Восходящая тень - Роберт Джордан

— Она сама этого хотела. — Три письма? Перрин виновато пожал плечами. Сам-то он не написал никому, если не считать записок, оставленных для родителей и мастера Лухана в ту ночь, когда Морейн увезла его из Эмондова Луга. Ни одного письмеца.

— Но все-таки, — продолжала госпожа ал’Вир, — это не та судьба, которой я для нее хотела. О таком ведь не станешь рассказывать соседкам, верно? Она пишет, что познакомилась там со славными девушками — Илэйн и Мин…

— Да, я их тоже знаю. Они и вправду славные.

Много ли рассказала Эгвейн матери в этих письмах? Скорее всего, нет. Ну да ладно, он тоже не будет распускать язык и зря пугать почтенную женщину. Что было, то было, а сейчас Эгвейн в безопасности.

Спохватившись, Перрин представил хозяевам своего спутника. Услышав, что Гаул — айилец. Бран заморгал, хмуро поглядывая на копья и свисавшую на грудь черную вуаль. Жена его, однако же, просто и радушно сказала:

— Добро пожаловать в Эмондов Луг и в нашу гостиницу, мастер Гаул.

— Да будет у тебя вода и прохлада, хозяйка крова, — церемонно промолвил Гаул. — Позволь мне защищать твой кров и очаг. Видно было, что достойная хозяйка не сразу нашлась, что ответить. И то сказать, такое не каждый день услышишь.

— Благодарю за любезное предложение, — промолвила она наконец, — надеюсь, однако, что мне самой будет позволено решать, когда это потребуется.

— Как скажешь, хозяйка крова. Твоя честь — моя честь. — Гаул вынул из-за пазухи золотую солонку — лев, на спине которого стояла маленькая чаша, — и протянул ей:

— Я предлагаю этот маленький дар твоему очагу.

Марин ал’Вир приняла подарок, не выказывая удивления, хотя, как подумал Перрин, во всем Двуречье едва ли сыщется вторая столь же дорогая вещица. Ведь это золото! В здешних краях и монеты-то золотые попадались нечасто, а о безделушках и говорить нечего. Перрин надеялся, что хозяйка никогда не узнает, что этот подарок — из сокровищницы Тира. Сам он готов был биться в том об заклад.

— Сынок, — промолвил Бран, — может быть, правильнее было бы прежде всего сказать «добро пожаловать домой», но я все же спрошу — почему ты вернулся?

— Я прослышал о Белоплащниках, — просто ответил Перрин.

Мэр и его жена обменялись хмурыми взглядами.

— И все-таки, почему ты вернулся? Ты не в силах ничему помешать, сынок, и не можешь ничего изменить. Лучше тебе уехать. Если у тебя нет лошади, возьми мою. А если есть, садись-ка в седло и скачи на север. Я думал, что Белоплащники караулят Таренский Перевоз… Это они тебе физиономию разукрасили?

— Нет, это…

— Неважно. Коли ты смог незаметно для них пробраться сюда, сумеешь и уехать. Их главный лагерь в Сторожевом Холме, но разъезды они рассылают повсюду. Уезжай, сынок.

— Не мешкай, — тихо, но твердо добавила госпожа ал Вир. Когда она говорила таким тоном, люди обычно делали, что сказано. — Не задерживайся даже на час. Я соберу тебе припасов в дорогу — хлеба, сыра, ветчины, жареного мяса и соленых огурчиков. Уезжай, Перрин.

Они ничего не сказали по поводу его глаз, даже не спросили, уж не болен ли он. Госпожа ал’Вир явно не была удивлена. Они знали.

— Если я им сдамся, кое-что изменится. Я смогу уберечь свою семью…

Он подпрыгнул, когда дверь со стуком распахнулась и вошла Фэйли, а следом за ней Байн и Чиад.

Мастер ал’Вир провел ладонью по взмокшей лысине.

По одежде Дев он сообразил, что они одного племени с Гаулом, и, кажется, был лишь слегка удивлен тем, что эти воительницы — женщины. Скорее он был раздосадован неожиданным вторжением.

Царапч встрепенулся, сел и с подозрением уставился на чужаков. Интересно, подумал Перрин, он и меня принимает за чужака? И еще любопытно — как они меня нашли и где сейчас Лойал? Он готов был размышлять о чем угодно, только не о том, как управиться с Фэйли.

Но она и не оставила ему времени на размышление. Вызывающе подбоченясь, Фэйли остановилась перед ним. Каким-то образом — такое умеют только женщины — Фэйли, когда сердилась, становилась выше ростом.

— Сдаться задумал! Сдаться! Ты это с самого начала замыслил? Так или нет?! Ты полный идиот! У тебя мозги вконец усохли, Перрин Айбара. И раньше-то умом не блистал — одни мускулы да шерсть, а нынче и вконец спятил. Раз Белоплащники охотятся за тобой, то как только ты им сдашься, они тебя и вздернут. И вообще, с какой стати они тебя ищут?

— Потому что я убивал Белоплащников, — ответил он, глядя в глаза Фэйли, и, не обращая внимания на испуганное восклицание госпожи ал’Вир, продолжил:

— В ту ночь, когда мы встретились с тобой, а двоих еще раньше. О тех двоих им известно. И еще они считают меня Приспешником Темного.

Она бы узнала об этом достаточно скоро, останься они наедине. Приперла бы его к стенке и все выведала. По крайней мере двое — Джефрам Борнхальд и Джарет Байар — знают о его связи с волками. Не слишком много, но для них и того достаточно. Человек, который водится с волками, не может не быть Приспешником Темного. Может, с этими Белоплащниками явился кто-то из них.

— Они в этом уверены.

— Ты такой же Приспешник Темного, как и я, — прошептала Фэйли. — Скорее уж к Темному в Приспешники можно зачислить солнце.

— Какая разница, Фэйли. Я просто должен сделать это. Вынужден.

— Болван ты пустоголовый! Ничего подобного ты делать не должен. Гусак безмозглый! Попробуй только, и я сама тебя вздерну!

— Перрин, — негромко произнесла госпожа ал’Вир, — может быть, ты познакомишь меня с этой молодой женщиной, которая о тебе столь высокого мнения.

Только сейчас Фэйли поняла, что совершенно проигнорировала хозяев. Залившись краской, она принялась приседать, кланяться и цветисто извиняться. Байн и Чиад, как ранее Гаул, попросили разрешения защищать кров госпожи ал’Вир и преподнесли в дар маленькую, искусно сработанную из золотых лепестков чашку и покрытую изысканной гравировкой серебряную мельницу для перца размером в два Перриновых кулака, на крышке которой красовалась фигурка какого-то диковинного животного — полулошади-полурыбы.

Бран ал’Вир насупил брови, почесал голову и пробормотал что-то себе под нос. Перрин разобрал только слово «айил». Мэр то и дело с беспокойством поглядывал на окно, но едва ли из-за того, что опасался появления новых айильцев. Скорее его тревожило, не нагрянут ли ненароком Белоплащники. Марин ал’Вир, напротив, если и была удивлена тем, что на нее свалилось, справилась с потрясением без видимых усилий. С Фэйли, Байн и Чиад она повела себя точно так же, как с любыми другими молодыми женщинами, заехавшими в трактир, — сочувственно поохала по поводу трудностей долгого пути, весьма кстати похвалила дорожное платье Фэйли из темно-синего шелка и выразила восхищение цветом и блеском волос обеих Дев. Как подозревал Перрин, Байн и Чиад не знали, что о ней и подумать, но хозяйка взяла бразды правления в свои руки — с мягкой материнской властностью усадила молодых женщин за стол, предложила им влажные полотенца, чтобы отереть дорожную пыль с лиц и ладоней, и принялась потчевать их чаем из большого, в красную полоску чайника. Перрин помнил его с детства.