Синухе-египтянин - Мика Валтари

– Где вы прохлаждались, навозники? Где вас носило, Сетово отродье? Ну ничего, завтра ваши черепа будут белеть в песке, и меня воистину порадует это зрелище, ибо смотреть на вас – позор для меня! Вы ползете как черепахи! Вы провоняли потом и дерьмом, и мне нужно затыкать нос, стоя рядом с вами! Мои лучшие люди истекают кровью от ран, а мои отборные лошади испускают дух, и все это из-за вас! А теперь отправляйтесь рыть землю, люди Египта, и ройте поглубже ради своего живота. Это занятие точно по вас, навозники, вы с рождения только и делаете, что роетесь в грязи – когда не ковыряете в носу или в заднице своими вонючими пальцами!

И необученное египетское воинство нисколько не оскорбилось его словами, напротив – все возликовали и передавали их со смехом друг другу, и у каждого было чувство, что в Хоремхебе он обрел защитника от пугающего мира пустыни. Они тотчас забыли о своих стертых ногах и пересохших глотках и приступили под руководством Хоремхеба к рытью глубоких канав, вбиванию шестов между камнями и оплетению их тростниковыми веревками, к перетаскиванию и перекатыванию каменных глыб со склона горы.

Изможденные Хоремхсбовы колесничий выползли из своих нор на склоне и из тряпичных палаток и приковыляли к прибывшим, чтоб предъявить им свои раны и похвастаться своими делами. И не было ни одного, кто, имея силы, не похвалялся бы своими подвигами и не внушал бы мужество землекопам, копейщикам, лучникам и не пробуждал бы в них чувства зависти. Еще утром, завидев вдали надвигавшиеся в облаке пыли полчища хеттов, эти люди знали, что скоро умрут, но прибытие пешего войска воодушевило их, ибо всегда приятнее встречать смерть в шумном обществе, а не в одиночку: колесничих, годных для ратного дела, оставалось не больше пяти сотен – и это из двух с половиной тысяч, которые отправились с Хоремхебом! Кони их спотыкались от утомленения и тыкались мордами в песок.

В этот день в лагерь Хоремхеба шеренга за шеренгой прибывали главные силы, большая часть пешего войска, и каждого вновь прибывшего Хоремхеб отправлял на рытье траншей и возведение укреплений для отражения хеттских колесниц. Отставшим и обессилевшим частям он послал распоряжение подтянуться к лагерю за ночные часы, ибо все, кто останется в пустыне к утру, погибнут страшной смертью, когда колесницы хеттов прорвутся из пустыни и горных проходов. Никто не подсчитывал число прибывших, и Хоремхеб не пожелал произвести подсчет – это знание было поистине бесполезным, ибо численность Хоремхебовой рати все равно была несравнимо меньшей, чем силы хеттов.

Тем не менее сами египетские воины весьма воодушевились, видя свою многолюдность посреди пустынных пространств и безоглядно доверяясь Хоремхебу – уповая, что он спасет их от врага и разобьет хеттов наголову. Однако, устраивая укрепления, протягивая между шестами над песком веревки и ворочая каменные глыбы, они поглядывали на окутанные облаком пыли приближающиеся колесницы хеттов, и до них доносились хеттские боевые кличи. И тогда носы египтян холодели, и они озирались вокруг, в страхе перед колесницами и их острыми, как ножи, резаками.

Но прошла ночь, и хетты не отважились напасть, неуверенные в незнакомой местности и в силах Хоремхебова войска. Они расположились лагерем в пустыне, распрягли лошадей, чтобы те подкрепились колючим кустарником, и развели костры, так что все ночное пространство, насколько хватало глаз, покрылось огнями костров. Однако всю ночь напролет их легкие колесницы с разведчиками разъезжали вокруг, убивая дозорных и затевая стычки по всей линии укреплений, далеко протянувшихся в обе стороны от центра. Зато по бокам, где никаких укреплений возвести не успели, разбойники пустыни и вольные отряды дерзко наскакивали на хеттов – накидывали на них, пользуясь темнотой, арканы, стаскивали на землю и завладевали их повозками и лошадьми, так что немногие разведчики осмеливались отъезжать далеко от торной дороги.

Так или иначе, но эта ночь полнилась треском колесниц, предсмертными вскриками, свистом стрел, бряцанием оружия, и неопытные бойцы пребывали в великом смятении и боялись заснуть, Хоремхеб успокаивал их, говоря:

– Ну-ка, ложитесь спать, крысиные дети, спите и отдыхайте, и натрите маслом ваши сбитые подошвы! Я сам буду стеречь ваш сон и оберегать вас!

Я тоже не спал. Всю ночь я обходил лагерь и врачевал раны Хоремхебовых колесничих, а он подбадривал меня:

– Лечи их, Синухе, употреби все свое искусство, ибо отважнее воинов мир не видывал и каждый из них стоит сотни, а то и тысячи этих грязекопателей. Лечи их, потому что я сердечно люблю этих головорезов, которые умеют укрощать лошадей и держать поводья в руках, мне некем заменить их, и отныне каждому новичку придется самому, в бою, учиться управляться с лошадьми и колесницами. Вот почему я готов заплатить тебе по дебену золота за каждого поставленного тобою на ноги!

Но я был сильно раздражен всем этим утомительным путешествием по пустыне, хоть и проделал его в носилках; горло першило от едкой пыли, и меня злила мысль, что из-за дурацкого упрямства Хоремхеба мне придется умереть в руках хеттов, хоть сама смерть меня не страшила. Поэтому я сердито ответил ему:

– Оставь свое золото себе или отдай его вон тем горемыкам, пусть они хоть напоследок почувствуют себя богатыми. Завтра нам всем так и так умирать, поскольку ты заманил нас в эту ужасную пустыню. И если я лечу этих несчастных, то только ради самого себя, ибо, по моему разумению, они единственные во всем войске, кто способен сражаться. Остальные, и прежде всего те, что пришли со мной, потеряют голову и кинутся врассыпную, едва столкнутся нос к носу с первым же хеттом. Я видал, как они пугаются и вздрагивают от треснувшей в темноте ветки, и слышал, как они хором взывают о помощи к египетским богам, когда перед ними выпрыгивает вдруг из норы заяц. Эти смельчаки только на фиванских улицах горазды дырявить друг другу головы, а большой-то кучей они аж на прохожего могут навалиться и перерезать ему горло из-за кошелька. Но в пустыне это овцы, которые под твоим водительством смиренно тащатся на убой, однако в следующее мгновение они разбегутся кто куда. Вот почему я лечу этих несчастных – ради себя, в надежде, что из-за какой-то невероятной удачи и благодаря их стойкости мы сумеем выжить. Но все же самым для тебя мудрым было бы выбрать быстроногих лошадей и подняться на легкую колесницу, прихватив и меня, так что, может быть, нам бы повезло и мы бы добрались живыми до Нижнего Царства, а там ты собрал бы свежее и лучшее войско.

Хоремхеб потер ладонью нос и, хитро глянув на меня, сказал:

– Совет твой мудр, Синухе, и, конечно, я воспользовался бы им, если бы сам был столь же мудр. Но я люблю своих головорезов и не могу их бросить в пустыне умирать, хотя мне одному было бы легко спастись, плюнуть на водяные склады и затеять войну на будущий год. Почему я не бегу, этого я сам, по правде говоря, не знаю, хотя на моем месте так поступил бы любой здравомыслящий человек. Я ведь мог бы потом воздвигнуть памятные обелиски этим несчастным, выбить их имена на камне и оставить о них вечную память. Но я всего этого не сделаю. И поэтому у нас нет другого выхода, как победить хеттов в этой пустыне. Вот так просто обстоит дело, Синухе. Мы победим хеттов, потому что у нас нет другого выхода, и, быть может, я поступил наимудрейшим образом, притащив сюда войско, – здесь бежать некуда и всем придется сражаться не на жизнь, а на смерть, хотят они этого или нет. А теперь я, пожалуй, пойду и сосну в своей повозке, но прежде выпью вина, чтобы утром встать похмельным – я тогда бываю очень сердит и воюю лучше, чем на трезвую голову.

Он пошел к повозкам, взял жбан с вином и запрокинул его, так что в ночной тишине я услышал бульканье, но потом издалека снова донесся треск колесниц, суматошные крики египтян и возня перед линией укреплений. Люди Хоремхеба с завистью смотрели на него, и он стал угощать вином каждого, кто был рядом, и давал им пить из того же кувшина, из которого пил сам. Потчуя их, он ворчал:

– У вас у каждого брюхо что прорва, вы сейчас вылакаете все вино, а я так и не смогу как следует напиться. И смотрите – своими мордами вы вымазали мой кувшин!

И он хлопал их по плечам, называл каждого по имени, вспоминал их дела под стенами Газы, где они будто бы запутались в своих вожжах, так что их собственные лошади брыкали их.

Вот так прошла ночь и как бледный призрак наступило серое утро: стаи грифов принесли из пустыни запах смерти. На земле перед укреплениями валялись лошади и опрокинутые повозки, грифы выклевывали глаза выпавшим из повозок хеттским возничим. На рассвете Хоремхеб велел затрубить в трубы, собрал войско у подножия скалы и обратился к нему.

2

Пока хетты забрасывали свои костры песком, запрягали лошадей и затачивали оружие, Хоремхеб, взобравшись на выщербленный уступ, обратился к своему войску, пережевывая в то же время сухой хлеб и закусывая луком, зажатым в горсти. Он говорил: