Александр Македонский. Трилогия (ЛП) - Мэри Рено

Покорив земли, Александр основывал города, причем некоторые из них стали творением Гефестиона, быстро научившегося — вслед за царем — находить удобное место. Среди македонцев он был остер на язык, но следил за своими манерами и выказывал осмотрительность в беседах с иноплеменниками. Я с радостью воздавал должное его добродетелям, едва Гефестион скрывался из виду.

Какой смысл в том, чтобы бичевать душу былой ревностью? Они с Александром были вместе не десять лет (как я поначалу думал), а все пятнадцать. Они уже были вместе, когда я учился ходить во младенчестве.

Человеку не дано знать будущее; прошлое же было, есть и пребудет вовеки.

Мы остановились на зиму в укрытом от ветра скалами месте под названием Наутика, с водопадом и пещерою. Александр вновь занял верхние помещения крепостной башни и в собственную опочивальню пробирался через люк в полу. Я до смерти боялся, что когда-нибудь после ужина он может оступиться на приставной лестнице, пусть даже Александр и не имел обыкновения спотыкаться, сколь бы пьян ни был. В его комнате был устроен большой очаг, расположенный как раз под дырою в крыше; снег залетал внутрь и шипел в пламени. Александр часто сидел здесь, беседуя с Гефестионом и поглаживая распростершегося, наподобие шкуры, Перитаса. Но ночи были моими. Порой Александр говорил мне: «Куда же ты пойдешь в этакий холод?» — и оставлял у себя для того лишь, чтобы я не замерз. Он всегда давал больше, нежели принимал.

В нижнем помещении, отапливаемом жаровнями и продуваемом сквозняками, он целыми днями разбирал накопившиеся дела. У стены стояло кресло, во время приемов служившее ему троном; напротив же, за занавесом, — рабочий стол с грудою дощечек и иных записей, а также посланий со всех концов света, Чем больше стран покорял Александр, тем более прибавлялось ему работы.

У него было войско, за которым следовало приглядывать и поддерживать в форме во время вынужденной праздности, пока не откроются дороги. Александр объявил о состязаниях, к которым следовало быть готовым в первый же ясный день. Один раз мы даже смот рели представление, на настоящей сцене и с актерами, прибывшими из Греции. Эти люди готовы были преодолеть воду, огонь и лед, чтобы по возвращении домой иметь возможность рассказывать, будто играли для самого Александра. Филострат сидел рядом со мною и шепотом пояснял наиболее тонкие детали их мастерства. Каллисфен, сидевший в окружении любимых учеников, громко фыркал, поглядывая в нашу сторону, и сказал Гермолаю что-то такое, от чего юноша зашелся в хохоте.

Наконец настала весна, и громадные снежные лавины загрохотали вниз по склонам окрестных гор; ручьи превратились в бурные ржаво-коричневые потоки, увлекающие за собой сучья, листья и прочую прошлогоднюю грязь. Открылись удобные дороги. Согдианские разбойники выползли из логовищ, ожидая первых караванов, но вместо них повстречали войска Александра.

Страна, казалось, притихла под властью царских гарнизонов, но спокойствие было временным. Нас достигли новости о могучем вожде, в прошлом году сдавшемся Александру и клявшемся ему в верности; ныне он собирал соплеменников и спешно вооружался. Старая история — нового в ней было лишь то, что вождь владел Скалой Согдианы.

Об этой твердыне говорили, что она укреплена лучше всех прочих крепостей в Азии. Огромный, отвесно вздыбившийся утес с изрытым пещерами верхом. В этих норах жили многие поколения, там могла разместиться небольшая армия; там были склады с продовольствием, рассчитанным на многие годы осады. У обитателей Скалы имелись хранилища для воды — достаточные, чтобы все эти люди смогли продержаться засушливым летом. Говорили, что снег в тех краях еще не стаял, но вождь уже отослал наверх часть воинства, сокровища и женщин, пока сам поднимал округу против Александра.

Царь выслал вождю приглашение на переговоры. К тому времени уже было известно, что головы посланников возвращаются от Александра на плечах своих хозяев, а не как-нибудь иначе, и потому к нам действительно явились двое чванливых послов от племени. Выслушав условия Александра (он предлагал забыть всю историю в обмен на немедленную сдачу), послы рассмеялись и заявили, что царь может идти своей дорогой — или же остаться; взять Скалу Согдианы он сможет лишь в том случае, если его воины отрастят себе крылья.

Сохраняя спокойствие, Александр повелел накормить послов, и они благополучно унесли домой спои головы. Какой-нибудь согдианский вождь, получив по добный ответ, оставил бы им головы до того последнего мига, пока послы сами не были бы рады расстаться с ними. Александр же попросту решил ваять Скалу, даже если для этого понадобится осаждать ее целый год.

Весь наш лагерь перекочевал туда. Неприступную Скалу было видно издалека, и чем ближе мы подходили к ней, тем более убеждались: взятие такой твердыни — действительно задача, посильная одним только орлам. Утес неприступен со всех сторон; отвесные обрывы опоясали его кольцом, угрюмо нависая над острыми камнями. Едва виднелась присыпанная снегом узкая козья тропа, по которой поднимались сами жители; каждый шаг по ней надлежало пройти под разверстыми пастями пещер, темневших наверху.

Мы разбили лагерь немного поодаль — там, куда не долетали стрелы защитников. За ним, дугою растянувшись вкруг Скалы, расположились все те, кто шел за армией Александра, — торговцы и рабы, писцы и ремесленники, владельцы табунов, певцы, художники и скульпторы, плотники и дубильщики кож, танцоры и кузнецы, ювелиры, шлюхи и сводни.

Впоследствии люди писали об осаде так, будто Александр был дерзким мальчишкой, задумавшим напроказить всем назло. Конечно, это всегда было в нем — дерзость своего духа он сохранил бы и до глубокой старости. Но Скала правила многими лигами окрестных земель, и Александр просто не мог оставить ее, непокорную, за своею спиной. К тому ж и сами согдианцы, принимавшие за основной довод силу, сразу презрели бы власть царя и разнесли бы все его города на кусочки, едва бы он двинулся прочь.

Вождь племени, Оксиарт, покидал во дни мира свое орлиное гнездо. Его дом и родное поселение находились внизу, у начала тропы наверх, однако Александр не позволил воинам сжечь их, чтобы защитники не решили, будто он не намерен оставить в живых сдающихся. Из отверстий пещер на нас взирали люди — столь же крошечные, как если бы они были вырезаны на перстне. На кручах под ними, где даже летом нельзя было углядеть и тропки для кроличьих лапок, зима замела белым все маленькие уступы или трещины, покрывавшие камень рваными царапинами. Стояла полная луна, и снег мерцал россыпью драгоценных каменьев. Александр объехал вкруг утеса, задравши голову.

На следующее утро он призвал собраться тех из его воинов, кто вырос в горах. Таких набралось немного, и по большей части они были жителями холмов; им и ранее доводилось карабкаться на крепостные стены под началом Александра. Из тех, кто вызвался, он лично отобрал три сотни человек. Первому, кто заберется на вершину, он даст двенадцать талантов — богатство на всю жизнь; следующему — одиннадцать, и так далее. Они поднимутся этой же ночью по самой неприступной стороне утеса, которой не было видно из пещер. Каждый понесет с собою суму, наполненную железными колышками для шатров, и молоток, чтобы вбивать их в камень, а также и крепкую, но легкую веревку, чтобы привязаться к уже вбитому колышку перед тем, как начать заколачивать новый.

Ночь выдалась ясной, но морозной. У меня все было готово, но Александр не торопился ложиться: первый раз в жизни он не вел своих людей самолично. У скалолазов не могло быть лидера; каждый шел своим путем к далекой вершине. Александр же, не обладая надобным уменьем, не мог вынести того, что не рискует своею шеей вместе с воинами. Когда они забрались слишком высоко, чтобы их можно было различить в ночной полутьме, он вошел в шатер, но не мог успокоиться и продолжал ходить из угла в угол.

— Я видел, как упали трое, — сказал он. — Нам уже никогда не устроить им похорон. Они застряли в снегу — там, наверху…

В конце концов царь лег, не сняв одежд и приказав разбудить его с первым лучом солнца.

Проснулся Александр так никем и не разбуженный, ибо было еще слишком темно, чтобы действительно разглядеть что-нибудь в предрассветном сумраке. Его уже ждали несколько военачальников, вглядывавшихся в черную тень Скалы, размытую на фоне светлеющего неба. Едва очертания немного прояснились, Александр жадно впился в них взглядом. У него было отменное зрение, но глаза Леонната не уступали орлиным, хоть если, бывало, ему хотелось почитать, то держать написанное приходилось на вытянутой руке. Сейчас он указал ввысь, вскричав: — Они добрались! Они сигналят! Свету все прибавлялось, и вскоре мы тоже разглядели сгрудившихся на краю обрыва воинов, тесно уместившихся там, наподобие бакланов на какой-нибудь прибрежной круче. Воины уже развернули длинные полоски льняной материи, которую доставили наверх, обвязавши вокруг поясов; сигнал извивался, колыхаясь на утреннем ветерке.