Жизнь творимого романа. От авантекста к контексту «Анны Карениной» - Михаил Дмитриевич Долбилов

старших портупей-юнкера Ст-ч и Кин-в, inséparables, были соединены узами самой нежной дружбы, учились превосходно, вели себя безукоризненно и обещали сделаться образцовыми гвардейскими офицерами» (Кривенко В. С. Юнкерские годы. 25 лет назад. СПб., 1898. С. 15). В недавнем переиздании мемуаров опечатка в ключевом прилагательном — «нужной дружбы» вместо «нежной дружбы» — создает непреднамеренный эффект камуфляжа: Кривенко В. С. В Министерстве двора. Воспоминания / Подгот. текста С. И. Григорьев, С. В. Куликов, Д. Н. Шилов. СПб.: Нестор-История, 2006. С. 106.

274

См. правку: Р27: 24. Журнальная публикация: РВ. 1875. № 3. С. 274.

275

ГАРФ. Ф. 678. Оп. 1. Д. 905. Л. 42 (доклад Адлерберга от 17 февраля 1875 г.). Отмененным спектаклем была историческая мелодрама «Две сиротки» («Les deux orphelines») А. д’Эннери и Э. Кормона, премьера которой состоялась в Париже лишь за год до того.

276

Р27: 24. Имя Числовой возникло в черновиках АК еще до этой ревизии, причем не где-нибудь, а на одной из страниц правленой рукописи с главой о возвращении Удашева (Вронского) домой — главой, которая вводит в роман тему гвардейского либертинства (1:34). Взятая в рамку помета «через Числову» написана авторской рукой на левом поле, напротив строк, где любовница Пукилова (именно в этой рукописи фамилия правится на «Петрицкий») баронесса Шильтон выслушивает шутливый совет Удашева насчет примирения с мужем и, уходя, произносит: «Ну так нынче во Французском», то есть: до свидания вечером во Французском театре (Р29: 3 об.; см. также цитату 1 на с. 122–124 и ил. 2 в Приложении). Что именно подразумевалось этой пометой, явно сделанной для памяти, и как намеревался развить ее Толстой — я не берусь сказать утвердительно; можно предположить, что в ней отразились слухи об интригах Числовой против других актрис. И нижний, и верхний слои этой правленой копии датируются первой половиной весны 1874 года: во-первых, автограф, с которого она снята (Р28: 4 об.–6), тематически и генетически связан с автографом главы о скабрезной эскападе двух гвардейцев (Р28: 10–14), датировка которого мартом 1874 года базируется на цитированном выше письме Толстого Т. А. Кузминской; во-вторых, переписчик Д. И. Троицкий, чьей рукой перебелен автограф, оставил в самой копии — видимо, уже при дальнейшем перебеливании вновь правленного автором текста — несколько проб пера, включая и такую: «1874 года» (Р29: 3 об.); в-третьих, Толстой во вписываемых в копии новых строках по-прежнему, как и в автографе, именует протагониста Удашевым, тогда как летом 1874 года он вернулся к варианту «Вронский» (см. подробнее о чередовании вариантов «Удашев» и «Вронский» как датирующем признаке c. 268–270 наст. изд.). Таким образом, помета «через Числову» была, вероятно, сделана одновременно со внесением правки весной 1874 года и, в свою очередь, вскоре после того правка в рукописи 27 ввела «Нумерову» в диалог Вронского и Яшвина. В любом случае помета «через Числову» в рукописи 29, наряду с вошедшей в ОТ аллюзией, свидетельствует о том, что адюльтер великого князя Николая с Числовой как параллель тематике петербургских глав АК занимал Толстого в течение какого-то времени.

277

В 1868 году Берс сообщал Толстому об интересе членов царской фамилии к одной из еще не опубликованных на тот момент частей «Войны и мира»: «Оттиски, которые ты мне давал, произвели на меня большой эффект, они ходили по всем великокняжеским кругам» (письмо от 6 ноября 1868 г.; цит. по коммент.: Юб. Т. 61. С. 204). Среди хранящихся в ОР ГМТ писем А. А. Берса Л. Н. и С. А. Толстым за 1870‐е годы не имеется таких, где пересказывались бы происшествия вроде включенного в АК, но это естественно: подобные анекдоты годились для устной беседы, а Берс не раз в первой половине — середине 1870‐х приезжал в Ясную Поляну (см., напр.: Юб. Т. 61. С. 264, 265 — письмо Кузминским от 29 октября 1871 г.; см. также примеч. на с. 182). Один из старших великих князей — не раз виденный Толстым, как отмечалось выше, в середине 1850‐х Михаил Николаевич, теперь наместник Кавказский, упоминается в недатированном письме Берса Толстому от конца 1872 — начала 1873 года, где Берс в связи со своим готовящимся переводом на Кавказ сообщал: «Великий князь Михаил Николаевич теперь тут [в Петербурге. — М. Д.], я к нему являлся и он замечательно ласково меня принял, как по-видимому он уже обо всем ранее знал и только учил меня как действовать, чтобы ускорить перевод, он замечательно приятный человек» (ОР ГМТ. Ф. 1. № 136/64‐11. Л. 1 об.–2; датируется по содержанию: в частности, вместе с письмом посылались «картинки» мундиров эпохи Петра I, нужные Толстому для работы над еще не оставленным историческим романом).

278

РГИА. Ф. 472. Оп. 16. В/о 247/1263. Д. 8. Л. 54–54 об., 56 (статья «Высокий избранник Царя-Освободителя» в составе рукописи «Россия накануне выполнения своего святого призвания», за подписью «К. Царьградский»; пометы цензоров Петербургского цензурного комитета и Министерства императорского двора, декабрь 1876 г.).

279

Позднейшей литературной аллюзией того же рода к фигуре великого князя из старшего поколения династии является эпизодический, но не безликий персонаж князь Иоанн / le prince Jean в незавершенном романе Б. М. Маркевича «Бездна», а именно в его первой части, действие которой приходится на 1877–1878 годы. Персонаж не именуется прямо великим князем, но его статус очевиден из оказываемых ему другими героями почестей, не говоря уже о французском обращении «Monseigneur», здесь эквивалентном русскому «Ваше Высочество» (Маркевич Б. М. Полн. собр. соч. Т. 8. СПб., 1885. С. 226, 264–269, 275–276, 293–294 [ч. 1, гл. 3, 6, 8]). Такие черты князя Иоанна, как галантное женолюбие, репутация прелюбодея, охочего до театральных певиц, приятельство с космополитически настроенным польским аристократом, могли отсылать сразу к двум братьям Александра II — Константину и Николаю Николаевичам (узренным глазами недоброжелателя). Маркевич писал и публиковал «Бездну» в «Русском вестнике» уже при Александре III, когда оба великих князя, крайне антипатичных новому правителю, их племяннику, лишились своих постов и влияния. (В этом отношении толстовские аллюзии середины 1870‐х годов были смелее.) Звезда Николая Николаевича закатилась после того, как он отреагировал на резко критические отзывы о его командовании армией в Русско-турецкую войну изданием во Франции неудачного заказного панегирика по своему адресу. Константин же Николаевич прослыл полонофилом и сторонником крайнего либерализма задолго до политического кризиса рубежа 1870–1880‐х годов. Вообще, романы Маркевича, при всей спорности их художественных достоинств, интересны детальными зарисовками светского общества и в