на Грибо, громоздился петух Легба.

Неподвижный воздух разорвал порыв свежего ветерка, и фалды старого фрака заколыхались.

Грибо внезапно припомнил день, когда он гонялся за крысой по деревенской мельнице, и вспомнил то ощущение, когда он неожиданно понял, что помещение, казавшееся ему загроможденной мебелью комнатой, на самом деле является огромной чудовищной машиной, которая, если неправильно поставить лапу, в мгновение ока сотрет его в порошок.

Воздух мягко заискрился. Он почувствовал, как шерсть его встает дыбом.

Грибо развернулся и надменно двинулся прочь — так он и шествовал, пока не решил, что его больше не видно, после чего прыснул с такой скоростью, что лапы не поспевали за телом.

Потом он сходил и улыбнулся нескольким аллигаторам, но настроение это как-то не подняло.

На полянке фрак снова мягко шевельнулся, а потом опять замер. Однако что-то угрожающее появилось в том пугале.

Легба наблюдал. Воздух становился все более плотным, как это обычно случается перед грозой.

— Это был великий город. И счастливый. Хотя для этого никто ничего не делал. Все просто случилось, само собой, — рассказывала госпожа Гоголь. — Так было, когда нами правил старый барон. Но его убили.

— И кто же? — спросила нянюшка Ягг.

— Дюк. Это всем известно, — пожала плечами госпожа Гоголь.

Ведьмы переглянулись. Очевидно, в заграницах придворные интриги носили несколько иной характер.

— Неужели этот самый индюк заклевал его до смерти? — удивилась нянюшка.

— Жуткая смерть, — заметила матушка Ветровоск.

— Не индюк, а дюк — это наш нынешний правитель, а вовсе не птица, — терпеливо объяснила госпожа Гоголь. — Барон был отравлен. Страшная ночь тогда выдалась. А утром дюк уже хозяйничал во дворце. А потом возникла проблема завещания.

— Дальше можешь не рассказывать, — перебила матушка. — Наверняка оказалось, что барон оставил завещание, в котором все отписал этому самому дюку. И руку даю на отсечение, что к утру чернила почему-то еще не высохли.

— Откуда ты об этом знаешь? — изумилась госпожа Гоголь.

— Иначе и быть не могло, — величественно отозвалась матушка.

— Но у барона была юная дочь, — добавила госпожа Гоголь.

— И она, похоже, еще жива, — кивнула матушка.

— А тебе и впрямь немало известно, — покачала головой госпожа Гоголь. — Но почему ты так решила?

— Ну… — начала было матушка.

Она собиралась сказать: «Да потому, что я знаю, как развиваются сказки». Однако тут вмешалась нянюшка Ягг.

— Если этот барон был столь велик, как ты говоришь, то в городе у него наверняка была куча друзей, так? — спросила она.