Мое любимое убийство. Лучший мировой детектив - Грант Аллен

Толстый коротышка нахмурился. Хотелось бы знать, вышло у меня или нет дать ему намек, что он идет по ложному следу, но потом я вдруг понял по его глазам: мистер Эгла по своему обыкновению не доверяет мне и к тому же презирает за то, что я абсолютный, конченный невежда в том, что касается алмазов. Когда он ушел, я немного поразмыслил о нем и решил, что хорошо было бы преподать урок этой толстой жабе!

19 июня

Ночью мне пришла в голову отличная идея. Вечером мы должны были пришвартоваться и пустить на борт таможенников, и я как раз смог бы заняться тем, что придумал. Накануне за ужином завязался разговор об алмазах — как всегда на этих кораблях, — и пассажиры начали рассказывать истории. Некоторые старые, некоторые посвежее, и многие были о разных хитрых уловках, как обмануть таможню.

Парень за моим столом рассказал историю с длинной бородой — про утку, которую накормили алмазами, спрятанными в кусочках хлеба, и таким образом незаконный владелец смог спрятать их от бдительного ока таможенников в самый критический для себя момент.

Это подало мне идею; охотник к тому времени порядочно потрепал мне нервы, и если бы я не сделал что-то, чтобы он в конце концов почувствовал себя полным идиотом, то начал бы грубить ему. А хамить пассажирам — последняя вещь, которую может себе позволить владелец судна.

На нижней палубе я вез брату несколько южноафриканских черных фазанов: он разводил их; к слову, вполне успешно и даже вывел несколько новых пород.

Я послал слугу за хлебом, а сам выудил из кармана сюртука коробочку с тем, что у нас на островах называют «фальшивочками» — отлично ограненными стекляшками, начищенными до почти натурального алмазного блеска. Они остались у меня после одного забавного путешествия, и я годы таскал их с собой — до сегодняшнего дня.

Я уселся за стол и начал крутить хлебные шарики, а потом стал прятать «камни» в них. И пока я это делал, то почувствовал затылком чей-то внимательный взгляд: кто-то пялился на меня через окно, которое выходило в кают-компанию. Я посмотрел в зеркало на противоположной стене и успел заметить лицо: это был мой слуга.

Именно этого я и ждал. «Ха, мой мальчик! — подумал я. — Думаю, это будет наше последнее совместное плавание, хотя, наверное, сейчас ты ничуть не угрожаешь мне, а ведь мог бы».

Когда все «бриллианты» перекочевали в хлебные шарики, я спустился в птичник и начал скармливать их фазанам. Когда я бросил птицам последний шарик и повернулся, то буквально столкнулся с мистером Эглой, который как по волшебству возник на другом конце птичника. Он наверняка успел пошушукаться с моим слугой и теперь проследил, как я скормил нелегальные бриллианты фазанам — пока таможенники были на борту!

Я изрядно позабавился тем, как охотник пытался изобразить беззаботность; он долго извинялся за неуклюжесть, обвиняя во всем сильную качку. Честно говоря, ему нечего было делать в этой части судна, и я вежливо намекнул ему на это: хорошо бы Эгла решил, что я раздражен и обеспокоен этим его вторжением в самый ответственный (судя по всему) момент!

Позже, когда я поднялся в радиорубку, я застал там мистера Эглу: он отправлял телеграмму. Я же устроился на диване и, пока Мелсон (радист) отправлял сообщение, решил записать свое.

На самом деле вместо своей телеграммы я стал записывать точки и тире, ориентируясь по писку и стуку телеграфного аппарата, и переводить их в буквы. Это был шифр, и у меня вышло: «lyaybozwr eyaajgooavooiowtpq2232imvn67amnt8ts. 17. Эгла. г.в.н.»

Я усмехнулся: это был последний служебный шифр, и в моем блокноте хранился ключ к нему. Хорошо, когда у тебя есть, как говорят в народе, «друг в высоких кругах». Правда, должность моего друга была не такой уж высокой, по крайней мере, не слишком высокооплачиваемой, но зато она давала ему доступ к некоторым очень важным государственным документам, вполне позволяя сводить концы с концами.

Когда мистер Эгла отчалил, я вытащил ключ и расшифровал его сообщение, пока Мелсон отправлял мое. Расшифрованное, оно гласило: «Фазаны накормлены сотнями бриллиантов, спрятанных в хлебных шариках. На ведущем буксире. Отметил клетку. Меня нельзя упоминать ни в коем случае. Самая важная поимка года! 17 Эгла, г.в.н.».

Телеграмма была отослана на адрес частного лица — просто для отвода глаз, конечно, ведь мистер Эгла вряд ли смог успешно охотиться за бриллиантами, если бы отправлял отчеты прямо в главную контору! Число «17» перед его именем означало официальный номер, если я ничего не путал, и это было не просто интересно, но и впечатляюще — я был наслышан о неизвестном Семнадцатом номере. Он сумел раскрыть и поймать некоторых весьма известных алмазных контрабандистов. Интересно, как Эгла выглядел по-настоящему — мне показалось, что и живот у него накладной, и волосы крашеные, не говоря уж об этих его слишком иностранных манерах.

Буквы «г.в.н.», которыми оканчивалось сообщение, были внутренними ключами к шифру. Он был сложным, и длинные сообщения надо было зашифровать небольшим количеством символов, просто каждый символ следовало читать трижды, используя разные комбинации — и именно их расшифровывал ключ в конце сообщения. Он давал возможность понять, какие именно комбинации нужно использовать для расшифровки.

Вторая великолепная мысль пришла мне в голову, когда я покинул рубку. Захватив сухарики, якобы для того, чтобы покормить птиц, я снова спустился на кокпит навестить моих драгоценных фазанов — и тут же застукал Семнадцатого (так я решил называть его), ошивавшегося там.

Теперь я ясно дал понять, что ему нечего делать здесь, внизу, и потребовал ответить, что он здесь снова забыл, особенно после того, как я попросил его не лезть сюда утром.

Надо сказать, что Семнадцатый даже бровью не повел.

— Прошу прощения, капитан, — сказал он, — но я, кажется, потерял свой мундштук. Он был у меня в руках, когда я столкнулся с вами утром, и, по-моему, я обронил его здесь.

Семнадцатый поднял руку и показал его мне.

— Я нашел его тут, на палубе, — пояснил он. — Счастье, что его никто не подобрал. Я быть много благодарен, потому что он ценный для меня.

— Все хорошо, мистер Эгла, — ответил я, подавив улыбку: от меня не ускользнул этот его хитрый, но поддельный иностранный акцент. На самом деле, если я правильно расслышал манеру, в которой он произносил слова, этот человек был настоящим, урожденным шотландцем. Получается, даже шотландец мог дойти до такого!

После того как он ушел, отвешивая мне эти свои мелкие поклончики, я еще раз тщательно осмотрел и проверил клетку с фазанами — но так, чтобы даже очень внимательный наблюдатель решил, что я кормлю, как обычно, дважды в день своих цыпочек сухарями.

Если бы я не прочел зашифрованное послание, я бы наверняка не заметил отметки, которые Семнадцатый оставил в птичнике. Это были три маленькие точки, выстроенные треугольником, вот так:.·.с цифрой «17» в центре. Знак, такой крохотный, что монетка в полпенни могла его полностью скрыть, был нарисован остро заточенным мелом на одной из опор клетки.

Я усмехнулся про себя и отправился в столярную мастерскую за мелом. Заточив его долотом до нужной остроты, я спрятал мел в карман и отправился на обычную послеобеденную прогулку по палубам.

Для начала я хотел найти мистера Эглу: получится весьма некстати, если он как раз будет следить за мной, пока я разыгрываю эту шутку. Я нашел его наверху, в курительной комнате — он читал Ле Пти Жорналь и выглядел абсолютно иностранно и совершенно невинно.

«Ах ты чертенок!» — подумал я и вернулся на кокпит. Там я незаметно нарисовал знак мистера Эглы на клетке, которая стояла прямо над моими черными фазанами, которых я вез брату. В ней обитала куча бестолковых голубей мистера Брауна: именно тех, которых я запретил выпускать в кают-компании.

Скопировав знак, я достал из клетки четырех фазанов и посадил их к голубям. Я сделал это, потому что тогда следователи, которые наверняка приплывут на корабль вместе с лоцманом, найдут две отмеченные клетки, и в обеих будут фазаны. Им придется открыть верхнюю клетку, чтобы вытащить фазанов, и тогда состоится торжественный выход голубей мистера Брауна, которые удвоят суматоху, — и именно в этом и заключалась главная дьявольская прелесть моего маленького заговора.

Мистер Браун до чертиков разозлится и раскричится. Я представлял себе, как он грохочет: «Я никогда о таком не слышал! Идите к чертям, сэр! Я напишу об этом в "Таймс"!»

И тогда, как мне казалось, Семнадцатому надо будет выйти и объясниться — отчасти на публике, — и после этого его репутация охотника за бриллиантами померкнет эдак примерно на четверть; потому что многие на борту (в том числе и те, кто занимается добычей и перевозкой алмазов) смогут вживую увидеть знаменитого Семнадцатого, и после этого, как бы он ни пытался замаскировать свою очаровательную личину, оставался немалый шанс, что его опознают в самый ответственный момент — по крайней мере, он сам будет так думать!