Чакра Кентавра (трилогия) - Ольга Ларионова

— Эй, белоногий, — насмешливо окликнул его страж, — никак ты подрядился на амантову кухню хворост таскать? Надорвешься!

Общий хохот был беззлобным — стражи даже в лихое время умудрялись заскучать.

— Да нет, это я у своей любушки над постелью повешу, — отшутился Харр, — чтоб не гуляла налево, когда я в дозоре!

Шуточка была как раз по стражеву уму — ржали они до тех пор, пока Харру были слышны их голоса. А ему самому было уже не так весело: пока он разделывался с опавшими подкоряжниками в ночной темноте, он был героем; сейчас же, выставленный напоказ перед немногочисленным, но достаточно опытным по здешним меркам войском, он очень даже легко мог и мордой в грязь вляпаться.

Одна надежда — наследник.

Кстати, тот вдвоем с батюшкой уже прыгал на ратном дворе, размахивая своим недлинным, но хорошо заточенным и вполне боевым мечом. Как Харр и ожидал, обучение тут сводилось к поединку, где младший нападал, а старший только и думал, как бы не покалечить отрока.

К стене был прислонен кожаный мешок, из которого выползала голубоватая глина.

— Долго спал, — вместо приветствия констатировал Иддс, впрочем, без укоризны.

Харр молча поклонился — не шутки шутить нынче пришел. Мальчик тут же подбежал, присел на пятки, положил к его ногам меч — видно, так здесь определяют себя в ученики. Харр взял оружие, попробовал на большой палец — заточен он был, естественно, хреново, но рыцарь твердо знал, что начинать урок надо с доброго слова.

— Меч у тебя славный, — сказал он, не слишком таким образом покривив душой. — А не тяжел? Встань.

Мальчик вскочил, горделиво пошевеливая подкожным бугорком уже натруженной мышцы, которую у него на родине не без основания именовали мечеправной. Харр ткнул пальцем в упругую смуглую кожу:

— Живая?

— Ась?

Мальчик был так изумлен вопросом, что поглядел на собственную руку, словно под кожей, золотящейся, точно кожурка лесного ореха, была зашита лягушка.

— Ну, держи. — Харр кинул мальчишке меч костяной рукоятью вперед.

Как он и ожидал, цепкая рука ухватила его с такой силой, что косточки побелели. Вот и будет первый урок. Он нагнулся к куче камней и бревен, сложенной возле двери (аи да амант, ничего из его слов не позабыл!), вытащил палку средней увесистости и, сложив собственный меч у ног Иддса, взиравшего на все с отрешенным видом, крикнул отроку:

— Как тебя звать‑то?

— Завл!

— Ну, Завл, защищайся…

И пошел гонять его сперва лениво, а потом набирая и набирая лихость и следя только за тем, чтобы озверевший Завл, которому уже изрядно перепало и по ребрам, и даже по уху, не извернулся и сдуру не перерубил его дубину — тут ведь сгоряча и покалечить может. Но подросток, не привыкший к нападению — ох, папенька, дооборонялся! — уже позеленел от напряжения.

Харр внимательно приглядывался к его руке, стараясь ее не задеть, — может, хватит? Нет, еще чуток. И еще. А вот и попробуй повыше меч поднять… Он знал, как это бывает, когда всеми силами удерживаешься от того, чтобы левой рукой не поддержать локоть совсем уже онемевшей правой. Сейчас уже выбить оружие у Завла мог бы и воробей, только клюнь. Но Харр делать этого не стал, отскочил и палку опустил.

— Будет пока. Охолони.

И то сказать — пот так и катился по осунувшимся щекам, хоть бусы нанизывай. Харр вытянул руку и снова ткнул пальцем в мечеправную мышцу:

— А теперь — живая?

Мальчишка сглотнул, не находя в себе сил разжать губы. Прикосновения он не почувствовал, это было очевидно.

— Дрался ты справно, — похвалил его рыцарь, — но только толку от твоего мужества с гулькин нос, потому как сейчас, будь это бой взаправдашний, лежал бы ты уже с выпущенными кишками. Какая первая заповедь у настоящего бойца? А вот запоминай: от зари до зари бейся, а чтоб рука была свежа. Ты же ее так напряг, словно масло из рукояти выжимать собрался. Теперь оттереть бы ее не худо.

Это до Завла дошло — он запрокинул голову с полузакрытыми от усталости глазами и коротко свистнул. Харр проследил за его взглядом и увидел давешнюю девчурку, которая сидела на самом верху, на срезе крыши, и, болтая йогами, наблюдала за тем, что происходит во дворе. Услыхав призывный сигнал брата, она протянула руку, ухватилась за толстенную веревку, свешивающуюся от крыши до самого зелененого настила, и привычно заскользила по ней вниз, сверкнув голой попкой. Харр чуть языком не зацокал — не младенец же, в самом деле, а в ратном дворе порой бывает до полусотни стражей, мужиков в самом соку. Каким местом батюшка‑то думает?.. Батюшка его сомнение угадал с лету, криво ухмыльнулся:

— У меня, между прочим, зелененые‑то не только ошейники…

Харра аж мороз по спине продрал — это ж на всю оставшуюся жизнь!

Девочка между тем кивнула ему, как старому знакомому, и принялась сноровисто растирать братнину руку. Делала она это не только привычно — в ее обхождении с Завлом было что‑то такое, что бывает у взрослых людей, объединенных одной тайной. И что‑то не похоже было, что это — детские забавы…

Впрочем, уж его‑то это совершенно не касалось. Пока круглозадая пигалица трудилась, приводя братца в норму, Харр набрал из мешка глины и сотворил на полу десять крепеньких кучек; в каждую воткнул прут.

— Что, рубить? — Завл так и рванулся из сестриных ручонок.

— Попробуй.

С норовом был малыш. И скорее всего, ему уже приходилось перерубать здоровые палки вроде той, что была у Харра в руках. А вот тоненькие прутики — нет. Подлая хворостина вздрагивала, завихряясь ободранной корой, и укладывалась набок, приминая бороздку в мокрой глине. Завл чуть не плакал.

— Заповедь вторая, — с излишним, наверное, занудством проговорил новоявленный наставник, — прежде чем в бой ввязываться, оружие наточи да на шелковой нитке проверь.

Он круто повернулся на каблуке:

— Тебя, красавица, как кличут?

Пигалица по–взрослому повела тонкой бровью:

— Для своих я — Зава, а для опричных — Завулонь.

— Давай‑ка, Завка, бери это полотенчико в зубы и чеши по–быстрому наверх; как влезешь, крикни погромче и кидай его вниз.

Завулонь какой‑то миг размышляла — не обидеться ли? — но потом передумала и, послушно перекинув полотенчико через плечо и придерживая его зубами, проворно полезла вверх по висячей лесенке. Харр всеми силами удержал себя от того, чтобы не стрельнуть ей вслед блудливым взором. Вместо этого он подошел к аманту, наклонился за своим мечом и нравоучительно изрек:

— Вот гляди, как надо юного отрока обучать, когда я в отлучке буду.

Он стоял в непринужденной позе — во всяком случае, так могло показаться со стороны, — ожидая окрика сверху. Наконец послышалось звонкое “Эгей!”, и он, молниеносно выхватив меч из ножен, подскочил к первому пруту, срубил его почти не глядя, легким козлиным прыжком перемахнул через бревно, срубил второй, обогнул груду камней… Не успело полотенце коснуться утоптанного настила, как все десять прутов были срублены под корень, хотя для этого пришлось пересечь по косой линии весь двор.

— Это, как говорится, присказка, — улыбнулся Харр юному наследнику, взиравшему на его прыжки и увертки, как на плясунью или фокусника. — Насобачишься на простой рубке–я тут еще и воинов понаставлю, и сетей понавешу. Не соскучишься. Ну, мы пошли вечерять, а ты еще поупражняться можешь, только меч подточи.

Он подымался за Иддсом в обеденный покой, прыгая по ступенькам как мальчишка. Надо же — выкрутился! И самым неожиданным образом: от него ждали нешуточной боевой науки, а он взамен этого придумал игрище, а уж в этом‑то он был мастак! И все довольны. Теперь он сколько угодно его сердцу будет забавляться с наследником, сохраняя при этом вид наисерьезнейший, а наскучит — оставит вместо себя Дяхона и подастся какой‑нибудь караван сопровождать, амант ведь обещался.

Перспектива открывалась самая радужная.

— На дорогу сегодня не пойду, — предупредил он аманта, налегая на пироги. — Сяду с отрядом возле ворот, так чтоб до любой напасти было рукой подать. А ты разведчиков вперед разошли, можно и из лихолетцев.

— У нас пирлюхи — самые надежные разведчики, — отмахнулся амант. — Вчера, если приглядеться, их наверху мелькало видимо–невидимо, а сегодня одна–две, не более. Похоже, подались вонючки к Межозерью, не ждали у нас такой отпор получить. Но ежели и там им не отколется, вполне могут по второму разу на нас попереть. Бывало.

— А обратно к себе в лес не уползли?

— И так возможно, — амант тоже налегал на снедь, было видно — битвы сегодня ночью не ожидается. — Только у себя они не залягут, бабы ихние не дадут: ведь ежели поднялись, то значит, совсем нечего есть. Раненых бросят да на закат подадутся, к Медоставу Ярому. Ох и чуден нектарный стан, и аманты поют там не врозь, а вотрое… Жалко будет, если гробанут.