Плач Агриопы - Алексей Филиппов

Павел помнил: ещё минуту назад она казалась совсем здоровой — во всякой случае, физически; о психическом здоровье управдом поостерегся бы говорить. А теперь тело горбуньи раскалялось на глазах. Всё происходило в точности по тому же сценарию, что и в случае с самим Павлом — в подземелье, после того как настала тьма египетская. Несчастную жрала чума. Пожирала её, как голодная свинья — быстро, жадно, страшно. А жар!.. Павел отдёрнул руку. Тело горбуньи превратилось в раскалённую сковороду — хоть яичницу жарь.

От испуганной толпы поднимался, как пар дыхания, ропот. О горбунье — судачили. И Павел знал, почему: та дымилась. В самом прямом смысле слова, над её телом поднимался лёгкий дымок. Он становился всё темней, всё гуще. Люди, приблизившиеся было, чтобы удовлетворить болезненное любопытство, теперь отшатывались. А горбунья — вдруг вспыхнула.

Над её телом взвилось пламя. Будто деревянный чурбан долго-долго продержали на солнцепёке, а потом — воспламенили не как-нибудь, а сфокусированным лучом, через сильное увеличительное стекло. Тело вспыхнуло всё разом: руки, ноги, голова, грудь, живот. И горбунья коротко, жалобно вскрикнула. Тут-то Павел и убедился: она была жива до сих пор и сгорала теперь заживо.

- Тварь! — не отдавая себе отчёт в том, что делает, управдом бросился к усачу. Он бы не смог объяснить, отчего вдруг проникся ненавистью к этому человеку. Похоже, никто, кроме Павла, не считал ни его, ни его людей, виновными в смерти горбуньи. Если не он — то кто? Болезнь! Босфорский грипп! Грипп творил страшные чудеса — похоже, уже все в городе поверили в это. Лишь Павел искал человеческий облик болезни.

Он ударил кулаком по бамперу джипа, подтянулся на руках, забрался на капот. Огляделся….

Его ожидало сокрушительное фиаско: усача и след простыл, равно как и двух дюжих охранников. По джипу, кроме Павла, не топтался более никто. Зато сотни глаз уставились на возмутителя спокойствия. Сотни тел надвинулись на управдома. Они приближались медленно, как зомби из голливудских кинофильмов. Пока не угрожали управдому, не собачили его, не бросали в него камни — выжидали. Будто надеялись, что тот, как и усач, произнесёт речь.

Павел, оказавшись на возвышении, заметил, как два уцелевших белых проповедника — мужчина и девушка — покидают сквер. Первый буквально-таки тащил вторую за собой, а та то и дело оглядывалась на толпу, на джип — может, и на Павла тоже.

Управдом замер. В голове вертелось что-то давнее, важное. Что-то, воплощавшееся в образе девушки, исчезавшей из виду. «Дева, — вспомнил он. — Часть команды чумоборцев, как видел её Валтасар Армани. Стрелок, Инквизитор, Алхимик и — Дева».

Кто-то дёрнул Павла за ногу. Сильно дёрнул, расчётливо. Тот не удержал равновесие, тяжело — всем седалищем — осел на ветровое стекло джипа. Лёгкий треск и густая паутина трещин, появившаяся на стекле, свидетельствовали: управдом повредил чужое имущество на приличную сумму. Благо, этот долг возвращать ему не придётся. А вот расплатиться кровью за исчезновение усача…

Павел ощутил сильный удар чуть ниже колена. Успел перехватить рукой стариковский костыль и уберечься от повторного удара. Но толпа уже напирала. В плечо попала метко брошенная толстая ветка, кто-то попытался стащить со ступни ботинок. А ещё в управдома плевали. Это походило на ритуал: доплюнуть до жертвы. Некоторые делали это неумело, слюна растекалась по лаку машины, даже не долетев до Павла. Другие — прицеливались тщательней. Третьи — брали количеством: всё пополняли и пополняли запасы слюны, «сцеживая» её себе на губы из-под языка, — и «разряжались» в управдома.

Павел заметил: его оплёвывали только чумные. Все, кто не имел на теле знаков Босфорского гриппа, держались в стороне. Наверное, слюна больных считалась заразной, — потому ею и делились столь щедро с врагом.

Неужели — с врагом?

Как и когда Павел успел рассориться с этими несчастными людьми?

Он же не хотел ссоры, не помышлял о вражде. Чёрт его дёрнул отправиться мстить за горбунью. Ни на один вопрос управдом не сумел бы себе ответить: почему он решил, что нужно мстить, а не радоваться и не оставаться равнодушным? Почему посчитал, что те гляделки, в которые оратор играл с охраной, а потом — быстрое, скупое, движение руки охранника — свидетельства сговора с чумой, колдовства, если угодно? Почему счёл достойной мести неведомую горбунью? Та была ничем не лучше усача — такая же помешанная, возбудившаяся от близости смерти. И она ни на что не сдалась Павлу. Тот, отбиваясь от чумных, соображал: как так вышло? Он поддался нелепому порыву? О нет, он, сам не желая того, вновь погружался в легенду. Так это было, когда управдом искал алхимика в психиатрической клинике. И здесь, посреди факелов и злобы, он искал…

Искал — деву из легенды о чумоборцах, придуманной Людвигом!

А дева уже скрылась из глаз. Чёрный тошнотворный дым, поднимавшийся от догоравшего тела горбуньи, словно ширмой, отгородил мужчину и девушку в белом от Павла.

Управдом разрывался между желанием броситься в погоню за этими двумя — и намерением уцелеть. Он мог бы спрыгнуть с крыши авто, пройтись, в буквальном смысле слова, по головам — и настигнуть белых. Однако он понимал: так гладко не будет. Оставаться же на капоте, или даже залезть повыше, на место, где прежде ораторствовал усач, — представлялось дурным выходом. Толпа, как-то разом, многоруко, словно внезапно додумавшись до этого, принялась раскачивать тяжёлый автомобиль.

Павел решился. Он перебрался на крышу, распрямился, балансируя с вытянутыми руками; потом, как олимпиец-прыгун, рванулся вперёд, оторвался от металла…

Подошва кроссовка, как назло, в момент толчка скользнула по лаку машины — потому управдому не удалось улететь далеко. Он приземлился практически в самую гущу толпы. Утешало одно: самые агрессивные — поражённые болезнью — её представители остались за спиной. Павел таки перепрыгнул их и оказался среди здоровых — или тех, на ком чума ещё не наследила. Впрочем, те тоже не желали позволить управдому спокойно уйти.

Его толкнули, подсекли, повалили на землю. По всему телу прошлись чьи-то ботинки и кулаки. Павел инстинктивно, как в обычной драке, прикрыл голову руками, сгруппировался. Пожалуй, пару минут, а то и больше, ему удавалось перекатываться по клумбе и отделываться синяками. Но вот подоспели драчуны посерьёзней. Грязное холодное колено придавило шею управдома к бордюру — не шелохнёшься. Кто-то ещё обрушился всем весом на его ноги — зафиксировал их в неподвижности.

И потом — резкий, умелый удар в живот. Не простой — с прицелом: достать до печёнок, задеть внутренности.