Круги в пустоте - Виталий Каплан

Он уже повернулся, уже собрался шагнуть к старосте - но в последний миг остановился. Очень уж жадно мигнули у того глаза... как-то очень уж расчетливо. И сразу вспомнилось, как предупреждал кассар: "ты им не верь... это даже не призраки, а так... пустота".

- Скажи, Глау-Йонмо, - сжав на всякий случай кулаки, спросил Митька, - а как звали того старика-единянина, которого ты забросал камнями в колодце?

- Я... я не знаю его имени, - выплюнув сгусток крови, прошептал староста.

- Нет, - напряженно ответил Митька, - ты бы знал... будь ты настоящим. Тебе бы сказали... потом. Тебе бы объяснили, за чью смерть мстят. Но раз ты не знаешь - значит, знаешь только то, что и я... значит, ты - мой глюк. Пошел ты нафиг!

И не оборачиваясь, он быстро побежал вперед, рассекая грудью плотный воздух. Пускай это "даже не призрак"... пускай он сманивал, сбивал с пути... а все же западло вот так оставлять человека... хотя бы мысли о человеке.

Потом, когда в ногах растеклась ноющая боль, а дыхалка сбилась, он остановился. Поглядел по сторонам. И судорожно вздохнул.

Там, слева, был Хьясси. Совершенно живой, одетый в белое млоэ. Сидел под кустом, играл на самодельной, вырезанной из полого тростника дудочке. Кажется, это слегка походило на уличную песенку "причитание старухи", но получалось так себе... фальшиво получалось. Интересно, механически подумал Митька, а при жизни у Хьясси был музыкальный слух?

- Привет, - отстранив от губ дудочку, махнул ему Хьясси. - Иди сюда! Мне без тебя скучно.

- Но как же... - оторопело протянул Митька, - тебя же зарезали... кассар зарезал.

- Ну да, - снисходительно кивнул Хьясси, - но это было совсем не больно. Зато теперь меня никто уже не зарежет и не прибьет... и ни холода, ни жары... и есть не хочется. Красота! Давай, садись рядом, тут классно! Отдохнешь.

Что-то скользкое шевельнулось в мозгу. "Классно"... никогда бы Хьясси так не сказал. Откуда ему русский знать? Стоп! А ведь и староста тоже говорил по-русски! Олларские слова, хоть и совершенно ясные, а все-таки есть в них какой-то оттенок... Митька не раз ловил себя на том, что не уверен, до конца ли он понимает своих собеседников. Вот, к примеру, по-русски "отдых" - это просто отдых, безо всяких там вторых смыслов, а олларское "лонни" намекает еще и на награду, типа не просто отдых, а отдых за что-то... вроде как отпуск или каникулы. Сейчас же никакой разницы он не замечал, и значило это одно из двух: или те, кто встретился ему на Темной Дороге, действительно говорили по-русски, или передавали ему прямо в мозг свои мысли. Странно... это действительно Хьясси?

- Слушай, - осторожно начал Митька, - а почему ты это... почему не в раю? Ну, в этом самом... светлом царстве Единого? Помнишь, ты говорил? Ну, как это... лазоревые небесные сады... Ты с Ним не встретился?

- С кем? - непонимающе уставился на него Хьясси.

- Как с кем? С Единым, само собой. Ты же умер, значит, Он должен тебя взять к Себе, на небо. Как и родителей твоих. Тебя что, к ним не пустили?

- Понимаешь... - Хьясси слегка поморщился, - все на самом деле оказалось не совсем так. Все гораздо скучнее... Я потому и обрадовался, что тебя встретил.

- Вот, значит, как? - Митька поежился. - А скажи, как зовут мою маму?

- Елена Михайловна, - не раздумывая, сообщил Хьясси.

Ну что ж. И почему кассар всегда оказывается прав? Как здорово было бы сейчас ошибиться, но увы...

- Ты врешь, - глядя в сторону, скучным тоном произнес Митька. - Кто бы ты ни был, ты врешь. Ты не можешь знать, как зовут мою маму. Я тебе не говорил.

- Это я когда живой был, не знал, - возразил Хьясси. - А мертвые знают все.

- Да? - недоверчиво прищурился Митька. - Тогда скажи, почему мой отец бросил нас с мамой?

Хьясси замялся, настороженно глядя на Митьку.

- Ну... мало ли... может, он твою маму разлюбил? Или она его сама прогнала?

- Не знаешь? Ну вот и я не знаю. А говорил, типа мы, мертвые... Короче, ты знаешь только то, что у меня есть в мыслях. А значит, ты врешь, и нет тебя! Ты ни живой, ни мертвый! Ты никакой. Ты не Хьясси! - Почему же? каким-то раздраженным, взрослым голосом осведомился мальчишка.

- Потому что настоящий Хьясси не стал бы на такой вопрос отвечать! Просто молча бы пожалел меня... А ты - глюк! Все, пока! Некогда мне тут с глюками трепаться!

И вновь бег, вновь холодный ветер в лицо, ноющая боль в груди. "Не сворачивай в сторону", предупреждал кассар. Хорош бы он был, вывались сейчас в мир... в какой-нибудь княжеской деревне, где стражники уже ждут-не дождутся дорогого гостя. Нет уж, нафиг! Такой радости он князю Диу не доставит.

И шаги, бесконечные шаги вперед. Взгляд только под ноги... не хватало еще с кем-нибудь встретиться... с кем-нибудь, кто живет в его памяти. Может, это будет Синто? Или, не дай Бог, мама? Нет уж, по сторонам не глазеть, ни о чем таком не думать... Шаги считать... аккуратно, четко... до завихрения мозгов.

Это сколько же получится? Если земли князя простираются ну хотя бы на двести километров... значит, двести тысяч метров... а шагов еще больше... триста тысяч, наверное. И если в секунду делать один шаг... Блин, сколько же это выходит... это же неделю, наверное, тащиться придется. А как же насчет еды? И пить? Или здесь оно без надобности? Да и вообще, шаг в этой странной темноте - чему он равен там, в обычном мире?

- Чего вам надо? Я вас что, трогал?

Голос тонкий, захлебывающийся, еще не плач, но уже близко. Как ни пытался Митька жмуриться, как ни убеждал себя прятаться от глюков, а все же не выдержал, взглянул.

Там, во тьме, был лес... Знакомый лес, несмотря на то, что и листья, и трава, и корявые стволы деревьев были угольно-черные. Не лес даже, а парк... Вот там, вдали, за кустами, это же асфальтовая дорожка! А трое парней, обступивших маленькую, тонкую фигурку, были совсем уж знакомы. Санька, Илюха, и... и он сам! Он, Митька, в джинсовой куртке, деловито выламывающий березовый прут...

Горло сдавило от омерзения... Неужели это действительно он? Ну да, конечно, глюки, кассар же объяснял... "даже не призраки, пустота". Но ведь было же это, было! Была гаденькая, тухлая радость от своей крутизны... от хоть на пять минут, а свалившейся на него безграничной власти... Блин! Тысяча раз блин!

И ничего уже нельзя было поделать. Все понимая, ругая себя идиотом, Митька резко метнулся влево - туда, в чернеющий лес, к расплывающимся фигурам. Пускай призрак, пускай глюк, сгусток памяти - но остановить, схватить того себя за ворот и крепко, что есть силы, врезать! За все! За этого беззащитного пацана, за олларские скитания, за ядовитую стрелу, за Хьясси, Синто, за "рабораторию" князя Диу.

Не схватил, конечно. Чернота вокруг него прогнулась вдруг чудовищным пузырем, зазвенела, затрещала на все лады, пошла лиловыми всполохами - и вдруг лопнула, точно воздушный шарик, который проткнули иглой. Митьку куда-то потащило, больно стукая обо что-то, в лицо шибанул душный, прелый воздух - и все кончилось.