Синухе-египтянин - Мика Валтари

Но в этот третий день Хоремхеб не пожелал держать оборону. Он сам открыл проход в укреплениях и выслал своих головорезов на хеттских тяжелых колесницах, они рассеяли силы хеттов, хотя сами тоже понесли огромные потери, ибо хетты были проворнее и опытнее в таком бою, так что у меня потом было много работы. Но Хоремхеб сказал, что потери были неизбежны, потому что только на поле боя его новобранцы могут овладеть искусством управлять лошадьми и повозками, и лучше обучаться на неприятеле, терпящем поражение и павшем духом, чем на хорошо отдохнувшем и нападающем на Египет во всеоружии.

– Мы никогда не отвоюем Сирию, если у нас не будет боевых колесниц, чтобы сражаться с их боевыми колесницами, – сказал Хоремхеб. – Вся эта война за заграждениями просто детская возня. И ничего мы тут не выиграем, разве что помешаем хеттам напасть на Египет.

Он надеялся, что против него в пустыню пошлют и пешее войско тоже: лишенные водяных складов пехотинцы стали бы для него легкой добычей. Но хетты были прозорливы и опытны и оставили пешие силы в Сирии, в свою очередь надеясь, что ослепленный победой Хоремхеб двинет свои отряды в Сирию, где они оказались бы легкой добычей для отдохнувшего и обученного войска и для их колесниц. Тем не менее весть о поражении хеттов возбудила великое беспокойство в Сирии: многие города восстали против Азиру и закрыли перед ним свои ворота, пресытившись его властолюбием и алчностью хеттов. Они желали завоевать расположение Египта и надеялись на скорую победу. Города Сирии извечно враждовали друг с другом, а Хоремхебовы лазутчики только разжигали страсти, распространяя ужасные и преувеличенные слухи о великом поражении хеттов в пустыне.

Все последующие дни войско отдыхало, раскинувшись у победных гор, а Хоремхеб, совещавшийся с лазутчиками и составлявший новые планы, всеми доступными путями переправлял в Газу послания: «Удерживайте Газу!» Он, разумеется, понимал, что она не сможет уже долго выдерживать осаду, но для покорения Сирии ему был необходим опорный пункт на побережье. В эти дни ожидания Хоремхеб распространял среди своих людей слухи о сирийских богатствах и о жрицах в храмах Иштар, предлагающих отважным воинам утонченные наслаждения. Не знаю, чего именно он ждал, но однажды ночью со стороны сирийской пустыни переполз через линию укреплений истощенный, изнемогающий от жажды человек, который сдался дозорным и попросил отвести его к самому Хоремхебу. Воины подняли его на смех за такую дерзость, однако Хоремхеб распорядился привести к нему этого человека. При виде Хоремхеба тот склонился, опустив руки к коленям, хоть и был одет в сирийское платье, а потом прижал ладонь к глазу, словно тот у него болел. Тогда Хоремхеб спросил:

– Эй, не навозный ли жук укусил тебя в глаз?

Мне случилось в это время быть в шатре Хоремхеба, и я принял его вопрос за глупую шутку, потому что навозные жуки совершенно безобидные создания и никого не кусают. Но человек ответил:

– Воистину навозный жук укусил меня в глаз, потому что в Сирии десять раз по десять таких жуков, и все они страшно ядовиты.

На это Хоремхеб воскликнул:

– Приветствую тебя, храбрый человек! Можешь говорить свободно, этот лекарь в моем шатре простак из простаков и все равно ничего не поймет.

Но лазутчик только проговорил:

– Господин мой Хоремхеб, сено доставлено.

И больше не добавил ни слова. По этой его фразе я решил, что он лазутчик Хоремхеба. Хоремхеб же тотчас покинул шатер и велел зажигать опознавательные костры на вершинах гор, так что спустя считанные мгновения цепь огней протянулась от победных скал до самых нижних земель. Таким способом Хоремхеб послал весть кораблям в Танис – выходить в море и идти к Газе, давая бой сирийским судам, если столкновения невозможно будет избежать.

На следующее утро затрубили трубы, и войско двинулось через пустыню в Сирию, предводительствуемое колесничьими отрядами, расчищавшими дорогу от неприятельских разъездов и намечавшими места стоянок. Каким образом Хоремхеб намеревался вести бои с хеттами на открытом пространстве, я себе не представлял. Войско, однако, с удовольствием последовало за Хоремхебом, мечтая о сирийских богатствах и обильной добыче, я же, глядя на лица воинов видел на них печать смерти. И тем не менее я взошел на носилки и двинулся следом, оставляя позади победные скалы и белевшие в перегороженой долине кости хеттов и египтян, согласно покоившиеся рядом.

3

Теперь мне надо приступить к рассказу о войне в Сирии, хотя поведать мне на сей счет почти нечего, потому что я плохо разбираюсь в военных материях, все сражения в моих глазах выглядят на один лад, а все горящие города и ограбленные дома, стенающие женщины и изуродованные тела – все выглядит одинаково, где бы такое ни происходило. Так что мой рассказ был бы слишком однообразен, возьмись я описывать подряд все, чему был свидетелем, – война в Сирии длилась три года и была жестокой и беспощадной, и очень многие погибли в ней, так что селения Сирии были опустошены, фруктовые сады вырублены, а города обезлюдели.

Но сначала я расскажу об одной уловке Хоремхеба. Он бесстрашно перешел со своим войском сирийскую границу, опрокинув поставленные Азиру пограничные камни, он двигался вперед и, чтобы потешить своих воинов сладкими плодами победы, позволял им грабить селения и развлекаться с сирийскими женщинами. Он двигался прямо к Газе, и, разгадав его намерения, хетты стянули свои отряды на равнину в окрестностях Газы, дабы преградить ему путь и разбить наголову, поскольку ровная местность как нельзя более подходила для боевых колесниц, так что хетты не сомневались в победе. Однако к тому времени уже была зима, и хеттам приходилось кормить лошадей сеном и кормами, которые они покупали у сирийских купцов. И вот перед сражением лошади хеттов занемогли: они шатались в упряжи, дерьмо их сделалось зеленым и жидким, и многие лошади пали. Поэтому силы сражавшихся, когда они встретились, были примерно равны, а одолев колесничье войско хеттов, Хоремхеб легко справился с устрашенными пехотинцами. Его копейщики и лучники завершили дело, начатое боевыми колесницами, и хетты потерпели самое крупное поражение из всех, какие им когда-либо доводилось знать: на поле боя осталось лежать куда больше мертвых тел хеттов и сирийцев, чем египтян, и место это было названо Полем мертвецов. Войдя в хеттский лагерь, Хоремхеб первым делом приказал спалить фуражные склады, ибо корм там был отравленный и среди прочих трав туда были подмешаны ядовитые растения, отчего лошади хеттов и стали падать. Впрочем, как Хоремхебу удалось это устроить, я тогда не знал.

Вот так Хоремхеб явился под Газу; в то время как хетты и сирийцы бежали из южной Сирии в укрепленные города и крепости – явился и разгромил осаждавшие Газу силы. В то же время в гавань вошли изрядно потрепанные египетские корабли, многие из которых еще дымились после морского сражения, длившегося два дня в виду Газы. Сражение окончилось ничем – египетские суда укрылись в гавани, причем некоторые из них пошли ко дну у самых заграждений перед входом в гавань, пока недоверчивый начальник гарнизона решал, открывать ли для них проход. А объединенный сирийский и хеттский флот отплыл в Тир и Сидон, чтобы латать свои дыры. Таким образом, битва закончилась вничью, раз с поля боя бежали оба противника. Хоремхебу, однако, удалось после этого доставить в Газу провиант и пополнение и сделать кое-какие запасы, а из Газы в Египет отправить раненых и калек.

День, когда ворота непобежденной Газы открылись перед Хоремхебовым воинством, по сю пору празднуется во всем Египте. Этот зимний день посвящен Сехмет, и мальчишки в этот день дерутся палками и тростниковыми копьями, изображая осаду Газы. Пожалуй, ни один город не обороняли с таким отважным упорством, как этот, и бесспорно, начальник гарнизона вполне заслужил великую славу и почести, которыми его осыпали за защиту Газы. Поэтому я назову его имя, хоть он и был свидетелем моего позора – когда меня втаскивали в тростниковой корзине на стену города. Этого человека звали Роду.

Впрочем, его люди прозвали его Бычий загривок, и это прозвище очень точно, на мой взгляд, описывало его облик и нрав, потому что более упрямого и недоверчивого человека мне встречать не доводилось! Уже одержав победу, Хоремхебовы воины битый день дудели в трубы под стенами Газы, пока наконец Роду решился приоткрыть ворота. Да и то – только чтобы впустить внутрь одного Хоремхеба, удостовериться, что это точно он, а не переодетый сириец. Когда же наконец Роду понял, что Хоремхеб разбил хеттов и Газе ничто не угрожает, поскольку осада снята, он не выказал особой радости и остался таким же угрюмым, как прежде, так же распоряжался и отдавал приказы, как привык это делать многие годы, – в том числе и Хоремхебу, ибо ему даже не приходило в голову, что теперь здесь есть кто-то, кому подчиняться должен он сам.