Скарамуш. Возвращение Скарамуша - Сабатини Рафаэль

– В чем конкретно состоит суть этого заговора, гражданин председатель?

Тюилье неловко заерзал на стуле.

– Вы полагаете, что я держу в голове все дела своего комитета?

– Нет, зачем же. А что, у вас в Блеранкуре было много заговоров?

– Нет, других не было.

– И вы не можете вспомнить обстоятельства одного-единственного? Боюсь, вы выказываете чересчур мало интереса к своим обязанностям. Вы вели записи, я полагаю?

– Не помню, вел или нет.

Андре-Луи вскинул брови и впился в председателя долгим внимательным взглядом.

– Гражданин, вы вынуждаете меня напомнить вам, что речь идет о серьезном деле. Этот человек должен был предстать перед вашим комитетом для допроса.

– Так и было. Я допрашивал его лично.

– Это в высшей степени необычно. Но даже в этом случае вы обязаны были вести какие-то записи. Протокол допроса. Он должен был у вас сохраниться.

– О, полагаю, я вел протокол. Но откуда мне знать, где он сейчас?

– Вам придется отыскать его, гражданин председатель. Похоже, вы не вполне отдаете себе отчет в том, насколько это важно. Когда мы узнаем подробности заговора, мы ухватим нить, ведущую к сообщникам Торена.

– Это правда, – нехотя согласился мэр.

– Мы сможем отыскать этих негодяев, которые в настоящий момент, не будучи пойманы, по-прежнему продолжают строить козни против Республики. Надеюсь, вы понимаете это, гражданин председатель.

– Я понимаю. Да. Конечно, я понимаю. – Тюилье почувствовал, что его загоняют в угол, и решил показать зубы: – Но тысяча чертей! Говорю вам, у меня нет этого протокола!

Андре-Луи смотрел на него долгим, испытующим взглядом. Наконец Тюилье не выдержал и в ярости вскочил со стула.

– Что вы на меня глазеете? – завопил он.

– У вас нет протокола? Как прикажете это понимать?

Тюилье, полагаясь на защиту своего друга Сен-Жюста, в чьих интересах он действовал, когда арестовывал Торена, решил пойти ва-банк:

– Можете понимать как вам угодно. Я устал от ваших вопросов. Думаете, я допущу, чтобы меня запугивал какой-то mouchard?[291] А именно таковым я вас считаю. Вы думаете…

– Молчать! – перебил его Андре-Луи. – Вы в своем уме? Я представляю Комитет общественной безопасности! И я должен сносить оскорбления председателя провинциального Революционного комитета? Хорошенькое дело! Вы полагаете, я жду от вас речей? Я задал вам простой вопрос, и вам нужно было дать на него ясный ответ, только и всего. Но я полагаю, что нам с вами больше не о чем разговаривать.

– Рад это слышать, – огрызнулся Тюилье с высокомерным кивком. Он снова сел и быстрым, исполненным ярости движением закинул ногу на ногу.

Андре-Луи продолжал пристально смотреть на председателя. Затем он взял перо, обмакнул его в чернила, придвинул к себе чистый лист бумаги и принялся быстро строчить. Несколько мгновений в комнате не раздавалось ни звука, кроме скрипа пера и сердитого прерывистого дыхания гражданина Тюилье. Наконец агент закончил писать. Он отшвырнул перо, откинулся на спинку стула и помахал листком, чтобы дать чернилам просохнуть. Потом заговорил снова, на сей раз обращаясь не только к Тюилье, но и к Фуляру:

– Стало быть, положение дел таково: две недели назад гражданина Торена арестовали по приказу председателя Революционного комитета Блеранкура, предъявили ему обвинение в заговоре и отправили в Париж, где он был помещен в Консьержери. Я приехал сюда, чтобы выяснить детали заговора и имена сообщников Торена. Председатель не смог назвать мне ни того ни другого. Он заявил в оскорбительных выражениях, что не сохранил никаких записей по делу. Выводы из всего этого – не моя прерогатива. Это прерогатива Комитета общественной безопасности. Но уже сейчас ясно, что возможны только два объяснения случившегося. Либо гражданин председатель, исполняя свои обязанности, проявил преступную халатность, либо он покрывает остальных заговорщиков.

– Что вы сказали? – Тюилье снова вскочил.

Андре-Луи продолжал, невозмутимо и безжалостно:

– Какое из двух объяснений выбрать, предстоит решить комитету. Но мой долг мне совершенно ясен. Гражданин мэр, не будете ли вы добры подписать этот приказ? – И он протянул мэру бумагу, которую только что заполнил.

Фуляр читал; Тюилье с потемневшим от ярости лицом наблюдал за мэром.

– Что это такое? – не выдержал он наконец.

– Бог мой! – в тот же миг воскликнул мэр.

– Приказ о вашем аресте, разумеется, – ответил Андре-Луи.

– О моем аресте? Арестовать меня? Меня?! – Председатель отшатнулся. Его смуглое лицо внезапно сделалось бледным.

– Надеюсь, вы понимаете, что это совершенно необходимо, гражданин мэр? – произнес Андре-Луи.

Мэр задумчиво облизнул губы. Его красноватые глазки сузились. Он взял перо. Андре-Луи показалось, что на лице мэра мелькнула улыбка, когда он склонился над столом, чтобы подписать бумагу. Нетрудно было вообразить, как человек, подобный Тюилье, злоупотреблял положением председателя Революционного комитета, как задирал и унижал мэра. И теперь Фуляр одним росчерком пера сводил все старые счеты.

Тут онемевший Тюилье пришел в себя:

– Вы сошли с ума? Не подписывайте, Фуляр! Не смейте подписывать! Клянусь Богом, вы заплатите за это головой!

– Ха! Запишите эту угрозу, Буассанкур. Она дополнит мой отчет. И позвольте напомнить вам, гражданин Тюилье, что в данный момент под вопросом сохранность вашей собственной головы. Так что приберегите все, что вам есть сказать, для суда и ведите себя достойно. – Андре-Луи взял бумагу и обратился к потрясенному офицеру: – Вот вам наш приказ, гражданин комендант. Поместите гражданина Тюилье в местную тюрьму и держите его там до моих дальнейших распоряжений. Приставьте к нему надежную охрану и следите, чтобы он не мог ни с кем связаться без моего ведома. Он не должен отправлять и получать письма, не должен ни с кем видеться. Вы за это отвечаете. Предупреждаю вас: эта ответственность очень тяжела.

– Ей-богу, вы правы! – вскричал побагровевший Тюилье. – Кое-кто из вас ответит за это! И ответит головой.

– Уведите его, – приказал Андре-Луи.

Комендант отдал честь и, взяв приказ, повернулся к Тюилье.

– Пойдемте, гражданин председатель.

Тюилье не сдвинулся с места. На его скулах играли желваки, губы беззвучно шевелились. Потом он потряс кулаком в сторону Андре-Луи.

– Подожди, наглый выскочка! Ты еще увидишь, что с тобой будет!

Андре-Луи посмотрел на него с презрением.

– Сначала я увижу, что будет с вами, изменник. Впрочем, я и так могу предсказать это с полной определенностью.

И он небрежно махнул рукой в сторону двери.

Глава XXXIX

Доказательства

Когда протестующие и угрожающие крики Тюилье наконец стихли за дверью, Андре-Луи обратился к Фуляру:

– Что вы об этом думаете, гражданин мэр?

Упитанный коротышка с серьезным видом покачал головой и вынес свой печальный приговор:

– Мне это не нравится. Скажу вам откровенно, гражданин агент, мне это не нравится.

– Что именно вам не нравится? Выражайтесь яснее, друг мой.

Мэр подпрыгнул на стуле.

– Мне не нравится поведение Тюилье. Оно неискренне. Патриот не станет так себя вести.

– Ха! Стало быть, вы тоже это понимаете. Что ж, теперь я уверен, что могу положиться на ваше здравомыслие. Хотя если в Блеранкуре чего и недостает, то уж никак не здравомыслия. Скорее недостает верности, рвения, патриотизма. У вас возник заговор, а председатель Революционного комитета покрывает заговорщиков.

– Вы так считаете? Вы в это верите?

– А вы? – прогудел Буассанкур.

– Я не знаю, что думать и чему верить.

Андре-Луи одарил его неприятной улыбкой.

– Придется нам что-нибудь отыскать для вас. Надо порыться в бумагах этого мошенника. Пойдемте, гражданин. Вы покажете мне дорогу к дому Тюилье. Вы с нами, Буассанкур.

Дом Тюилье располагался на окраине городка, в глубине густого, запущенного сада, который выглядел совершенно безжизненным в своей декабрьской наготе. Это была ветхая постройка, принадлежавшая вдове Грассе и ее незамужней сестре средних лет. Тюилье занимал две комнаты на первом этаже. Беглый осмотр спальни убедил Андре-Луи, что ею можно не заниматься. Он прошел в гостиную, где председатель, очевидно, держал бумаги, связанные с его служебной деятельностью. Моро с любопытством оглядел книжные полки. «Общественный договор»,[292] несколько томов «Века Людовика XIV»[293] Вольтера, одна или две работы по философии, переводы Овидия, экземпляр «Романа о Розе»[294] и многое другое, составлявшее вместе любопытную подборку.