Дипломат - Джеймс Олдридж.

Мак-Грегор дал номера телефонов Асквита и миссис Берри.

– Даже если вы не хотите работать на промыслах компании, все равно летим, – сказал профессор, пожимая ему руку на прощанье. – Не сомневаюсь, что в Иране вы себе найдете и другую работу по сердцу.

Мак-Грегор ухватился за эту мысль, увидя в ней решающий аргумент в пользу своего отъезда. Он и раньше знал, что встретит со стороны профессора Уайта самое горячее сочувствие и готовность помочь. Мак-Грегор от души поблагодарил профессора и вышел. Теперь оставалось только развязаться с департаментом по делам Индии – и в понедельник он улетит с профессором Уайтом в Иран. Но для этого нужно, чтобы в департаменте приняли его отставку. А для этого нужно идти к Эссексу.

Но это было легче решить, чем сделать; Мак-Грегор не мог заставить себя отправиться к Эссексу. Он побывал в банке, где у него был текущий счет, и предупредил управляющего, своего знакомого, что собирается уехать из Лондона; он позвонил по телефону матери и сказал, что здоров, на днях заедет к ней и лично расскажет о своих делах; он даже начал для виду укладывать книги и купил новый большой чемодан, чтобы убрать в него лишние вещи; но заставить себя пойти к Эссексу он не мог. Для этого понадобился еще день злобной газетной шумихи.

Двое репортеров выследили его у Асквита и целый день не давали покоя Джейн, которая отвечала им кротко и вежливо, но недостаточно решительно; Джейн Асквит была неспособна на резкость с кем бы то ни было. Теперь уже нельзя было уберечь имя Асквита, и вся Англия узнала, что ее величайший преступник, Мак-Грегор, скрывается в доме досточтимого Джона Ахава Асквита, который должен выступать в качестве помощника лорда Эссекса на предстоящем обсуждении азербайджанского вопроса в Совете безопасности. Это было уж слишком, и Мак-Грегор почувствовал, что силы его начинают иссякать. Его преступление с каждым часом выглядело все более тяжким. Положение обострялось. Газеты и министры в отставке, епископы и пэры, тузы и мелкая сошка – все, кто только умел достаточно громко говорить, единодушно требовали от правительства скорой и решительной расправы с Мак-Грегором. Правительству предлагалось рассматривать создавшуюся ситуацию как кризис британской дипломатии – да, впрочем, так оно и было. До заседания Совета безопасности оставались считанные дни; теперь уже одних заявлений и опровержений было недостаточно, они не могли разрубить затянувшийся узел.

И вот ко всему еще припуталось имя Асквита.

Может быть, даже это не заставило бы Мак-Грегора решиться, но тут неожиданно сам Эссекс ускорил дело. Он прислал за Мак-Грегором машину и одного из своих новых, более удачливых молодых помощников. Мак-Грегор понял, что больше уклоняться нельзя. Пора было положить всему этому конец, а конец мог быть положен только в том случае, если они с Эссексом придут к какому-то соглашению, ибо, по иронии судьбы, дело оборачивалось почти так же неприятно для Эссекса, как и для Мак-Грегора. Открытые противники внешней политики правительства, парламентские «заднескамеечники», левые журналисты, либеральные газеты, коммунисты и наиболее осторожные представители нейтральных кругов – все настаивали на замене Эссекса в Совете безопасности другим представителем: слишком уж много толков шло вокруг его имени и слишком громко подвергалась сомнению правильность его оценки азербайджанских событий. Такие голоса раздавались и раньше, но сейчас они звучали особенно настойчиво. Это был парадоксальный, но неизбежный результат все усиливающихся нападок на Мак-Грегора. Чем больше винили одного, тем сильнее сомневались в другом. Нужно было найти какой-то выход, и Мак-Грегор отправился к Эссексу.

– Вы оказали очень дурную услугу Джону Асквиту, втянув его в эту историю, Мак-Грегор. – Эссекс надел очки с вырезанными полумесяцем стеклами и не стал тратить время на риторические вступления. – Вы ведь знали, что у него хватит донкихотства полезть за вас в драку. Теперь он наживет себе неприятности.

– Асквит ни с кем за меня в драку не лез, – сказал Мак-Грегор. – Он, как порядочный человек, дал мне возможность спрятаться от газетчиков и спокойно обдумать создавшееся положение.

– Ну и как, вы что-нибудь надумали?

– Нет, – сказал Мак-Грегор. – Дело зашло слишком далеко.

– Вы сами навлекли это на себя, – сказал Эссекс, – и я не могу вам сочувствовать. Вероятно, теперь вам уже стало ясно, какую ошибку вы совершили и как дурацки вели себя. Согласны вы публично отказаться от своего письма и принести извинения?

– Вы считаете, что другого способа уладить дело нет?

– Безусловно, – сказал Эссекс. – А вы что же думали?

– Не знаю, – сказал Мак-Грегор. – Я лично хочу только одного: получить отставку и уехать отсюда; но мне кажется, что отречься от самого себя – слишком дорогая цена за это.

– Послушайте, Мак-Грегор, я сам не знаю, зачем я это для вас делаю, но постарайтесь понять: если вы без проволочек напишете заявление о том, что вы отказываетесь от своего письма, я готов спасти вас от гибели. Более того, – может быть, мне даже удастся уберечь вас от увольнения. Пишите, и я позабочусь о вашей судьбе.

– Не понимаю, почему вы придаете такое значение этому письму…

– В нем корень зла, Мак-Грегор, и вы должны от него отказаться. Имейте в виду, мне и так немалого труда стоит удерживать работников Службы безопасности, которые уже нацелились на вас. Я долго и терпеливо ждал, Мак-Грегор, но больше я ждать не намерен.

Этот прямой наскок был как раз то, чего нехватало Мак-Грегору, чтобы начать сопротивление. До сих пор ему приходилось иметь дело с противником неуловимым, безликим, растворявшимся в газетных статьях, радиопередачах и слухах; это обезоруживало его, не давало возможности непосредственно отвечать ударом на удар. Сейчас, оказавшись лицом к лицу с Эссексом, он должен был отвечать, даже если раньше не собирался. Наконец у него появился случай схватиться с живым противником.

– Не стоит возвращаться к этому, – сказал Мак-Грегор. – Я пришел сюда потому, что надеялся вместе с вами найти какой-нибудь другой, более достойный выход. А об этом письме теперь говорить не стоит. Чем больше я о нем слышу, тем меньше я расположен от него отказываться.

Эссекс снял очки и как бы заново примерился к противнику. – Хорошо, – сказал он. – Не желаете принимать мое предложение, поговорим иначе. Я пытался найти достойный для вас выход, но, поскольку вы упорствуете, я вижу, что это безнадежно. Даю вам еще один шанс, Мак-Грегор. Вы хотите получить отставку и покончить с этим делом. Вы хотите, чтобы все совершилось быстро и без затруднений. Хорошо, я берусь уладить вопрос о вашей отставке без всяких для вас последствий, если вы откажетесь от своего письма. Вы должны от него отказаться!

Наконец-то вопрос был поставлен прямо: полная свобода за постыдный отказ от своего мнения. Мак-Грегор оказался в положении политического заложника, и, хотя в этом не было для него ничего неожиданного, его поразил цинизм, с которым это делалось. Он так и сказал Эссексу: – Не думал я, что вы станете делать из меня политического заложника. Да еще так откровенно.

Эссекс схватился за край стола с такой силой, что у него побелели суставы пальцев. – Еще не то будет, чорт побери, если вы не перестанете упрямиться. Дело слишком серьезное, и для церемоний нет времени. Вы хотели откровенности – вот, получайте!

– Без прикрас, без ложного стыда, – насмешливо произнес Мак-Грегор.

– Именно. – Эссекс был бледен от ярости. – А чтобы вы поняли, насколько это серьезно, скажу вам, что русские уже предложили поставить ваше письмо на обсуждение. Они даже требуют, чтобы вы были вызваны на заседание Совета безопасности. Видите, до чего вы довели.

– Я только написал письмо, – сказал Мак-Грегор. – Больше ничего.

– Нет, вы сделали гораздо больше, – снова вскипел Эссекс. – Ваш поступок граничит с нелояльностью, Мак-Грегор. И не думайте, что от этого можно так легко отмахнуться. Вы использовали свое служебное положение для того, чтобы обвинить собственное правительство в серьезных нарушениях международных норм. Помните, вы не какой-нибудь рядовой обыватель, высказывающий свое личное мнение! Вы были посланы с конфиденциальной миссией в качестве представителя английского правительства, чтобы помогать мне в проведении определенной политической линии. Вы совершаете государственное преступление, выступая против своего правительства. Вы злоупотребили своим служебным положением. Вам не возбраняется иметь собственное мнение, Мак-Грегор, но как лицо официальное вы не имеете права выражать его вслух, если это идет во вред вашему правительству. То, что вы сделали, называется изменой.

– Изменой? Чему?

– Не кричите, – сказал Эссекс. – Я вас не обвиняю. Я только констатирую положение вещей. Факты, голые факты.

– Но факты вовсе не таковы, – сказал Мак-Грегор. – Я не изменял долгу и не обманывал оказанного мне доверия. Я просто написал письмо, в котором сказал правду – и правительству и вообще всем.