Закон оружия - Дмитрий Олегович Силлов

кто и просто, не мудрствуя особо, чугунками с горячими пирожками да пряниками прилавок уставил. И судя по тому, как расходился нехитрый товар, впору задуматься было, что выгодней – заморскими диковинами торговать или же пирогами с гусятиной.

Внезапно толпа замерла, повернув головы в одну сторону, потом нестройно зашумела и расступилась. Мужики разом скинули шапки.

– Княгиня… княгиня идет…

И правда. Вдоль торговых рядов в сопровождении десятка дружинников шла княгиня.

– Надо же, почитай, впервые за год из терема вышла, – громким шепотом сказала какая-то баба. – Может, попустило горюшко-то?..

– Молчи, дурища! – шикнул на нее стоящий рядом муж, чувствительно пихая супругу локтем в бок. – Не приведи Господь, услышит.

Княгиня медленно плыла мимо прилавков, ни на чем не останавливая рассеянного взгляда. Сбоку, готовясь в случае чего поддержать вдову, шла ее престарелая няня. На руках у княгини лежал спеленутый сверток, из которого вполне осмысленно смотрели на мир большие карие глаза – такие же, как у матери.

Но, видимо, блеск и роскошь товаров мало трогали молодую вдову. Потворствуя уговорам няньки, вышла она наконец прогуляться – а надо ли? Не лучше ли было остаться в тереме перед иконами, с которыми вот уже который месяц вела беседы молодая женщина, – и, казалось, порой получала ответы. Но не было ответа на главный вопрос – за что?..

– За грехи наши, матушка, Господь испытания посылает, – неизменно отвечала нянька, когда вопрос касался и ее ушей. – А запирать себя в тереме не след. Не ради себя – ради князя надобно выходить на свет, воздухом свежим дохнуть, чтоб не закисла в малом возрасте кровь молодецкая.

Послушалась. Вышла. Люди вокруг… Кланяются… Лица, лица, лица… А того, родного, нет… И не будет более…

На глаза княгини вновь навернулись было слезы – но тут сбоку, совсем рядом, что-то громыхнуло. Княгиня вздрогнула всем телом и чуть не выронила ребенка. Бдительная нянька подхватила вдову под локти:

– Да что ж ты делаешь, басурман ты эдакий, – зашипела она.

И осеклась.

Ребенок выпрастал ручонки из пеленок и, радостно смеясь, тянул их к странной круглой игрушке, которую держал в руках желтолицый узкоглазый человек за прилавком.

Человек улыбнулся и, тряхнув железным шаром еще раз, протянул ребенку игрушку. Княгиня сперва отшатнулась было от странного человека, копья дружины качнулись в сторону торгового гостя – но, повинуясь внезапному порыву, шагнула вдруг она вперед и протянула сверток. Гость вложил шар в ладошки младенца и, увидя, как тот вцепился в игрушку, кивнул.

– Хороший воин будет, – сказал он со странным шипящим акцентом. – Сильный. Если погремушку в руках сам крепко держит, ланъабан[92], когда вырастет, тоже не уронит.

Княгиня беспомощно обернулась. Старший десятка шагнул вперед и протянул гостю гривну – немалая цена за детскую забаву. Но гость отчаянно замотал головой.

– Нет. Не возьму. Подарок.

– Бери, – десятник сурово сдвинул брови. – Княгиня жалует от щедрот.

– Нет, – заупрямился гость. – Это не княгине. Это ее сыну.

Петровна удивленно отметила, как вдруг порозовели щеки молодой вдовы. Что-то появилось в ее глазах, как-то по-другому взглянула она на заморского гостя, после чего передала ребенка няньке и, решительно скинув с шеи воротник из шкурок соболя, пихнула в спину десятника – отойди, мол!

Тот изумленно повиновался. А княгиня уже протягивала купцу воротник, который стоил всей его лавки с товарами да еще и двух соседних впридачу.

– Возьми, добрый человек. Это от меня ответный подарок.

Гость из неведомой Поднебесной страны внимательно взглянул в глаза молодой женщины и покачал головой.

– Не могу. Слишком дорогой подарок.

– Для меня самый бесценный дар – это когда улыбается мой ребенок, – медленно проговорила княгиня. – Больше у меня ничего не осталось на этом свете. Сегодня ты сделал мне такой подарок. Так что возьми.

Последние слова прозвучали почти просительно, с ноткой мольбы. Гость протянул руки и принял дорогой подарок, словно святыню.

Нянька покачала головой.

– Ох и страшо́н басурман, – прошептала. – Погремушку подарил, поди ж ты…

Княгиня повернулась и пошла прочь. Следом за ней живым железным щитом двинулись дружинники. Народ недолго смотрел вслед, а после так же недолго завидовал удачливому торговцу – бывает, кому-то везет больше, кому-то меньше…

Со столба съехал задом в подстеленную солому Тюря, зажав в зубах голенища вожделенных сапог.

– Ды…стал! – выдохнул он счастливо. Потом, с трудом разведя сплетенные вокруг столба руки, вытащил изо рта сапоги и, подобрав слюни радости, заорал дурным голосом на всю ярмарку:

– Достааааал!!!!!

Между тем медведь на помосте доел яблоки из корзины и угрожающе зарычал – мол, давайте еще!

– А вот это видел? – участливо спросил скоморох, показывая медведю фигу.

Фига мишке не понравилась. Он заворчал и попытался встать на задние лапы, однако немилосердный рывок цепи, приклепанной к кольцу в носу зверя, заставил того утихомириться. Скоморох намотал цепь на руку и заорал:

– А вот так баба пьяного мужика домой ведет!

И под улюлюканье толпы ретировался с помоста от греха подальше вместе с понурым медведем.

На помост взбежал другой скоморох, местный, в шапке с бубенцами. Следом за ним, крякнув, влез тот самый детина, что, по словам Игната, своей дубиной ловко ошело́мил ливонского рыцаря.

Смешно тряся головой, так что бубенцы залились разноголосым, переливчатым звоном, скоморох обежал вокруг Митяя, разглядывая его, словно впервые увидел, потом восхищенно похлопал по необъятной ручище богатыря и, повернувшись к толпе, закричал неожиданно зычно:

– Ой вы, гой еси, люди добрые, Горожане, сельчане, купцы заморские, Нынче вот скоморохи скромные Да забаву вам приготовили Нешутейную да сурьезную. Бой жестокий с кровавой юшкою, Что юродивым, старым да немощным, А еще молодым красным девицам Лишь в один глаз смотреть разрешается. Бой великого воя-витязя, Что могуч, аки дикий тур, И свиреп, аки вепрь лесной…

Кто-то из толпы, замаявшись слушать столь длинное предисловие, крикнул:

– Слышь, Васька, кончай трепаться! Давай начинай!

Скоморох осекся было, но ненадолго. Подойдя к краю помоста, он приложил ладонь к бровям козырьком и принялся всматриваться в толпу, отыскивая нетерпеливого зрителя.

Девки хихикали, пряча глаза, – несмотря на дурацкий колпак, скоморох был парнем видным.

Не отыскав смутьяна, Васька взвыл утробным голосом:

– А людей, что кричат да сетуют, Мы обложим словами срамными С головы да до самых валенок, Но попозже, когда их выследим…

– Эх, – вздохнул какой-то дед. – С таким голосиной в церкви на клиросе петь, а не народ смущать бесовскими игрищами.

– А чо ж ты, старый, тогда на те игрища приперся? – громогласно отозвалась какая-то дородная бабка. – Лежал бы на печи, старый охальник, или в церкви грехи замаливал.

– Каки таки грехи, курица ты эдакая? –