Смута - Ник Перумов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну, мы с ней разберемся тогда, с Шульц этой… — лицо Бешанова наливалось тёмной кровью.
— Отставить! — поморщился Троцкий. — Всё-таки интеллигентная дама. Давай-ка, Иосиф, без этих твоих фокусов. Просто расстрелять, не мудрствуя лукаво. Имей в виду, правду я всё равно узнаю, так что не советую хитрить.
— Слушаюсь, — понурился Бешанов.
— Ладно тебе. Наловишь ещё себе контры, говорю же! Всё, Иосиф, исполняй. Да смотри — задержишься, опоздаешь — пешком до Москвы добираться станешь.
Чуть больше ста вёрст от Купянска до Харькова. Чуть больше ста. В былые времена проскочили бы их и даже б не заметили, а теперь… Эвон, пыхтит впереди поезд, «на закланье предназначенный», как пафосно выразился Петя Ниткин. «Единая Россия» — следом, и не летят они, но тащатся. Хорошо, если вёрст пятнадцать в час выходит…
Их встречали брошенные красными станции и полустанки. И, словно вновь пробираются они через всю Россию из охваченной мятежом столицы на юг — провряй все стрелки, следи, не разобраны ли пути, нет ли ещё какой пакости. На месте красных Федя Солонов постарался бы взорвать хоть и самый мелкий мост — тут бы всё и встало.
Но Господь миловал, а, может, уже и некому было у красных сейчас что-то минировать. Части их, перемешавшись, частично побросав оружие, в беспорядке отходили кто куда. Иные так и вовсе не от ходили, а попросу рас ходились — по домам.
Никогда ещё Федор не видел Две Мишени таким бледным. И никогда не видел его молящимся при других. Молитву Константин Сергеевич всегда вершил сам, вдали от чужих глаз; сейчас же — молился вслух, никого не стесняясь.
И никто не задал ему никаких вопросов. Какие уж тут вопросы…
Чугуев они прошли уже вечером. Пришлось замедлить ход, двинуться вперёд целую роту александровцев — но никто не попытался преградить им путь, и сам городок замер, застыл, вымер — обыватели попрятались, двери крепко заперты, ставни захлопнуты, на вокзале — ни души.
— Черт с ними, — сквозь зубы бросил Две Мишени непонятно в чей адрес. Врага рода человеческого он старался не поминать вслух, видать, сейчас и впрямь край наступил. — Слушайте меня, братцы-александровцы, господа прапорщики. У нас приказ Государя и главнокомандующего Добровольческой армией — взять Харьков. Харьков мы, конечно, возьмём. Но по-своему.
— Константин Сергеевич! — не выдержал Федя. — Так что же с Ириной Ивановной? Она что, в Харькове была? Зачем, почему?.. И в чека попала? Так, значит, её выручить надо!
— Именно это, дорогой Федор, мы и собираемся предпринять, — лицо полковника не оставляла жуткая, могильная какая-то бледность. — И, чтобы всё получилось, действовать предстоит, как шестерёнки в часах, без единого сбоя. Держат её вместе с другими заключёнными в Харьковской ЧК, вот здесь… — карандаш ткнул в карту города. — Командование полком примет Чернявин, он город брать будет, а мы с вами — если вы, конечно, со мной! — отправимся совсем в иное место. Предупреждаю сразу — я намерен нарушить приказ. Согласно ему, я должен возглавить штурм, но я… — Аристов выдохнул, — не чувствую в себе сил сделать это. Поэтому пусть вся слава пойдёт начальнику штаба. Что скажете, господа прапорщики?
— А чего тут говорить, Константин Сергеевич, куда вы — туда и мы, — решительно сказал Фёдор.
Остальные кивали, кто молча, кто повторял всед за Фёдором. Первая рота Александровских кадет, вернее, то, что от неё осталось после почти девяти месяцев войны.
— Патроны берите по три нормы, — распорядился полковник. — Тяжело, но ничего не поделаешь.
По старой привчке, ещё четырнадцатого года, александровцы везли с собой на платформах тяжёлые грузовики. Харьков — город немаленький; тогда, по осени, без машин они бы уж точно никого не спасли. Платформы прицеплены в конце поезда, грузовики съезжают с них своим ходом. И тогда — держитесь, красные!
…Так называемые «ударные пролетарские дивизии» — благодаря кипучей энергии Льва Давидовича Троцкого — и впрямь удалось если не «сформировать» по всем правилам, то, по крайней мере, собрать туда людей и выдать им оружие. Верные, как смерть, трёхлинейки, да подсумок с патронами. Кому-то досталось и гранат, а вот с пулемётами было совсем плохо.
Разбитые же части с фронта, словно понимая, куда будет направлен следующий удар белых, Харькова старательно избегали. Вереницы самых упорных и упрямых по-прежнему пробирались от Купянска к столице советской Украины лесными дорогами, сельскими просёлками, однако они безнадёжно опаздывали…
Однако рабочие дивизии выдвигались к окраинам Харькова. Дело шло уже совсем к вечеру, когда на идущей с юга к центральному вокзалу ветке возник, словно призрак, летящий на всех парах поезд.
Паровозы, нагруженные взрывчаткой, ещё только готовили. «В чистом виде» её на складах не оказалось, и локомотивы решили загрузить артиллерийскими снарядами. Пока их подвезли, пока таскали тяжеленные ящики — за окнами депо тяжело ударили морские орудия «Единой России».
Шедший первым поезд-смертник сбросил ход перед харьковским вокзалом; соскочившие с него люди быстро перевели стрелки, и бронепоезда ворвались на главную станцию прямо следом за ним.
Федя Солонов никогда не бывал в Харькове. Он просто крутил баранку грузовика, старательно следуя за головной машиной, что вёл сам Две Мишени. За их спинами дробно рассыпалась стрельба, часто-часто строчили пулемёты, окрестные дома, словно от ужаса, вздрагивали от близких разрывов.
Вокзальную охрану александровцы опрокинули быстро. Так же быстро и сноровисто сгрузили машины. Запрыгнули в кузова, подняли — по старой привычке — красное знамя. «Автомоторный отряд „Заря Свободы“», неволько вспомнил Федор.
Промчались по Екатирнославской, что вела от вокзала к центру города. Можно было ждать засады на мосту через Лопань, однако несколько сбившихся там в кучу фигур в гражданском с винтовками наперевес даже не подумали останавливать набитые вооружёнными людьми грузовики под красным стягом. Никто даже не заметил, что на плечах у солдат — погоны…
Миновали Покровский монастырь, духовную семинарию, помчались по Сумской. За их спинами всё шире разворачивался бой, александровцы выпрыгивали из вагонов, широкой дугой штурмовых отрядов двигаясь параллельными улицами к центру. Кто-то из «рабочих дивизий», сообразив, что дело пахнет керосином, тотчас вспоминал, что дома остались какие-то важные дела; другие, однако, занимали позиции, как смогли и как сумели.
В штабе Южфронта число народа резко поубавилось. Разбежались и попрятались пишбарышни, прочий вольнонаёмный персонал. Куда-то исчезли военспецы, особенно среднего звена, и без того державшиеся тише воды, ниже травы.
Телефоны штаба внезапно перестали работать и Иона Якир, медленно положив на рычаг умерший слуховой раструб, повернулся к Павлу Егорову:
