Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг. - Виктор Петелин

Тов. Шолохов. Я буду краток. Мне кажется, не время и не место говорить о методе моей работы. Нелегкое дело читать квалифицированному народу, читать писателям; читать в провинции – другое дело, там народ другой, там девушки смотрят – и думают, что писатель – какой-то особенный человек.

Этот вечер интересен для меня потому, что я впервые слышу высказывания собратьев по перу. Это представляет определенную ценность. Что касается всяких лестных вещей, которые я сегодня слышал, то все это неплохо, и я должен сказать, что я от природы скромный человек, и мне это не повредит.

В «Тихом Доне» я связался с такой большой вещью, которая мне смертельно надоела. Ее можно развернуть еще пятилетки на две, но у меня не хватает пороху. В четвертой книге я, вероятно, таких дров наломаю, что вы ахнете и откажетесь от ваших лестных отзывов. Остается только одна книга, и я заранее взял твердую установку в этой книге всех героев искрошить и извести, так что читатель придет в ужас.

Что касается «Поднятой целины», в частности упрека товарища Пермитина насчет «газетной публицистики», так я должен сказать, что этот упрек неоснователен. Я сознательно употребил в некоторых местах этот метод. Надо было погуще замесить, нельзя было период сплошной коллективизации описывать в лирических тонах. Я сознательно употребил газетный язык и излагал события, происшедшие за 1–2 недели, вводя читателя в курс дела. Я не думаю, чтобы это было вредно для художественного произведения, это не загромождает его…

Я должен сказать, что я не принадлежу к числу писателей, не признающих критики. Свидетельством этого является то, что первую и вторую книги «Тихого Дона», подготавливая их к новому изданию, я попытался исправить. У меня создается такое впечатление, что «Поднятая целина» в какой-то мере заслоняет «Тихий Дон». Она, правда, актуальнее.

Насчет третьей книги… У меня опасение, что эта книга будет встречена критическими возражениями. Объясняется это тем, что первая и вторая книги не являются правоверными, они грешат по части основных истин. Третья книга, являясь продолжением первой и второй, очевидно, должна будет вызвать если не неодобрительные отзывы, то большие возражения.

О том, как я работаю. Основное в том, что я владею моим материалом. Я знаю этих людей, общаюсь с ними, это имеет решающее значение. О «Поднятой целине»: я считаю, что писать в наше время о колхозах, о сплошной коллективизации – это вопрос не только моего личного порядка; уже ушло то время, когда люди «ходили в народ». Поедет в колхоз, поживет два месяца, а потом пытается отразить процессы, которые там происходят. Я считаю, что правдивостью изложения я обязан тому, что знаю людей, о которых пишу, добросовестно использую нашу и зарубежную историческую литературу. В четвертой книге «Тихого Дона» я отталкиваюсь исключительно от личных наблюдений. Они охватывают эпоху 1920 – 21–22 годов.

Вторую часть «Поднятой целины» я думаю закончить 1932 годом. В создании этой вещи мне помогало то, что я жил в Вешенском районе, жил не только как писатель, но и сеял, и убирал, и на уборочной кампании работал, ездил с мандатом и так далее. Я считаю, что очень плохо, когда писатель приезжает как посторонний человек. Тут надо влезть душой и телом, тогда материал будет доходить до нутра.

Тов. Накоряков11.…Здесь встает один большой вопрос, который поднял Михаил Александрович, – вопрос о том, как он закончит четвертую часть «Тихого Дона». Он пугает нас тем, что хочет там дров наломать. Мы все обращаемся с серьезной просьбой: лучше не ломайте дров. Мы воспринимаем третью часть произведения как большое общественное явление, вклинившееся серьезно в нашу эпоху, и не можем примириться с мыслью, чтобы личная усталость или новые творческие планы позволили писателю в какой-то мере разделаться с этим общественно-социальным явлением. Поэтому – глубокая товарищеская просьба к вам – отнестись серьезно к этому делу. «Тихий Дон» нужно дать в законченном виде. А ваше предложение о заслушивании отрывков из четвертой книги мы, конечно, с удовольствием принимаем, и давайте ориентировочно наметим осуществить его в мае месяце.

Тихон Пузанов

Из дневника

Январь апрель 1933 года

…Как прежде утро развернулось в борьбе за жизнь. Старик со своим «активом» в семь дворов, забрав оружие – ломы, лопаты, трости железные – пошли искать хлеб… Трудами и заботами начинают люди новый год. Жизнь течет пока без пересадки. Она бывает у людей только один раз – в могилу. Но человек, имеющий пока запас энергии, не станет так рано вспоминать эту пересадку. Ему нужно драться за жизнь до последней минуты, за любовь…

Немного о часах… рассказал нашим о своем положении. Хоть бы в Вешенскую к часовому мастеру… Отец с дедом посоветовали разломать теперь ненужные дощатые закрома и продать в союзхлеб. К вырученным деньгам добавить и купить часы.

Ломали с отцом закрома, построенные дедом еще двадцать лет назад. В мою обязанность входило вытягивать из досок гвозди. Трудно было дергать дедовские гвозди…

Перед вечером кончили. Завтра, если доски продадут, то, должно быть, пойду в Вешки покупать часы. С черным циферблатом… за семьдесят рублей… да…

Собрание. Общее хуторское и двух бригад колхозников. Еще раз спрашивают:

– Будешь в колхозе работать?

Сегодня решительный день по хлебозаготовкам. На чем дело кончится?

В тишине и будто мартовской слякоти дремлет ночь. Густеет туман, и оттого темней.

Сельисполнитель летает по дворам с одной песней:

– На собрание!

…Ночь. Между облаков зеленеет половинчатый горбоносый месяц. В бригаде гомон и шум, слышу голос Серикова:

– На собрание идти с ломами, с лопатами, с тростями. Прямо с собрания пойдем искать.

Тихо и редко срываются снежинки. Глухая стукотня идет в домах. Молодые не ладят со стариками: напряженное время.

В «Большевистском Доне» прочитал: «Да здравствует вторая пятилетка!»

Завтра, должно быть, пойду в Вешки покупать часы. Наверно, в скором времени буду работать в Кружилинском совхозе. Без дела надоело. А без денег – и вовсе.

У меня планы: выписать на 33-й год газеты и журналы.

По дороге едут две подводы с людьми. На одной из них веет красный флаг. Передней подводой правит молодой парень. Предколхоза из кучи людей кричит ему:

– Пацан, чеши быстрей! Ну? Скажи своему Громку: едет правление, всех кверх дном!

Парень в испуге бьет уставшую лошадь, еле бежит.

И действительно, в Средний Громок на двух подводах поехало «безжалостно расправляться с классовым врагом» восемнадцать человек. Что будет назавтра?