Царьград. Гексалогия - Андрей Посняков

Что же касается самого султана Мурада… Пурим‑бей порассказал кое‑чего… а ему об этом рассказывал какой‑то важный заезжий турок. Оказывается, свет еще не видывал правителя, столь равнодушного к власти! Вот и сейчас повелитель турок удалился от государственных дел, сбросив их на визирей. История и философия, поэзия и мистика – вот любимейшие занятия султана Мурада! А власть? А управление империей? Да пропади он все пропадом, управляйте, как хотите, лишь меня не отвлекайте от важного дела – перевода с арабского на турецкий важных богословских текстов. Такой вот был повелитель у турок. Нетипичный, прямо сказать. Может, потому еще и стоял Константинополь? Да, султан Мурад были историк, богослов и философ, не видевший во власти особого проку. Но подрастал его наследник, двенадцатилетний Мехмед – юноша необузданный и властолюбивый.

Один из ноябрьских дней вдруг оказался солнечным и теплым – да все неделя такая стояла, на радость уставшим от туманов жителям. Ярко сияло солнце, в бездонно‑голубом небе медленно плыли редкие белые облака, и по прикидкам Лешки, воздух прогрелся, наверное, градусов до пятнадцати, а то и больше – чем не весна? Вокруг тропинки там и сям виднелись вечнозеленые кустарники, а посреди прошлогодней пожухлой травы, весело проклюнулась свежая изумрудная травка. Пели птицы, в ложбине журчал ручей.

Сняв со спины взятого напрокат у хозяйки ослика вязанку только что нарезанных прутьев, молодой человек отвел животное вниз, к ручью. Напоил, напился сам… и вдруг услыхал голоса!

Обернулся…

Сипахи!

Всадник пограничной стражи!

– Кто такой? – по‑турецки поинтересовался высокий длинноусый мужчина в ярко начищенном панцире и открытом шлеме. И тут же повторил вопрос по‑болгарски.

– Я живу здесь недалеко, в Златице, – поклонившись, на турецком языке отозвался Алексей. – Плету корзины. Вот, разрешение на сбор прутьев и лозы. Пожалуйста, уважаемый господин.

Длинноусый кивнул молодому воину, нетерпеливо гарцующему на белом коне. Молодой, подскочив к Лешке, нагнулся, выхватив из руки грамоту, и почтительно подал ее старшему.

– Так‑так… – усмехнулся усач. – Значит, сам Пурим‑бей выдал ее тебе?

– О да, это так, – снова поклонился молодой человек. – Он мой покровитель, славный Пурим‑бей.

– А он тебе сказал, что при сборе прутьев и лозы, нужно еще платить особый налог на стершиеся подковы коней пограничной стражи? – вкрадчиво осведомился усатый.

– Конечно, сказал, – на голубом глазу тут же соврал Алексей. – Я уже и деньги заранее приготовил. Вот…

Еще один цехин… Ну, не напасешься!

– Молодец, – ухмыльнувшись, похвалил сипах. – Вижу, ты умный человек. Ну, передавай поклон Пурим‑бею…

– Обязательно передам.

– И не ходи больше за прутьями в эти места, здесь полно башибузуков.

Башибузуки… Лешка почмокал губами. Разбойники… Интересно, кого они тут грабят? И польстятся ли на старого осла и вязанку прутьев? Нет, вряд ли. Так и сказал:

– Вряд ли я заинтересую башибузуков, господа!

– Вот как раз ты и заинтересуешь, – расхохотался сипах. – Сильный молодой работник. Можно выгодно продать! Ну, прощай, друг Пурима…

Взяв коней, сипахи унеслись, словно ветер.

– Эй‑эй! – закричал им во след Алексей. – А от кого передать поклон‑то?

Уехали. Не остановились. Не оглянулись даже. Ну и черт с ними.

Алексей прикинул, что сегодня удалось сделать. Ну, кроме прутьев, естественно… Обследованы два перевала, измерены, нанесены на спрятанную в башмаки схему, нацарапанную гвоздем на куске специально выделанной кожи. Туда же пририсованы и три узеньких тропки и родники с ручьями. Отличная работа, нет, в самом деле – отличная. Довольный, Лешка взял осла под уздцы и, насвистывая, зашагал в долину.

Они выскочили из‑за кустов внезапно, трое оборванцев с саблями наголо… Но куда страшнее них были двое других – с луками. Сзади и спереди – на узенькой, не разойтись, тропке.

– Хороший у тебя осел, парень, – поигрывая клинком, ухмыльнулся в усы один из оборванцев. – Продай?

– Да мне он и самому нужен, – Лешка лихорадочно соображал, что делать? Слева – горы, справа – пропасть, чуть впереди – кусты, из которых только что появились обор… Нет, не оборванцы – разбойники! Башибузуки – они и есть.

– Тогда, извини, мы продадим вас обоих, – гулко захохотал лиходей. – Тебя и твоего осла. – посмеявшись, кивнул своим. – А ну, парни, вяжи эту деревенщину.

Ничего не скажешь, скрутили лихо – и глазом моргнуть не успел. Главное, не позарились на обувку – уж слишком грязны и разбиты казались Лешкины башмаки. В левом была спрятана схема.

Пятеро… Слишком вас много, ребята… Ну, ничего. Кажется, вы кого‑то считаете деревенщиной? Что ж, пока не будем разубеждать.

– Иди! – один из башибузуков – совсем еще молодой, наверное, лет четырнадцати, парень – ударил кулаком Лешке в спину. – Давай, давай, шагай, не то подгоню саблей!

«Торговец» оглянулся:

– Да куда тут идти‑то? Глаза‑то разуй – ведь пропасть!

Он нарочно старался говорить грубо – раз уж назвали деревенщиной, не следовало выходить из образа. Интересно, они местные или нет? Черт их знает… Вообще, в башибузуках кого только нет, как говориться, каждой твари по паре. Вот и эти… Этот паренек, сзади – светлоглазый и русоволосый – верно, болгарин или валах. Тот, что подходил первым – похоже, старший – смугл, усат, горбонос – кто угодно может быть. Болгарин, серб, турок, македонец, хорват… Или даже ромей – грек. Остальные по виду – точно такие же. Говорили они на какой‑то жуткой смеси греческого с болгарским – так, что Лешке все было вполне понятно.

Пройдя по узкой тропе, башибузуки свернули к казалось бы полностью сплошной скале, поросшей плющом и мелким колючим кустарником.

– Входи, чего встал? – идущий позади лиходей грубо толкнул задержавшегося на тропе пленника.

Пещера! В скале имелась пещера!

Мало того – там уже горел костер, точнее сказать – тлел, шаял. Нагнувшись, кто‑то из разбойников раздул пламя, подкинув в него хвороста из большой, лежащей у входа, кучи. За хворостом кто‑то пошевелился… Еще разбойники? А не слишком ли много их становится?

– Мне нужно на улицу, – послышался жалобный девичий голос. – Развяжите меня, ради Бога.

– Не хнычь! – ухмыльнулся горбоносый – похоже, он и был здесь главным.

– Ну, мне надо, миленькие вы мои, – девчонка заплакала.

Небольшого роста – насколько мог судить Лешка – она казалась какой‑то замухрышкой – смуглая, даже, скорей, грязная, с нечесаными, торчащими паклей, волосами, одетая в какое‑то невообразимое рубище… Не девушка, а запечная замарашка! И на черта она этим башибузукам? Ну, разве что – продать. Так и то не дадут цены. Была бы, конечно, красавица – другое дело…

– Выведи ее, Юшка! – главарь, наконец, соизволил сжалиться над несчастной.

– Ну, вот… – сплюнув, недовольно заканючил русоголовый юнец. – Всегда так – самая грязная работа – Юшке!

Однако, приказа не ослушался, поворчал, но повел пленницу вон из пещеры.

– Ты с ней там полюбись, как свои дела справит! – со смехом бросил кто‑то им вслед.

– Люби такую сам! – обернувшись, Юшка по‑волчьи сверкнул глазами. – А по мне, так лучше ослицу любить, чем такую грязную уродину! Ну, чего встала, дурища? Иди, пока не передумал!

Разбойный юнец подкрепил свои слова крепкой затрещиной, от чего несчастная громко зарыдала. Бедное, никому не нужное существо… Нет, кому‑то – все‑таки нужное, хоть тем же башибузукам – ведь за сколько‑то они ее продадут! К примеру, в служанки или привратницы, да мало ли… Интересно, кто она такая? Какая‑нибудь крестьянская дочь? Или паломница? Ну, в общем‑то, ясно, что простолюдинка.

Лешка все же попытался повнимательнее рассмотреть пленницу, когда ту привели обратно. Грязна, грязна… И лицо, кажется, какое‑то рябое. Не оспа ли, часом? Алексей инстинктивно отодвинулся подальше к стене, чем вызвал у разбойников смех.

– Ага! – закричали они. – И этот брезгует!

Молодой человек искательно улыбнулся:

– Мне бы тоже это… на двор.

– Вовремя спохватился, – желчно усмехнулся главарь. – В темноте б мы тебя ни почем не повели.

Нет, с Лешкой отправился не юнец – двое лучников!

– Вон, видишь, ущелье? – усмехнулся один из них. – Там и делай свои дела. И не вздумай бежать – стрела догонит!

Да уж, стрела догонит, точно.

Некуда было бежать – что слева, что справа – горны. И узенькая тропа, и ущелье… И так‑то идти – того и гляди, сорвешься, а уж бежать… Нет, невозможно. Решительно невозможно, особенно – в темноте или в туман. Нужно что‑то другое придумать, какой‑нибудь иной путь, или… Или вовсе ничего сейчас не думать – а размышлять уже после продажи в рабство. От хозяина‑то уж всяко легче бежать будет!

Вернувшись в пещеру, Лешка задумчиво уставился в костер и незаметно уснул. И ничего не снилось ему, одна черная зияющая пустота!