Терновая цепь - Клэр Кассандра

За дверью находился очередной зал, полукруглый, с мраморным полом, покрытым многочисленными трещинами. У стены они увидели какую-то каменную платформу. Над платформой были прорублены два окна. Одно окно выходило на серую равнину. Второе представляло собой Портал.

По его поверхности бежали волны, она переливалась разными цветами, как пятно бензина на воде. Но сквозь эти радужные волны Корделия различила городской пейзаж и сразу узнала Лондон. Над ним плыли бесконечные черные тучи, ежеминутно сверкали кроваво-красные молнии. Портал вел прямо на мост; за мостом возвышалось готическое сооружение, знакомая башня с часами…

– Это же Вестминстерский мост, – удивилась Люси. – И здание Парламента.

Корделия несколько раз моргнула.

– Но зачем Велиалу отправляться именно туда?

– Не знаю, но… интересно, что это?

Корделия обернулась и увидела, что Люси, приподнявшись на цыпочки, рассматривает массивный железный рычаг, торчавший из стены слева от входа в зал. Какие-то толстые цепи тянулись к потолку.

– Не надо… – начала Корделия, но было уже поздно: Люси опустила рычаг. Цепь загремела, заскрежетала о камни где-то в потолке.

Внезапно круглый участок пола провалился, и открылось нечто вроде колодца. Подбежав к отверстию, Корделия увидела лестницу, а у ее подножия… свет.

Она начала спускаться. Отполированные стены по обе стороны лестницы были покрыты какими-то символами и надписями, но на этот раз Корделия могла их прочесть: это были не демонические руны, а арамейский язык. «И сказала жена змею: плоды с дерев мы можем есть, только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть»[65].

– Должно быть, эти надписи вырезали Сумеречные охотники, – сказала Люси, спускавшаяся следом за Корделией. – Вероятнее всего, потому что лестница вела в…

– Сад, – произнесла Корделия, которая уже спустилась вниз.

Путь им преграждала гладкая каменная стена – однако сбоку обнаружился еще один рычаг. Она взглянула на Люси – та пожала плечами. Корделия потянула рычаг на себя, снова раздался скрежет камня о камень, и часть стены отъехала в сторону. Корделия бросилась в проем и очутилась за стенами крепости, в саду, окруженном стенами, – точнее, когда-то давно это был сад. Растения погибли, земля высохла и растрескалась, повсюду торчали пни и валялись обломки камней.

Посреди сада стоял грязный, исхудавший, но вполне живой Мэтью.

Пока Грейс и Джесс в библиотеке были заняты рассылкой огненных сообщений во все Институты – их список был очень длинным, – Томас вызвался помогать Алистеру нести дозор на крыше. Оттуда открывался самый лучший вид на прилегавшие кварталы, и они могли заранее заметить приближение Стражей. А еще – хотя Томас знал, что надеяться на это не стоит – могли издалека увидеть подкрепление, прибывшее из Идриса через Безмолвный город.

Да, надеяться на лучшее было все труднее. Если верить часам, приближался рассвет, и небо на востоке должно было светлеть. Но оно выглядело точно так же, как в последние несколько дней: походило на котел с кипящей черной жидкостью. Пахло гарью, вода Темзы имела тусклый темно-зеленый цвет. Даже Стражей не было видно.

Томас оперся о парапет. Алистер с непроницаемым выражением лица смотрел вдаль.

– Так странно смотреть на пустую Темзу – ни одной лодки, – сказал Томас. – Ни голосов, ни шума поездов… как будто Лондон впал в спячку. Спит за живой изгородью с острыми шипами, как принцесса в сказке.

Алистер обернулся. Томас увидел в его черных глазах новое, ласковое выражение. Вспомнив о прошлой ночи, проведенной в лазарете с Алистером, он почувствовал, что краснеет, и быстро отвернулся.

– А у меня появилась надежда, хотя и слабая, – сказал Алистер. – Может быть, я схожу с ума?

– Не обязательно, – пробормотал Томас. – Вероятно, у тебя с головой не в порядке от недоедания.

Раньше Алистер улыбнулся бы на это, но сейчас его лицо оставалось серьезным, взгляд был обращен внутрь.

– Когда я решил остаться в Лондоне, – сказал он, – мной частично руководила мысль, что это правильное решение – не принимать предложение Велиала. А еще я остался из-за Корделии. Но было и еще кое-что. Я не хотел…

– Что? – спросил Томас.

– Оставлять тебя, – ответил Алистер.

На этот раз Томас посмотрел ему прямо в лицо. Алистер стоял, опираясь о чугунную решетку. Несмотря на холод, верхняя пуговица рубашки была расстегнута. Томас видел его ключицы, впадинку у основания шеи, которую недавно целовал. Волосы Алистера, обычно уложенные в безупречную прическу, растрепал ветер; щеки раскраснелись. Томасу так сильно захотелось прикоснуться к нему, что он вынужден был сунуть руки в карманы.

– В тот день, когда мы были в библиотеке втроем, ты, я и Кристофер, ты сказал мне несколько фраз, – произнес Томас. – Мне показалось, что это стихи. Как это переводится?

Алистер отвел взгляд, уставился на горизонт.

– «Ey pesar, nik ze hadd mibebari kar-e jamal. Ba conin hosn ze to sabr konam?» Да, это стихотворение. Точнее, песня. Персидская газель. «О юноша, твою неземную красоту невозможно описать словами. Неужели ты ждешь, что при виде такой красоты я буду медлить?» – Уголок его рта дернулся. – Я знаю эти стихи с детства, но не помню, когда именно понял, что они означают. Может быть, ты знаешь, что газели исполняют мужчины-певцы; и вот тогда мне впервые пришло в голову, что существуют, или существовали, мужчины, похожие на меня. Мужчины, которые свободно слагали стихи о красоте юношей, о любви к ним.

Томас, не вытаскивая рук из карманов, сжал кулаки.

– Не думаю, что кто-нибудь когда-нибудь считал меня красивым – кроме тебя.

– Ты неправ, – твердо сказал Алистер. – Ты не замечаешь, как смотрят на тебя окружающие. А я замечаю. Раньше чужие взгляды, устремленные на тебя, заставляли меня скрежетать зубами от дикой ревности… Я был уверен, что ты выберешь другого, кого угодно, но только не меня.

Он обнял Томаса за шею, притянул к себе, начал покусывать его нижнюю губу, и Томасу стало жарко. Теперь он знал, каково это – целоваться с Алистером. Это была не просто игра воображения; это было реально, и он хотел, чтобы это произошло снова, хотел с такой страстью, на которую не считал себя способным.

– Если прошлая ночь была первой и последней, скажи мне, – прошептал Алистер. – Я хочу знать.

Томас резким движением вытащил руки из карманов, схватил Алистера за лацканы пиджака и привлек его к себе.

– Твое поведение, – произнес он, коснувшись губ Алистера, – так раздражает.

– Вот как? – прошептал Алистер, глядя на него из-под полуопущенных ресниц.

– Ты должен знать, что небезразличен мне, – сказал Томас и снова поцеловал Алистера. Алистер почему-то смотрел на него с грустью. Он почувствовал, как руки юноши расстегивают его пиджак, касаются спины. – Ты должен знать…

Алистер вздохнул.

– Я много раз слышал это от Чарльза. «Ты мне небезразличен, я испытываю к тебе сильные чувства». Ни разу он не сказал просто: «Я люблю тебя»… – Алистер напрягся и резко отстранился, и Томас подумал сначала, что он обиделся, но Алистер смотрел мимо него, нахмурив брови.

– Посмотри. – Он сделал несколько шагов к краю крыши, пытаясь лучше разглядеть то, что заметил внизу, на улицах. Потом показал.

– Вон там.

Томас проследил за его взглядом, и у него чуть не остановилось сердце.

Они маршировали, словно солдаты, не глядя ни вправо, ни влево, – длинная цепочка фигур, одетых в белое. Они направлялись на запад, к центру Лондона.

Алистер в волнении провел рукой по волосам.

– Раньше они так себя не вели, – пробормотал он. – Обычно они бесцельно бродят по улицам. Я ни разу не видел, чтобы они собирались в группы больше, чем по двое или трое с того дня, как…

Томас содрогнулся. Когда они обнимались с Алистером, ему было тепло; сейчас он сильно мерз.