Современная английская повесть - Стэн Барстоу

— Ты должен рассказать мне, что это тебе взбрело на ум.

— Мы ездили к морю. На поезде из Тефтона. Вот и все.

— Допустим, она полоумная, но зачем ей понадобилось тащить с собой тебя?

— Не говори так о Рут.

— Ну вот, конечно, и ты туда же, и ты против меня. Все вы против меня. Больше от вас ничего не дождешься, хотя, видит бог, не знаю, чем я это заслужила. Я старалась, мучилась, тащила на себе этот дом, а разве для того я родилась на свет, как по-твоему? Думаешь, судьба не сулила мне куда больше, когда я была в твоих летах?

И так снова и снова, все одно и то же. Элис сидела как каменная, без всякого выражения на лице.

— Разве вы, хоть кто-нибудь из вас что-то понимает, беспокоится о чем-то? Что вы знаете о моих страданиях? О всех жертвах, которые я приносила? Нет, вы не знаете ничего. Только он один понимал, он был чуткий, и вот его отняли у меня. И что у меня теперь осталось?

Джо вертел в руке маленький камешек — один из тех, что нашел на берегу, — перекатывая его между большим и указательным пальцами.

— И почему это она совсем завладела тобой? Почему ты должен вечно ходить туда и делать все за нее? А для меня ты когда-нибудь что-нибудь сделал? И чем она лучше других? Жизнь идет своим чередом, и неужто никто не может вправить ей мозги? Разве я не могла бы тоже улечься в постель и лежать, не вставая? Она просто не в своем уме, и никто в этом не виноват, кроме нее самой. Она просто хочет использовать тебя. И этому надо положить конец. Нечего тебе ходить туда, торчать там чуть ли не весь день и всю ночь, взаперти с этой сумасшедшей.

— Она не сумасшедшая, не надо так говорить.

— Вот как ты разговариваешь со мной? И это мой родной сын? Ты это от нее перенял. Она гордячка, она сама отдалилась от нас. Ну и пусть, она для нас теперь никто.

— Для вас, но не для меня.

— Ну да, ты держишь ее сторону, она восстановила тебя против меня. Что ты можешь знать, сынок? Ты еще ребенок, ты не можешь знать всей правды о ней. И он не знал. Она отняла у нас его, а теперь хочет отнять тебя.

— Но ей нужен кто-то. Я нужен. Я должен ей помогать.

— Должен? А если я скажу — нет? — Дора Брайс отвернулась, направляясь в кухню. — К морю! Кто дал ей право швыряться деньгами, устраивать себе увеселительные поездки, развлекаться? К морю! И ты скажешь, она не бесчувственная? Сколько времени-то прошло? Четыре недели. Меньше даже. И она уже отправляется к морю. Бесчувственная, как есть бесчувственная.

— Нет, — тихо произнес Джо. У него было тошно на душе, но он не мог позволить обижать Рут, он должен был встать на ее защиту против них всех.

— А что будет дальше? Я тебе скажу. Да это всякий тебе скажет. Она или совсем свихнется и ее увезут в сумасшедший дом, или не сегодня-завтра найдет себе другого — и только ее и видели. Вот так.

Конец этому положила Элис. Не Джо, а Элис, у которой не было больше сил сидеть в этой душной комнате и выслушивать бесконечные жалобы матери на свою горькую судьбу. Она вскочила.

— Хватит уж, — сказала она, — оставь его в покое. Не все ли равно, куда он ходит? Какой от этого вред? Не можем мы, что ли, хоть на время забыть все и разговаривать как люди?

— И ты? И ты туда же? Ты тоже становишься на ее сторону, и ты против меня?

— Да никто не против тебя.

— Я могла бы стать Кем-то, мисс, могла бы жить настоящей жизнью, могла бы…

— Да все мы знаем, кем ты себя воображаешь. Настоящей леди! Мы всю жизнь об этом слышим, и ты думаешь, мы верим в это? Почему мы должны верить? Да и какая разница? Ты все это себе навыдумывала — разве нет? Прячешься от жизни за свои пустые фантазии, грезишь наяву. А что ты такое на самом деле? Пятидесятилетняя женщина, жена рабочего с фермы. И живешь ты здесь. Ну так почему ты не можешь успокоиться, почему не довольствуешься тем, что есть?

Дора Брайс стояла у стены и легонько покачивалась из стороны в сторону, прикрыв глаза рукой.

— А я больше не могу здесь оставаться. Не могу сидеть в этой комнате и слушать, как ты грезишь, строишь какие-то несбыточные планы, и ждать чего-то, на что-то надеяться. Все ждать, ждать — один год, другой, еще невесть сколько, до бесконечности, потому что, скорее всего, это никогда не кончится, и я не собираюсь стать тем, во что ты хочешь меня превратить, делать то, чего ты не сумела сделать, — я буду жить по-своему, найду себе что-то в жизни и буду радоваться, как бы ни обернулось дело. Ты не умеешь быть довольна, а я буду.

Джо хотелось заставить их замолчать, он не мог вынести жестоких слов, летевших от одной к другой с целью ранить, оставить надолго след. Но он ничего не мог поделать с ними. Они даже не заметили, как он выскользнул из комнаты и потом из дома. Поездка к морю была позабыта. Джо прошел деревней, вышел за околицу; комок в горле душил его, ему хотелось плакать от ненависти к Фосс-Лейн и к тому, что они там говорили о Рут, и от того, что не было больше Бена, который знал бы, как заставить их замолчать, и все расставил бы по своим местам.

Он шел своим обычным путем, через поля, потом поднялся на холм и только там дал себе волю, упал в траву и заплакал. Но он плакал не о себе. Он все вытерпит. Ему было жалко их и жалко этого волшебного дня у моря, который теперь, когда они узнали о нем, был непоправимо испорчен. Ему оставались только камешки. И он вынул их из кармана и прижал к щеке. Это было каким-то утешением.

Элис Брайс тоже вышла из дома и после минутного раздумья направилась в противоположную сторону — к Хармерс-Барн, где жил Боб Фолей, кузнец, который постоянно заговаривал с ней и поглядывал на нее, понятно как. Он желал ее. Она испытывала приятное волнение и чувство вины и отчасти страха и вместе с тем сознавала себя хозяйкой