Патруль времени (сборник) - Андерсон Пол Уильям
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нет, он уже потренировался на Галапагосах. Представляю, что он чувствовал! Но определенные выводы он сделал и даже попытался растолковать их мне. Насколько я понимаю, на языке двадцатого века это звучит так: вы переходите из одной точки пространственно-временного континуума непосредственно в другую. Возможно это перемещение осуществляется через особую «лазейку» (тут я смутно вспомнила статьи в журналах «Сайентифик Америкен», «Сайенс ньюс» и «Аналог»); при этом на одно мгновение ваши размеры становятся равными нулю, а затем, снова расширяясь до своих прежних габаритов, вы заполняете соответствующий объем в точке назначения, вытесняя из него всю материю. Скажем, молекулы воздуха. Луис установил, что небольшие твердые предметы тоже отодвигаются в сторону. В случае более крупных тел этот аппарат вместе с вами оказывается рядышком с тем местом, куда вы нацелились. Здесь, наверное, происходит взаимное смещение. Действие равно противодействию. Все сходится, сэр Исаак?
Но не все так просто. Что если Кастелар допустит грубый просчет, и мы врежемся в стену? Она несомненно рухнет. Во все стороны, словно шрапнель, полетят кирпичи, куски штукатурки, заклепки, болты… Они изрешетят меня. А потом — падение на этой тяжелой машине с высоты в десять или двенадцать футов…
— Святой Иаков, — слышу я молитву Кастелара, — не оставь нас…
Я чувствую его движения. Бум-с!
Мы на месте, зависли в нескольких дюймах над полом. Он сажает машину. Прибыли.
Сквозь оконные стекла с улицы проникает неяркий свет. Слезаем. Колени подгибаются. Хочу сделать шаг, но Кастелар, словно клещами, сжимает мою руку.
— Ни с места! — приказывает он.
— Я просто хочу сделать так, чтобы стало светлее.
— Я должен убедиться, что вы делаете именно это, миледи.
Он идет за мной. Когда я щелкаю выключателем и яркий свет заливает комнату, он от неожиданности застывает на месте. Его пальцы снова впиваются мне в руку.
— О-о!
Он отпускает меня и начинает осматриваться.
Электрические лампочки он мог видеть на острове Санта-Крус. Но Пуэрто-Айора — бедная деревушка, а в дома персонала станции он вряд ли заглядывал. Нужно попытаться взглянуть на окружающее его глазами. Сложно. Для меня все это привычно. А что видит здесь он, человек из другой эпохи?
Машина занимает большую часть ковра. Она загораживает мой стол, тахту, буфет и стеллаж с книгами. Опрокинуты два стула. Дальше — четвертая стена с дверью в прихожую. Слева — ванная комната и кладовка, справа — спальня и стенной шкаф. В самом конце — кухня. Эти двери закрыты. Каморка! И все же я готова поспорить, что в шестнадцатом столетии в таких условиях жили только богатые купцы.
— Так много книг? — сразу удивляется он. — Вы же не можете быть духовным лицом.
А между тем у меня их, наверное, не больше сотни, включая учебники. А ведь Гутенберг жил до Колумба.
— Какие безобразные переплеты!
Кажется, это помогло испанцу снова обрести уверенность. Думаю, что в его время книги все еще были редкостью и стоили дорого. И не существовало книг в мягкой обложке.
Увидев стопку журналов, он качает головой. Должно быть, эти обложки кажутся ему слишком яркими.
— Покажи мне свои комнаты, — не слишком вежливо просит он.
Я так и поступаю, стараясь получше объяснить, что к чему. Водопроводные краны и туалеты со сливом он уже видел в Пуэрто-Айоре.
— Ах, как хочется принять ванну! — вздыхаю я.
Дайте мне возможность встать под горячий душ и надеть чистое белье, дон Луис, и после этого можете оставить себе свой рай!
— Пожалуйста, хоть сейчас. Но я должен это видеть, как и все остальное, что вы делаете.
— Что? Даже… э-э-э… это?
Он смущен, но по-прежнему полон решимости.
— Сожалею, миледи. Я отвернусь, но буду стоять рядом, чтобы вы не подстроили какую-нибудь ловушку. Я знаю, что вы отважны и у вас здесь наверняка есть неизвестные мне секреты и приспособления.
Ха! Если бы в ящике с нижним бельем у меня был припрятан кольт 45-го калибра! А вместо этого мне приходится убеждать его, что ручной пылесос с вертикальной рукояткой — не пушка. Он заставляет тащить его в гостиную и там демонстрировать. Улыбка смягчает суровое выражение его лица.
— Живая уборщица лучше, — замечает он. — Она не воет, как бешеный волк.
Оставляем пылесос в гостиной и возвращаемся вниз, в холл. В кухне ему приглянулась газовая плита с автоматическим воспламенителем.
Я говорю:
— Хочу сэндвич — это еда — и пива. А вам? Теплую воду и полусырое черепашье мясо, как обычно?
— Вы предлагаете мне свое гостеприимство?
В его голосе звучит удивление.
— Назовем это так.
Он задумался.
— Нет. Благодарю, но у меня не настолько чиста совесть, чтобы разделить с вами хлеб-соль.
Смешно, но трогательно.
— У вас устаревшие взгляды. Если не ошибаюсь, в ваше время даже Борджиа занимались торговлей. Или это было раньше? В общем, давайте представим, что мы — противники, которые сели за стол переговоров.
Он нагибает голову, снимает шлем и пристраивает его на полке.
— Миледи, вы — сама доброта.
Еда меня хорошенько подкрепит. Да и испанец, наверное, немного подобреет. Когда мне нужно, я умею нравиться. Нужно выведать у него как можно больше. И быть начеку. Если бы не тревога за дядю — черт побери, какое это могло бы быть захватывающее приключение!
Он следит за тем, как я управляюсь с кофеваркой. Интересуется холодильником, пугается, когда я с шумом откупориваю банки с пивом. Я отпиваю из одной и передаю ему.
— Видите, не отравлено. Садитесь.
Он усаживается за стол. Я начинаю возиться с хлебом, сыром и мясом.
— Странный напиток, — констатирует он.
Конечно, в свое время у них тоже варили пиво, но оно, разумеется, отличалось от нашего.
— Если хотите, у меня есть вино.
— Нет, не следует затуманивать голову.
От пива в Калифорнии даже кот не окосеет. А жаль.
— Расскажите побольше о себе, леди Ванда.
— Если вы сделаете то же самое, дон Луис.
Подаю на стол. Беседуем. Что за жизнь у него была! Он считает, что я живу просто замечательно. Ну, я женщина. По его понятиям, я должна всю себя посвятить воспитанию детей, домашнему хозяйству и молитвам (он забыл о королеве Изабелле, которая правила страной). Испанец меня недооценивает
— это хорошо.
Во всем нужен правильный подход. Я не привыкла хлопать ресницами и льстить мужчинам. Хотя, если потребуется… могу. Единственный способ избежать превращения свидания в матч по борьбе — не назначать такие свидания дважды. Мне нужен партнер, который считает, что мы равны. Луис ведет себя вполне пристойно. Слово держит, абсолютно вежлив. Ни в чем не уступает, но вежлив. Убийца, расист и фанатик. Человек слова, бесстрашный, готовый умереть за короля или товарища. Мечтает о лаврах Карла Великого. Нежные мимолетные воспоминания о бедной и гордой матери, оставшейся в Испании. Чувство юмора ему чуждо, но он неисправимый романтик.
Бросаю взгляд на часы. Скоро полночь. Боже правый, неужели мы так засиделись?
— Что вы намерены предпринять, дон Луис?
— Добыть ваше современное оружие.
Голос ровный. На губах — улыбка. Он видит, что я шокирована.
— Вы удивлены, миледи? Что же еще мне может понадобиться? Я не намерен здесь оставаться. Сверху этот мир похож на Врата Рая, но внизу, где тысячи этих машин несутся куда-то с адским грохотом, — внизу он сродни преисподней. Чужой народ, чужой язык, чужие нравы. Повсюду ересь и бесстыдство, ведь так? Извините меня. Я верю, что вы целомудренны, несмотря на вашу одежду. Но разве вы не безбожница? Очевидно, что вы отвергаете заповеди Господа о предназначении женщины. — Он качает головой.
— Нет, мне следует вернуться в свой век, в свою страну. Но вернусь я хорошо вооруженный.
— Что? — в ужасе переспрашиваю я.
Он теребит бороду.
— Я уже все обдумал. Повозка, вроде этих ваших, нам вряд ли пригодится, поскольку у нас нет для нее дорог да и топить ее нечем. Больше того, рядом с моим доблестным Флорио — или с трофейной колесницей — она будет выглядеть неуклюже. В то же время ваше огнестрельное оружие, должно быть, намного совершеннее наших мушкетов и пушек, точно так же, как последние превосходят индейские копья и луки. Да, лучше всего было бы получить ваши ружья.