Детство Ромашки - Виктор Иванович Петров

воротам подскакал Долматов. Белый конь под ним, всхрапывая, танцевал.

Открывай ворота! — пьяным голосом приказал он. Горопузов вскинул винтовку и грозно ответил:

Сдай назад! Стрелять буду!

Открывай, открывай! — послышался голос дяди Сени, подскакавшего к Долматову вместе с пятью казаками. Спрыгнув с седла, дядя Сеня громко сказал:

Горопузов, хорунжий Долматов интересуется, не забегал ли к нам человек?

А кто бы его пустил? Може, как с задов... Так там речка да и пути нет,— ответил Горопузов и спросил: — Какой из себя человек-то? А то вечор тут вон как было: варили мед, вышло мыло. По низинке-то, вон вдоль того мара,— показал он рукой в простор лунной ночи,— уж до того-то спешил человек и все по-за кустиками хоронился.

—« В чем одет? — спросил Долматов.

—А вот это я, господин хорунжий, и не приметил. Далеко ж, да и невдомек примечать.

—* Шипов, нечистый его возьми! — с досадой воскликнул Долматов и обернулся к дяде Сене: — Водка у тебя, хорунжий, водится?

—А ты как думаешь? — усмехнулся дядя Сеня.

—» Давай выставляй,— приказал Долматов, спешившись.

Скоро возле будки уже хлопотал Рязанцев, заставляя белую кошму, раскинутую на траве, бутылками водки, жестяными плошками с хлебом и жареной бараниной.

Долматов.пил стакан за стаканом, не закусывая. Через полчаса он был пьян, буянил и разогнал всех своих казаков. Покозыряв ему, они кое-как взобрались на коней и с пьяной песней удалились. Долматов стучал кулаком по земле, крутил головой и грозил кого-то зарубить:

—Напополам пересеку! Пересеку и — собакам!

Кого это ты так? — смеясь, спрашивал дядя Сеня, доливая его стакан водкой.

Жену. Понимаешь, жену! — грохнул Долматов себя кулаком в грудь.

—Врешь, не пересекешь. Любишь ее, знаю.

—Э-эх! — Долматов закрутил головой, заскрипел зубами.— Что же она надо мной делает?! — И вдруг забормотал:— Зарубил бы! Давеча зарубил бы, да подружка ее с мужем на плечи нацепились. Понимаешь, сама Шилову тюрьму отперла. И мне в глаза: отперла, говорит, и денег на дорогу дала. Нет, зарубаю! Вернусь — и враз!..— Он выпил еще стакан водки и повалился, а через минуту храпел, бормоча что-то во сне.

Дядя Сеня накрыл его шинелью и кивнул Рязанцеву:

—Куда его дел?

—Известно куда, в подбережную землянку,— ответил Ря-занцев.

Тогда готовь тарантас. Сам готовься к отъезду.

Слушаюсь! — козырнул Рязанцев.

—Хватит, Алексей Карпыч, накозырялись,— рассмеялся дядя Сеня.— Веди сюда Шипова. А ребятам скажи, чтобы карих в тарантас поживее закладывали.

—Да знаю! — воскликнул Рязанцев выбегая. А дядя Сеня привлек меня к себе и заговорил:

Досадно, Ромашка. Ни повидаться, ни поговорить как следует не пришлось. Сейчас с Рязанцевым и с этим, за кем он побежал, поедешь. Прямиком на Балаково поскачете. Ты там этого товарища, если Чапаев еще домой не вернулся, или Александру Григорьевичу представишь, или, еще лучше, Ибрагимычу.

А он кто? — спросил я.

Наш он, Ромашка. Революционер вроде Макарыча. Работу здесь среди казаков вел. Сам-то он родом казак. Вот его сюда партия и направила. Скрутили его казаки да в Уральск, в тюрьму. Он убежал, а Долматов его поймать сумел и у себя взаперти держал... А ты давай собирайся. Я пойду, мне с ним кое-что передать надо...

Когда я вышел из будки, лагерный двор был полон быстрого, но молчаливого движения. Лошади уже были заложены, на козлах в шинели и серой шапке сидел Рязанцев, двое верховых с винтовками за плечами ласковым полушепотом успокаивали лошадей. Третьего коня солдат держал под уздцы. Он фыркал, бил копытом в землю.

—Садись,— подталкивал меня к тарантасу Горопузов, набрасывая мне на плечи шинель.— В дороге укутаешься. Холодные ночи-то, к зорьке утренней, гляди, как прихватит.

Рядом со мной в тарантас сел Шипов. Шинель, перепоясанная ремнем, и шапка изменили его лицо. Глаза весело играли. Садясь, он пожимал руку дяде Сене и повторял:

—Спасибо, спасибо, дорогой! А дядя Сеня кивал на меня:

—Вот на него положитесь. Он знает.— И обратился к Рязанцеву:— Значит, как и решили, на Сулак. За казачьей гранью прямиком по бездорожью до Солянки. Смотри, Алексей Карпыч, луна скоро зайдет.

—Знаю, Семен Ильич. Не заплутаюсь.

Тогда все. Дома держись, как и договорились.— Дядя Сеня бросил под козлы тарантаса какой-то сверток.

Ильич, не сомневайся,— с необыкновенной задушевностью откликнулся Рязанцев.— Жизнь положу, а убеждений наших не предам!

—Трогай! — сказал дядя Сеня, вскакивая на коня. Рязанцев ударил вожжами по лоснящимся крупам коней,

и они вынесли нас за ворота.

Следом за нами скакало двое верховых. Впереди, сверкая пуговицами казачьего мундира,— дядя Сеня.

Грань мы проехали по целине и с великой осторожностью. За нею верховые отстали, а Рязанцев гикнул, взмахнул кнутом, и лошади понесли.

43

За последним из семи маров началась выжженная казаками степь. Едкая гарь полетела нам в лица из-под копыт всхрапывающих коней и, вздымаясь черным облаком позади, нагоняла и осыпала нас. Тарантас на бездорожье кидало из стороны в сторону, а иногда так встряхивало, что мы едва удерживались в нем. И так час за часом всю ночь. Только перед зарей у реки Солянки выбрались на дорогу в живую, не тронутую пожаром степь.

Черные, словно каждого из нас проволокли через трубу, мы по косогористому склону спустились к речке, запушенной ивняком.

—Отдых!—объявил Рязанцев, останавливая коней в узкой прогалине между ивовыми зарослями.— Ох, и зачернились мы, как те анчутки, что в аду под котлы с грешниками дрова подкладывают,— весело говорил он, наматывая на руку вожжи.— Вы чего же сидите? Выбирайтесь на землю. Тут она не казачья!

Я соскочил с тарантаса и бросился помогать Рязанцеву распрягать лошадей. Наш спутник с трудом сполз с тарантаса. Рязанцев успел подхватить его под руку и, держа возле себя, крикнул мне:

—Роман, под сиденьем брезент. Живо!

Я быстро раскинул брезент под куртинкой ивняка. Рязанцев, поддерживая Шилова под локоть, осторожно положил его на брезент.

—Э-э, товарищ, невеселые наши дела,— протянул он, присаживаясь на корточки возле Шилова.— Ты хоть слышишь, чего я говорю?

Шипов лежал как пласт. Серая бледность проступала даже через въевшуюся в кожу черноту. Рязанцев обтер ему лоб, щеки, помахал в лицо картузом и еще раз спросил, слышит ли он.

У Шилова чуть приметно дрогнули брови, и он с усилием ответил:

Да. Не трогайте меня... Спать, спать я...

Тогда лежи!—обрадовался Алексей Карпыч и качнул меня за плечо.— А ты стоишь на земле? — Он подмигнул и засмеялся.— Так чего же, давай хозяйничать.