Бессмертный избранный (СИ) - Юлия Леру

Я поднимаю голову, когда он ничего не говорит, и вижу, что Серпетис пристально на меня смотрит.

— Продолжай.

— Тебе будет трудно это понять. — Я пожимаю плечами. — Ты привык жить без магии. Всегда надеяться только на себя. На свою силу — а не на силу воды, воздуха, крови. На оружие, пусть и заряженное заклинанием. У меня все не так. Я родилась в деревне, мои родители бедны и нездоровы из-за шмису и вони смердящих болот. Кем я была без магии? Еще одна девчонка из Шембучени, да еще и с… — я запинаюсь, — со шрамом через все лицо.

Серпетис смотрит прямо на мой шрам, и я пытаюсь выдержать этот взгляд, но не могу.

— Магические способности дали мне шанс стать хоть кем-то, — говорю я, отводя взгляд. — Я умела лечить, заговаривать, хотела стать Мастером и сама учить магии. Когда магия ушла, я… я словно потеряла все, что имела. Я обладала силой — а стала бессильна. Вернулась к той девчонке из Шембучени, которая не обладает ни красотой, ни умом. — Я накладываю последний слой повязки и закрепляю ее, чтобы она не развязалась. Я рассказала ему о своих чувствах так просто и так много. Но вовремя остановилась, чтобы не рассказать главного. Я поднимаю взгляд — он все еще внимательно смотрит на меня. — Энефрет дает мне возможность коснуться той магии, что у меня была. Иногда мне почти кажется, что я могу колдовать. У меня все равно ничего больше не осталось, — заканчиваю я неловко, и пододвигаю к себе таз, куда уже накидана куча грязных повязок, давая понять, что сказала все.

Серпетис задумчиво трогает повязку; он, похоже, тоже не знает, что сказать.

— Я расскажу Глее. Она осмотрит тебя потом.

— У того парня, умершего, было то же самое? — спрашивает он.

— Да. Только рана была укушенная. Потому я и осматривала тебя в тот раз.

— Тогда зачем еще один осмотр? Вы ведь не знаете, как это лечить. Займитесь теми, кого еще можно спасти.

Я поднимаюсь, сжимая снова задрожавшие руки. Зачем он так говорит? Неужели мы спасли его с поля боя только чтобы смотреть, как он умирает от неизвестной заразы? Я вспоминаю глаза Глеи, повторяющей «хотя бы густокровье, хотя бы чары», и чувствую, как затуманивают зрение подступившие слезы.

— Он умер быстро?

— Глея сказала, во сне, — сглотнув, говорю я.

— Хорошо. — Я все еще стою у его лежака, и теперь в голосе Серпетиса прорезывается нетерпение. — Иди же.

— Мы постараемся тебе помочь, — говорю я.

— Мне не нужна ваша помощь. Считай, это приказ, что тебе приказывает син-фиоарна. То же я скажу и Глее. Оставьте меня в покое и занимайтесь другими ранеными. Иди же.

И я ухожу, заливаясь слезами.

Ночь проходит спокойно и тихо, если не считать бреда вояки, которому Цилиолис отрезал ногу.

Наутро в палатке оказывается еще четверо умерших, и двое из них не были укушены. К полудню к ним добавляются еще шесть человек, среди которых — тот бредивший ночью вояка. В лагере поднимается самая настоящая паника. Спокойны лишь два человека: Серпетис, стоящий на пороге смерти, и Инетис, которая сегодня спит особенно долго и громко, завернувшись в одеяло с головой.

А я горько плачу на своей жесткой подстилке, хоть и понимаю, что мои слезы никому не нужны.

42. ВОИН

Скороход едва дышит, и, кажется, даже сам воздух вокруг него горяч и полон нетерпения. Я сижу у очага и слушаю, как сугрисы клянут, на чем свет стоит, погоду, лошадей, побережников и шмису. Их осталось четверо — трое уехали, двое лежат при смерти в палатке лекарок, и, похоже, уже сегодня умрут. Оставшиеся сбежали бы, если бы могли, но бежать уже некуда.

Скороход рассказывает о том, что видел и слышал на краю линии сражений — там, где войска Асморанты ведут упорные бои с армией побережников. Снежная буря заставила его остановиться, а затем повернуть назад. Его лошадь понесла, упала, сломала ногу — и ему пришлось оставить ее в снежной долине, наполненной воем ветра и скрежетом зубов невидимого врага. Он едва избежал встречи с отрядом побережников, ведущих зеленокожих людей перед собой — и клялся, что зеленокожие сидели на цепи, как преданные собаки.

До Шина он не добрался.

— Они идут сюда, — говорит скороход, выпивая поданную ему кружку с теплым супом одним глотком. Берет ложку и начинает зачерпывать со дна фуфр и суповину. Он проголодался и устал, но он не выполнил приказ, и это его гнетет. — Я прошел мимо одной деревни в нескольких мересах отсюда. Она пуста. Жители ушли. Не знаю, как с другими. Их некому останавливать.

— Если они идут сюда, нам нужно уйти в лес, — говорит один из сугрисов, и словно в ответ на его слова полог откидывается, и в палатку входит Инетис. Окидывает меня взглядом, в котором сквозит полнейшее безразличие и поворачивается к сугрисам, поддерживая рукой тяжелый живот.

Заметив ее, сугрисы замолкают.

За сегодня я узнал много нового о правительнице Асморанты. Я услышал от напуганных воинов, что Инетис появилась вместе со своим сыном словно ниоткуда в пяти шагах от лагеря. Что появившаяся вместе Унна держала меня за руку и плакала — а ведь мгновение назад снежное поле было пустым на мерес вокруг. Что странная женщина, не похожая на женщин Асморанты, прибыла вместе с правительницей — и что она не говорит по-нашему, но понимает все до единого слова и кожа ее холодна как лед. Что, войдя в палатку сугрисов в первый день, правительница