Восхождение, или Жизнь Шаляпина - Виктор Петелин

Горький не раз признавался, что он не любит музыку и не понимает оперу. И на этот раз он не изменил, как ему казалось, своего отношения к опере. Впечатления от оперы у него были неопределенны и смутны. Но Шаляпин покорил его с первого выхода. Величавость, в каждом жесте и движении чувствовался талант. В сцене в корчме многое не понравилось Горькому. Много какой-то диссонирующей пестроты и путаницы, много карикатурности и самодовлеющего комизма, и это его раздражало. Режиссер плохо поставил эту сцену, да и актеры иной раз так говорили, что трудно было что-либо разобрать, а потому и пропадал комический эффект от их игры и пения.

Зато ничего подобного не испытал Горький, когда Шаляпин играл сцену с Шуйским. Не играл, а, лучше сказать, терзал Шуйского, настолько страстным, ярким он был во время этого известного диалога. А сцена видения? Все в зале просто не могли оторвать глаз, когда Шаляпин показал на угол, где ему что-то привиделось, и все смотрели туда же, ожидая действительно что-то обнаружить там…

И снова аплодисменты, бурные и страстные, сыпались букеты на сцену, когда закончился спектакль.

Горький зашел в артистическую. Шаляпин уже снял с себя царские одежды и заканчивал одеваться.

— Ну как? — Столько было нетерпеливости и какой-то отчаянной решительности в голосе Федора, что Горький сначала несколько был удивлен такой непосредственностью артиста.

— По-моему, Федор, ты гений или близко к этому. Как ты сыграл сцену с Шуйским! Если б только Шуйский хоть чуточку соответствовал твоему уровню… А так что-то пропадает.!.

— Вот и я им всем говорю: играйте, а не передвигайтесь только по сцене, вживайтесь в образ, поймите, что нужно это время жить жизнью своего героя. Но куда там…

— Не огорчайся, ты играл превосходно, теперь я на все времена твой поклонник. Я в этом смысле дикарь, оперу не понимаю, бывает скучно, но твоя игра, твой голос покорили меня.

— Спасибо, Алекса. Твои слова мне дороже всех. Конец, пора возвращаться в Москву, соскучился по ребятам… Ты знаешь, Алексей Максимович, что у меня трое славных ребятишек? Игорь, Лидия и Ирина.

— И у меня двое, Макс и Катька. Так что ты не очень-то хвастайся… Поедем куда-нибудь поужинаем?

— Да в ресторане-то не дадут спокойно посидеть. Каждый, как увидит, сразу считает возможным подойти и начать расспрашивать. Да еще начнут куражиться. Надоели.

— А поедем ко мне… На Канатную, в дом Лемке… Прекрасный дом. Заберем своих жен, и айда. Посидим в спокойствии, поговорим…

Зрители уже разошлись по домам. Лишь наиболее ревностные любители стояли у подъезда театра, чтобы еще раз поглядеть на знаменитого артиста.

Шаляпин и Горький с женами сели в подъехавшую карету и отбыли на Канатную, в город.

Глава вторая

Концерт в Народном доме

1 сентября Шаляпин должен был уехать в Москву: гастроли закончились, пора было готовиться к новому сезону в Большом театре. Но встреча с Горьким изменила первоначальные планы. Горький посвятил Шаляпина в свой замысел построить Народный дом с большим театральным залом. Местный архитектор П. Малиновский разработал проект, строительство начато, но добровольных пожертвований и взносов, с помощью которых было решено возвести это здание и учредить Народный театр, явно не хватало. Строительство застопорилось. Нужны были деньги, и Горький попросил Шаляпина дать благотворительный концерт, выручка от которого должна пойти на продолжение строительства Народного дома.

Шаляпин с радостью согласился дать концерт. 3 сентября были расклеены афиши, извещавшие, что в городском театре состоится концерт Шаляпина при участии артистки Московской частной оперы Антоновой (колоратурное сопрано) и местного виолончелиста Сметан-Сандока. Аккомпанировать Шаляпину согласилась преподавательница нижегородского женского института Вера Алексеевна Виноградова.

Все эти три дня до концерта нижегородцы слышали голос Шаляпина в номере гостиницы, где он остановился с Иолой Игнатьевной, в доме Виноградовой на Спасской, здесь шла подготовка к концерту. В фотоателье Дмитриева он сфотографировался с Горьким. С женой, друзьями часто гуляли два друга по набережной. Особенно охотно в эти дни Шаляпин пел и в доме Горького, на Канатной улице. Сюда приходили друзья и знакомые Алексея Максимовича, чтобы послушать знаменитого певца. И без того-то дом Лемке никогда не пустовал, а в эти дни все были как-то взбудоражены приездом Шаляпина. Да и неясная судьба недавно отсидевшего целый месяц в нижегородской тюрьме самого Горького многих беспокоила.

Вечером 4 сентября в городской театр потекла толпа любителей музыки. Собственно, дело было не только в музыке. Чувствовалось по настроению, что концерт станет своеобразной демонстрацией протеста против самодурства царских чиновников. В простых косоворотках и сапогах на концерт шли рабочие и бедные студенты, усаживались, как обычно, в верхних ярусах зала. Много было сормовичей, для отправки которых в Сормово после концерта специально был приготовлен «особый пароход».

После выступлений Антоновой и Сметан-Сандока, которых наградили теплыми аплодисментами, появился на сцене Шаляпин. Торопливыми шагами приблизился к рампе, привычным взглядом прошелся по балкону, ложам, партеру. Просто, улыбчиво было его лицо. «Я не сержусь» Шумана, «Узник» Рубинштейна, «Ни слова, о друг мой» Чайковского, «Песня варяжского гостя» Римского-Корсакова…

В антракте, выйдя в фойе, Шаляпин принимал участие в продаже цветов. Выручка от продажи цветов тоже пойдет на строительство Народного дома. А потом — снова песни, романсы, арии.

6 сентября в «Нижегородском листке» появилась рецензия на этот концерт: «Каждый романс или песня выходит у него настоящей драмой или комедией, короткой по объему, но изумительно богатой по содержанию. И в концерте, как в опере, он столь же драматический артист, сколько музыкант…»

Шаляпин уехал, а Горький долго еще вспоминал своего нового друга в письмах к своим товарищам, друзьям.

13 сентября 1901 года он писал К. П. Пятницкому: «…Я за это время был поглощен Шаляпиным, а теперь на всех парах пишу драму. Шаляпин — это нечто огромное и изумительное и — русское. Безоружный малограмотный сапожник и токарь, он сквозь тернии всяких унижений взошел на вершину горы, весь окурен славой и — остался простецким, душевным парнем. Это — великолепно! Славная фигура! Он дал здесь концерт в пользу Народного театра, мы получили с концерта прибыли около 2500 р., и я уже растратил из этой суммы р. 600. Скверно! Но я вывернусь, ничего».

25 сентября Алексей Максимович писал Чехову: «…последнее время много работал, в конце августа канителился с Шаляпиным. Очень он понравился мне, простой, искренний, славный парень!»