Алая Завеса. Наследие Меркольта - Роман Александрович Покровский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты уверен? – прошептала Магдалена.
Её недоверие могло бы причинить Юлиану боль, но на данный момент он не думал ни о чём, кроме мести.
– Я видел в его лавке попугая, кота и шимпанзе. Но никогда не видел их рядом с Сорвенгером. Он метаморф. В этом нет сомнений.
Слова Юлиана не убедили Магдалену. Она была крайне разочарована, и ей с трудом удавалось это скрывать.
– Мне пора, – произнёс он с хрипотцой в голосе.
– Прежде, чем ты совершишь глупость, послушай меня…
Естественно, Юлиан не собирался её слушать. Вместо этого он выбрал простой и действенный способ – поцеловать её.
Метод всё ещё работал безотказно.
– Я в полицию, – сказал Юлиан, громко хлопнув за собой дверью.
Ганс Сорвенгер был таким же старомодным, как и его лавка, поэтому было маловероятно, что он пользуется какими-то современными системами наблюдения внутри. Но, несмотря на то, что уверенность не была абсолютной, Юлиана это практически не заботило.
После этого может случиться всё, что угодно, но Юлиан понесёт любое наказание с улыбкой на лице, потому что будет знать, что Уэствуд отмщён. Никто впредь не посмеет причинять зло близким Юлиана, потому что будет знать, что бывает с теми, кто переходит ему дорогу.
Он не был безумцем. Он считал себя адекватным, здравомыслящим и рассудительным человеком, но знал, что каждый имеет право взорваться. Так же случилось и в этот раз – тщательно взвешивая одно решение за другим, Юлиан понял, что попросту тратит время, которое имеет необыкновенную ценность, потому что от него зависят человеческие жизни.
Правосудие, которое собирался организовать Юлиан, станет и своеобразным письмом для Якоба Сорвенгера. Получив в подарок голову младшего брата, он поймёт, что оппонент если не сильнее его, то точно располагается на той же ступени. Он станет считаться с Юлианом. И бояться его
«Ты чудовище. Я бы никогда так не поступила».
Юлиану было всё равно. Он отомстит за всё – за свои страдания, за гибель друга, за город, который стал для него родным. Ганс являлся лишь первым звеном цепочки – рано или поздно Юлиан доберётся и до самого Якоба, отомстив тем самым и за Ривальду. Только тогда он обретёт спокойствие.
– За тебя, Уэствуд, – произнёс Юлиан и сделал робкий шаг вперёд.
Он схватит первый же попавшийся под руку увесистый предмет и пробьёт им череп Сорвенгера. Несмотря на то, что Юлиан был бы счастлив насладиться его долгими страданиями, он хотел, чтобы всё это поскорее закончилось.
На подоконнике не было никакого животного, как обычно, но это не привлекло внимания Юлиана. Ганс может прятаться сколько угодно, но всё равно будет найден.
«За Гарета. За Хелен. За Йохана. За меня. За Уэствуда. За Ривальду. За Свайзлаутерн».
Дорога длиной в несколько ярдов казалось бесконечной. Ноги Юлиана дрожали и немели. Он никогда прежде не убивал, оттого и боялся.
«Ты видишь только огонь. Ты не знаешь, что будет, когда пройдёшь сквозь него».
Она была не права – Юлиан знал, что будет дальше. Он не стал с силой бить в дверь, а аккуратно, дабы не вызывать подозрений, раскрыл её. Зазвенел колокольчик, заставив Юлиана вздрогнуть.
Бросив взгляд на парадное помещение, он пришёл в ужас, потому что воочию увидел, что кто-то уже сделал за него работу. Ганс Сорвенгер, владелец лавки «Аттила», лежал на полу в неестественной позе, и откуда-то сочилась яркая багровая кровь.
Он не подавал никаких признаков жизни, но, на всякий случай, Юлиан решил проверить. Подойдя ближе и увидев торчащий из шеи Сорвенгера нож, он пришёл в ужас и схватился за голову.
Завышенные ожидания были пущены по ветру – гибель хозяина «Аттилы» не принесла никакой радости. Она заставила Юлиана метаться по комнате в поисках ответов, но они не приходили в голову, потому что внутри неё происходила война, в которой принимали участие не две стороны, а сразу несколько.
Юлиан должен был бежать отсюда сломя голову, потому что каждая секунда промедления могла многого стоить. Любой зашедший сюда посетитель посчитает Юлиана за убийцу, и у того не будет никакого алиби, а это разрушит жизнь юноши.
Но он не мог. Юлиан был в замешательстве, поэтому присел на пол и, облокотившись на стену, закрыл лицо руками. Возможно, он плакал. Никто не мог запретить ему этого, потому что в одночасье рухнуло всё, к чему он шёл столько трудных дней.
Ганс Сорвенгер не тот, кем считал его Юлиан. Он такая же жертва и погиб напрасно.
– Будь ты проклят, Рейнхардт, – прошептал Юлиан в иллюзорной надежде, что тот откликнется на зов.
Но этого не случилось. Вместо этого Юлиан услышал звук полицейских сирен. Видимо, кто-то был здесь раньше и вызвал стражей порядка.
Юлиан затаил дыхание, потому что теперь его судьба была решена. Он не смог совладать с собой, и потерял те несколько минут, что были даны ему для того, чтобы убежать и обезопасить себя. Жалеть было поздно.
Всё, что происходило дальше, напоминало флешбэк из кинофильма – чёрно-белый, мутный и невнятный. Целая группа детективов и экспертов кропотала над телом убитого, а самого Юлиана заключили в наручники и посадили в полицейскую машину.
Он и там долгое время не мог прийти в себя. Прокручивая в голове воспоминания сегодняшнего дня, он с горечью осознавал, что целенаправленно решился убить невиновного. Голос внутри головы, равно как и Магдалена, были правы.
Он чувствовал себя настоящим идиотом и хотел всем громко рассказать об этом, но отчего-то не находил сил. Они и так это знают. Все до единого.
Осенью прошлого года Юлиан Мерлин был арестован по подозрению в убийстве, которое не совершал. Он незаконно проник в дом известного психиатра Грао Дюкса, и, благодаря этому оказался первым подозреваемым.
Похоже, сценарист этой истории исписался, потому что, за некоторыми исключениями, всё повторилось. Юлиан, пусть и движимый нехорошими намерениями, оказался рядом с телом в момент прибытия полиции, и всё выглядело более чем очевидно.
Тогда он был оправдан, потому что арест был деталью большой игры Ривальды Скуэйн. Ныне же она была мертва, поэтому не могла принимать участия в этой партии, а значит, арест Юлиана был следствием неудачных обстоятельств.
Он не знал, что отвечать на вопросы детективов. Он не хотел говорить ни слова, потому что понимал, что любая фраза, им произнесённая, может сыграть против него. Но Марвин Ларссон, стараясь оставаться вежливым, настаивал:
– Я не хочу сказать, что
