Лунная Ведьма, Король-Паук - Марлон Джеймс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Монахиня ведет нас внутрь, мимо нескольких комнат, своды которых расписаны возвышенными мужчинами и несколькими женщинами в белом, которые вместе ходят, вместе ведут беседы, совершают возлияния на открытом дворе, ухаживают за богатым садом или сидят в одиночестве, закрыв глаза или возведя их к небу. Одна из женщин подходит к нам, и Нсака встречает ее приближение полупоклоном, а я просто смотрю. На вид женщина как женщина, пока сюда не подбираются еще трое и не замирают подле нее в молитвенных позах.
– Как мне быть единой со всем сестринством, если сестринство относится ко мне как к какой-то особенной? – вопрошает она. – Не Вампи, ты слышала обо мне последние слухи? Будто бы я хожу ночами по коридорам и шепчу богам, что проклинаю их! Можешь себе такое представить? Найдется ли хоть одна столь храбрая или безрассудная?
– Если и да, то не вы, ваше высочество.
– Прекрати. Сейчас единственно высокого во мне – это мое местоположение. А это кто?
– Моя прапрабабушка, ваше высочество.
– Прапрабабушка? По виду не тянет даже на мать. Ну а ты? Какая польза от тебя?
– Вернуть принцессе ее королевское предназначение, – отвечает Нсака.
– Она немая, Не Вампи? Нет? Тогда пусть говорит.
Принцесса подается ко мне, словно ожидая что-то услышать. Нсака смотрит на меня с напряженным ожиданием, а я отвечаю ей непонимающим взглядом, хотя сама всё прекрасно понимаю. Если эта особа такая же, как и все другие монахини в Манте, я не собираюсь ее чем-то выделять, а уж тем более благодетельствовать. С низкопоклонством перед царственными особами я покончила навсегда.
– В моей цели нет ничего королевского, к тому же я больше не принцесса, – говорит между тем женщина. – Зачем здесь какие-то прапрабабки? Тем более что она наверняка не верит в праведность дела.
– Речная богиня…
– Фея. Она зовется феей.
– Бунши подумала, что она будет полезна.
– Полезна? Чем именно?
– Я убиваю людей, – говорю я и подмечаю длительность возникшей паузы. – Меня называют Лунной Ведьмой.
– Ведьма. Мир к ним неоднозначен.
– Он неоднозначен и к женщинам.
– Ну а как в него вписываешься ты?
– Вписываться я никуда не думаю, – отвечаю я.
На закатной стороне Манты бьет источник, из которого вода стекает в водопад, под ним чаша бассейна, а в нем купаются божественные сестры, всего сто двадцать и девять душ. Именно из этого бассейна выпрыгивает Бунши, распугивая тех, кто помоложе.
– Мы пошлем человека. Всё будет улажено, – увещевает Бунши принцессу Лиссисоло в ее обители.
– Я истосковалась по сладостям. Ты что-нибудь принесла? – хмуро спрашивает та.
– Ваше высочество…
– Нет ответа проще: да или нет?
Бунши, черная как смоль, выглядит даже слегка растерянно.
Принцесса поворачивается к Нсаке:
– Ни услад, ни сладостей, ни песен, ни радостей, ни стихов, ни хренков, ни книг, ни… Неудивительно, что здесь даже в полдень полумрак!
– Я… Ваше высочество, мы старались как могли.
– Они старались! Но все эти старательства проходили без моего малейшего касательства.
– Так было благоразумнее всего.
– Кто сказал? Благоразумие – моего ума дело. Моего разума, моего тела, даже моей, извините, ку, потому что это я из нее ссу.
– Ваше высочество, нам нельзя рисковать. Мы…
– Не перебивай меня, Не Вампи. Посмотри на мою жизнь. Она вся вокруг дыры, занятой, принадлежащей и обустроенной мужчинами. Теперь я должна перенять то же самое, только под именем сестринства? Да вы ничего о нем не знаете. Вы всего лишь слабое подобие мужчин.
– Она пыталась довести, ваше высочество, что мы не можем рисковать никаким следом, который может каким-то образом вывести к вам. У Аеси по-прежнему тьма лазутчиков – на земле, в воде, даже в небе.
– Значит ли это, что вы нашли человека, который не вызовет никаких нареканий? Нельзя же, чтобы мой сын стал бастардом от какого-то простолюдина?
– Никак нет, о великая. Мы нашли принца в…
– В Калиндаре? Еще одного? Они как будто везде, словно личинки, все эти безземельные наследники из Калиндара.
– Этот из Миту. От него дитя удостоится всех законных прав. Когда истинный род королей восстановится, он сможет заявить о своих притязаниях на Север перед всеми вельможами.
– Да к бесам тех вельмож! Все те монархи тоже пошли из чрева женщины. Что остановит этого мальчика-мужа от тех же деяний, которые до него вершили и все прочие? Вырезать всех своих соперников, и дело с концом!
Я смеюсь, хотя я единственная, кто это делает.
– Так правь же ими, принцесса. Правь ими через него.
– Правь. Через него. И почему только он?! А что, если это будет девочка? Почему никто из вас не удосужился даже подумать, что, может быть, мы нуждаемся в Королеве? Окруженная женщинами и даже одной богорожденной, я слышу только то, что вы имеете виды на еще одного мужика, который придет и будет править вами. Вам нечего на это сказать?
Даже ветер издает больше звуков, чем они. Нсака смотрит куда-то вдаль, вместо того чтобы посмотреть на меня и увидеть в моих глазах тот же вопрос.
– Вот ты, – указывает принцесса Лиссисоло на Бунши, – ты хочешь что-нибудь сказать?
– Все будет так, как угодно богам, ваше высочество, – говорит Бунши примирительно. – Распорядитесь своей судьбой и покиньте это место.
– А что, если мне нравится здесь? В Фасиси против тебя злоумышляют даже ветры.
– Если хотите, оставайтесь. Но пока Королем значится ваш брат, бедствия над землей и под ней будут отзываться даже в этом, с виду надежном месте.
– До сих пор большие напасти нас миновали. Шесть королей – ну, пять с четвертью. А империя за это время расширилась до Увакадишу с Пурпурным Городом, до Мверу на западе и до Кровавого Болота на юге – не говоря уже о том, что даже речные племена шлют нам дань и платят подати. Так когда ж произойти этой напасти? Почему бы не сейчас?
– Наверное, боги дают вам время, чтобы ее предотвратить, ваше высочество, – предполагает Нсака.
– Ох и спорый у тебя язык! Я не очень ему доверяю. И твоя прапрабабка похожа на тебя?
– Совсем не похожа, ваше высочество.
– Значит, она мне уже нравится, – улыбается Лиссисоло.
Кваш Дара хоть и упек Сестру Короля туда, где она для него во многом мертва, но всё равно хочет, чтобы она умерла по-настоящему. Всё это ясно как вонь дерьма, исходящая от цветка, и всё же ей непросто в это поверить – ведь изгнание уже само по себе равносильно смерти; зачем еще и убивать мертвых?
