Перекрестки сумерек - Роберт Джордан

– Я обещал, – сказал он. Было здорово снова надеть приличную одежду.

Кафтан был из прекрасной зеленой шерсти, хорошо скроен и доходил почти до колен и голенищ его высоких сапог. На нем почти не было вышивки, возможно, стоило оставить хотя бы чуть-чуть, но зато на манжетах в избытке были кружева. И в придачу – хорошая шелковая рубашка. Жаль, что нет зеркала. В такой день мужчина должен выглядеть на все сто. Подхватив с кровати плащ, он забросил его через плечо. Это была не безвкусица вроде тряпки Люка. Он был темно-серый, но такой темный, почти как сама ночь. Только подкладка была красной. Заколка плаща была самой обычной в виде серебряного узелка не крупнее его большого пальца.

– Она дала слово, Байл, – сказала Эгинин. – Свое слово. И она его никогда не нарушит. – Эгинин говорила абсолютно уверенно. Гораздо уверенней, чем чувствовал себя Мэт. Но иногда мужчине приходиться рисковать. Даже, если ставкой является его шея. Он обещал. И у него действительно остается его удача.

– И все равно, это безумие, – ворчал Домон. Но он неохотно отдвинулся от двери, когда Мэт надел на голову свою черную широкополую шляпу. Правда, только после того как Эгинин быстро ему кивнула. Но, продолжал смотреть сердито.

Она последовала за Мэтом, хмуро играя своим длинным черным париком. Возможно, она все еще чувствовала себя в нем неловко, или теперь, спустя месяц с начала их путешествия, когда ее собственные волосы уже отросли, стало неудобно по другой причине. Но все равно они отросли еще недостаточно, чтобы ходить простоволосой. Пока между ними и Эбу Дар не будет по крайней мере еще сотня миль. А, возможно, и тогда не будет безопасно, пока они не пересекли Дамонские Горы в Муранди.

Небо было ясным. Солнце только-только поднималось над горизонтом, оставаясь пока невидимым за стенами из холста, и утро можно было назвать теплым, только если сравнить его со снежным бураном. Но не морознее двуреченского утра под конец зимы. Однако холод медленно проникал под одежду и превращал дыхание в пар. Актеры уже носились словно муравьи в потревоженном муравейнике, наполняя воздух вопросами и претензиями: кто-то у кого-то брал жонглерские кольца, позаимствовал красные в блестках штаны, или передвинул чью-то сцену. Это выглядело и звучало как начало бунта, но в голосе ни у кого не было слышно ни капли настоящего гнева. Они всегда кричали и махали руками, но у них никогда не доходило до драки, и когда начнется выступление каждый исполнитель будет на месте и готов раньше, чем будут запущены первые зрители. Возможно, они медленно собирались в дорогу, но представление для них означало деньги, а ради них они могли двигаться очень быстро.

– Ты действительно думаешь, что сможешь на ней жениться, – бормотала Эгинин, шагая впереди него чуть в стороне, пиная свою потрепанную коричневую юбку из шерсти. В Эгинин не было ни капли изящества. Обычно она ходила широким шагом, и легко поддерживала темп. В платье и без платья, казалось, все, что ей было нужно – это меч на бедре. – Другого объяснения нет. Байл прав. Ты сошел с ума!

Мэт усмехнулся.

– Вопрос в том, захочет ли она выйти за меня? Иногда, женятся очень странные люди. – Когда знаешь, что тебя повесят, то лучше висеть в петле с улыбкой. Поэтому он улыбался, и оставил ее стоять с угрюмым видом на застывшем лице. Он решил, что про себя она рычала в его адрес проклятия, хотя и не понял, почему. Это ведь не ей придется жениться на самом последнем на свете человеке, на котором бы ей хотелось. На дворянке, полной холодного достоинства и с задранным вверх носом, тогда как ему больше по душе были улыбчивые трактирщицы со страстными глазами. Наследница трона, и не просто трона, а Хрустального Императорского трона Шончан. Женщина, которая заморочила ему голову, и заставила задуматься, кто кого держит в плену, он ее, или она его. Когда судьба хватает за горло, то ничего не остается – только улыбаться.

Он поддерживал быстрый темп, пока не оказался рядом с фиолетовым фургоном без окон, и затем замедлил шаг. Группа акробатов, четыре подвижных мужчины, которые назвали себя братьями Шавана, хотя каждому было видно, как и их носы, что они были из разных стран, а не только от разных матерей, крича и дико жестикулируя, выскочили из зеленого фургона, стоящего поблизости. Они уделили фиолетовому фургону и Мэту не больше одного взгляда, так как были слишком поглощены своим спором, и быстро унеслись по своим делам. Гордеран стоял, прислонившись к одному из колес, почесывая затылок и хмуро глядя на двух женщин, которые стояли на ступеньках фургона. Две женщины. Обе были закутаны с ног до головы в темные плащи, спрятав лица, но их никак нельзя было ни с кем перепутать, завидев шарф в цветочек, свисающий из капюшона более рослой женщины. Ладно. Ему следовало сразу догадаться, что Туон захочет захватить свою горничную. Дворянки никуда не ходят без прислуги. Поставь хоть пенни, хоть крону, но, в конце концов, все сводилось к простому броску костей. У них уже был шанс его предать. Однако, он поставил на женщину, делающую тот же выбор, с удвоенными шансами на успех. И их двое. Какой дурак поставил бы при таком соотношении? Но он должен был бросить кости. Кроме того, они уже катились.

Он встретил холодный взгляд голубых глаз Селюсии улыбкой, и снял шляпу, чтобы сделать изящный поклон Туон. Но не слишком эффектный, с небольшим взмахом плащом.

– Готовы ли вы пройтись за покупками? – Он чуть не назвал ее «миледи», но до тех пор, пока она не хочет называть его по имени…

– Я была готова еще час назад, Игрушка, – холодно произнесла Туон, растягивая слова. Небрежно приподняв край его плаща, она осмотрела красную подкладку из шелка и кафтан, после чего позволила плащу упасть. – Тебе идут кружева. Возможно, когда я сделаю тебя виночерпием, то позволю тебе добавить немного к одежде.

На мгновение его улыбка пропала. Могла ли она, выйдя за него замуж, сделать его да'ковале? Нужно будет спросить Эгинин. Свет, почему у женщин все так непросто?

– Милорд желает, чтобы я тоже пошел с вами? – медленно спросил Гордеран, не глядя на женщин. Он стоял, засунув большие пальцы за пояс, и на Мэта тоже старался не смотреть. – Возможно, чтобы что-то поднести?

Туон не произнесла ни слова. Она просто стояла в ожидании, глядя на Мэта. Ее большие глаза с каждой секундой становились холоднее. Кости в голове подпрыгнули и загрохотали с новой силой. Но, он колебался только в течение одного удара сердца, прежде чем, качнув головой, отослать Краснорукого прочь. Возможно, два удара. Он должен поверить в свою удачу. Ее слову. Доверие – это голос смерти. Он изучил это на собственной шкуре. Для этого ему не нужно было советов, или чужих воспоминаний. Кости в его голове продолжали вращаться.

С небольшим поклоном, он предложил ей руку, которую Туон, сжав полные губы, некоторое время рассматривала, словно никогда раньше не видела рук. Затем она подобрала плащ и пошла, за ней Селюся, скользнувшая следом, оставив его плестись сзади. Определенно, у женщин всегда все непросто.

Несмотря на ранний час, два здоровых парня с дубинками уже охраняли вход, а третий прозрачный кувшин из стекла для монет, который сквозь щель опустошали в обитую железом коробку, стоящую на земле. Каждый из них выглядел слишком неуклюжим, чтобы по-тихому стянуть даже медяк, однако Люка все равно рисковал. Двадцать или тридцать человек уже ждали возле толстых веревок, которые вели к большому синему плакату с названием шоу Люка, и, к сожалению, Лателле тоже была там. Женщина со строгим лицом в платье, вышитом темно-красными блестками, и в плаще с синими. Жена Люка дрессировала медведей. Мэт считал, что медведи выполняли свои трюки из опасения, что она могла их искусать.

– У меня все под контролем, – сказал он ей. – Поверь, нет ничего, о чем стоило бы волноваться. – Возможно, ему следовало поберечь воздух.

Лателле полностью проигнорировала его, встревожено посмотрев на Туон и Селюсию. Она и ее муж были единственными из актеров, кто знал, кем те были на самом деле. Причины рассказывать больше об этой утренней прогулке не было. По крайней мере, Люка. Лателле перевела взгляд на Мэта, в нем не было ни капли волнения, один камень.

– Помни одно, – сказала она спокойно, – отправляя нас на виселицу, ты отправляешь и себя. – Затем она фыркнула и вернулась к изучению людей, ожидающих у входа. Лателле даже лучше Люка могла определить вес кошелька прежде, чем его развяжут. И она была в десять раз хуже своего мужа. Кости кувыркалась. Оставалось не ясно, что привело их в движение, но он еще не добрался до роковой точки. Точки принятия решения.

– Она – хорошая жена для Мастера Люка, – пробормотала Туон, когда они немного отошли.

Мэт покосился в ее сторону, и поправил шляпу на голове. В ее тоне не было и намека на насмешку. Она, что, так ненавидела Люка? Или имела в виду, какой женой она хотела бы стать? Или, что?.. Чтоб ему сгореть, скоро он, пытаясь понять эту женщину, станет таким же полоумным, каким его считает Домон. Это она является причиной грохота костей в его голове. Что она задумала?