Черчилль. Рузвельт. Сталин. Война, которую они вели, и мир, которого они добились - Герберт Фейс

После многих решений о стратегии на Восточном фронте, достигнутых на встречах на Мальте и в Ялте, казалось, что курс ясен до конца. Но теперь возникли разногласия между американцами и британцами, почти столь же тревожные, как и разногласия по второму фронту в 1942 году. Они продолжались до тех пор, пока немцы не сложили оружия, а затем распространились на последующую расстановку военных сил.

У американцев и британцев обнаружились три взаимосвязанных различия во взглядах на военную программу:

1. По каким направлениям должно проходить заключительное наступление с запада?

2. Должны ли наступления с запада остановиться вдоль линий, намеченных заранее, или продолжаться до тех пор, пока союзные войска не встретятся с русскими?

3. Должны ли послевоенные границы оккупационных зон считаться демаркационными линиями, или армии могут на неопределенный период задержаться на заранее занятых позициях до тех пор, пока не будет заключено соглашение о времени и условиях отступления? И в особенности, должны или не должны эти силы на западе, перешедшие за линии оккупационных зон в Германии и Австрии или вошедшие в страны, граничащие с Советским Союзом, например в Чехословакию, уходить в заранее предназначенные им зоны, как только позволит военная ситуация?

Решение двух последних вопросов зависело от того, потребуется ли наряду с военной силой поддержка дипломатии с целью сдержать поступательное движение советской власти. Должны ли западные армии находиться по разные стороны баррикады, пока главы государств спорят о судьбе мира после войны?

Черчилль и британское министерство обороны были убеждены, что это правильно и необходимо. Фактически премьер-министр был так серьезно обеспокоен своими неудавшимися попытками завоевать расположение Москвы, что с грустью сделал вывод, что, если не занять подобную позицию здесь и сейчас, еще одна разрушительная война неизбежна. Американским властям, как гражданским, так и военным, претило как искажать (в их понимании) военные действия, так и откладывать исполнение соглашений (как они это понимали) с политическими целями. Они не теряли надежды на результат кропотливой работы дипломатии. Они не хотели рисковать ни конфронтацией с русскими, ни вовлечением американских войск в местные споры. Они стремились скорее закончить войну с Японией, не обременяя себя длительным военным контролем над центром Европы.

Вполне возможно, что, когда в Ялте были одобрены американо-британские планы проведения кампаний на Западном фронте, Эйзенхауэр намеревался позволить Монтгомери командовать всеми силами, вверенными ему для форсирования Рейна на севере и стремительного движения на Берлин. Если планировалось именно это, тогда в военных анализах ситуации можно найти несколько возможных причин для изменения этого плана.

Американская военная разведка 11 марта доложила, что передовые части генерала Жукова находятся всего в восьми милях от Берлина. Мало вероятно, что город долго сумеет выдерживать натиск русских. Если британско-американские войска стремятся попасть туда первыми, они могут многое потерять. Привлекали и остальные цели. Большинство военных заводов Германии были перемещены из Рура во внутреннюю часть страны. Ходили слухи, что немецкая армия готовится занять последнюю позицию на юге Альп, к востоку от Мюнхена и вдоль австрийской границы. Отчеты об этом были безосновательны, но внешне достаточно серьезны, чтобы генерал Маршалл в конце марта предложил направить американские войска именно туда.

Эти сведения, казалось, подтверждал факт перемещения многих департаментов правительства из Берлина в горы, а по данным разведки, немцы строили там бункеры и рыли траншеи. Однако большая часть этих сооружений предназначалась для размещения и защиты правительственных служащих, а не воинских частей. Регион сделали не твердыней, а убежищем.

Кроме того, на решение повлияло желание дать полный шанс американским войскам. Как резюмировал Пог:

«Неожиданное форсирование Рейна в Ремагене и Оппенгейме до главного наступления на севере и быстрое использование этого преимущества в двух регионах заставили войска генерала Брэдли играть основную роль в стремительном продвижении по Германии. Эти неожиданные удары судьбы захватили воображение людей, особенно в Соединенных Штатах, подкрепили требование командующего 12-й группой армий Брэдли об отведении ей более существенной роли в продвижении к Эльбе, чем она играла в период продвижения к Рейну. Кажется вполне вероятным, что генерал Эйзенхауэр тоже хотел дать 12-й группе армий увидеть, чего она стоит».

Верно или нет интерпретированы причины его действий, но 28 марта Эйзенхауэр информировал Монтгомери, что, выполнив стоящие перед ними задачи, американские дивизии 9-й армии Соединенных Штатов, включая группу армии Монтгомери, будут переброшены на юг и соединятся с американскими силами под командованием генерала Брэдли. Он объяснил, что, пока войска Монтгомери бросят все оставшиеся силы на рывок на восток и на север, основное наступление союзников будет проходить вдоль оси Эрфурт-Лейпциг-Дрезден и они соединятся с русскими на Эльбе к югу и к западу от Берлина. К югу от этого главного наступления 6-й группе армий генерала Деверса надлежало быть готовой двинуться по долине Дуная и встретиться с русскими где-нибудь в Австрии. Монтгомери, который хотел командовать 9-й армией Соединенных Штатов хотя бы до тех пор, пока не дойдет до Эльбы, был задет и разочарован. Он ответил, что, по его мнению, совершена большая ошибка. Но Эйзенхауэр настаивал на своем решении. К тому времени на Западном фронте сражалось втрое больше американских частей, чем британских.

Эйзенхауэр незамедлительно, 28 марта, вероятно чтобы исключить возможность дальнейших споров, отправил Сталину послание, в котором рассказал о своих планах и спросил мнение советского вождя о них. Насколько известно, он не удосужился предварительно информировать своего заместителя, главного маршала авиации Теддера, Объединенный комитет и Черчилля. Он, несомненно, рассчитывал на поддержку Объединенного комитета начальников штабов и президента, если его план и право напрямую сообщить о нем Сталину будут поставлены под сомнение.

В Ялте Объединенный комитет начальников штабов сообщил президенту, что, по их мнению, крайне желательно установить прямую связь между командующими на Западе и советским Генеральным штабом. Поскольку считалось, что для этого требуется официальное согласие Сталина, «…меморандум президента премьер-министру, включающий в себя меморандум с требованием маршалу Сталину согласиться на предложенный способ связи через военную миссию в Москве, был представлен президенту, подписан им и тотчас же отправлен премьер-министру» (записки Болена о встрече президента со своими советниками 4 февраля 1945 года). К сожалению, составителям ялтинских документов не удалось найти копию этого меморандума, включающего меморандум Сталину. Ответ Черчилля Рузвельту также не приведен ни в этом сборнике, ни в книге Черчилля. В тот же день Рузвельт лично сказал Сталину, что армии достаточно подготовлены к обоюдному контакту и он надеется, что генерал Эйзенхауэр сможет напрямую общаться с советским Генеральным штабом. Сталин согласился, сказав, что, по его мнению, очень важно и перспективно, чтобы штабы разработали в Ялте детали этого предложения. Затем на заседании Объединенного комитета 5 февраля фельдмаршал сэр Алан Брук заявил, что британские начальники штабов тоже заинтересованы в установлении связи с советским Верховным Командованием, и согласился, что военные миссии, аккредитованные в Москве, должны действовать как связующее звено на высшем уровне; генерал Антонов согласился с ним.

Из открытых отчетов так и не ясно, было ли решение, заключенное тремя военными штабами в Ялте, оформлено в виде директивы Эйзенхауэру прежде, чем он 28 марта отправил свое послание Сталину. Протоколы дискуссий в Ялте, несомненно известные ему, похоже, являются достаточной основой для предпринятых им шагов. Или, может быть, он считал, что вопрос уже урегулирован, если ему позволили послать Теддера в Москву для прямой беседы со Сталиным и советскими начальниками штабов. В мемуарах Эйзенхауэр лишь вспоминал, что, как главнокомандующий, он действовал в пределах своих прав общаться с Москвой «по чисто военным вопросам», согласно договору, заключенному в январе и одобренному Объединенным комитетом.

Из протоколов ялтинских дискуссий не видно, чтобы на них обсуждалось право Эйзенхауэра лично и напрямую обращаться к Сталину, хотя в них признавалось, что Сталин, как глава советских вооруженных сил, будет диктовать ответы. Удивление видно в комментарии, сделанном Черчиллю секретарем британских начальников штабов: «…они [начальники штабов] никогда не обсуждали право обращения Эйзенхауэра напрямую к маршалу Сталину по вопросам нашей основной стратегии, ответственность за которую несет Объединенный комитет».