Дмитрий Красивый - Сычев К. В.

– Ты зря дал тот совет государю! – укоризненно молвил мурза Сатай в один из вечеров, когда брянский князь навестил его большой, сложенный из саманного кирпича и напоминавший юрту, дом. – Славный Джанибек решил не слушать глупого Нэримэнэ и не посылать войска на Лэтвэ! Мы, перекупщики пленников, лишились из-за этого больших доходов!

Князь Дмитрий тогда усмехнулся и отделался общими словами. – Я просто не хотел обманывать государя. Брянские князья всегда жили только правдой и от этого не страдали! – подытожил он свою пространную речь.

– Ладно, что теперь изменить? – развел руками Сатай. – За это я и люблю тебя, правдивого человека! Пусть же все остается по-прежнему…

На этот раз стареющий князь Дмитрий удивил своего ордынского приятеля и наотрез отказался пойти с ним «в веселый дом». – Я уже совсем поседел и утратил многие телесные желания! – оправдывался он.

Общение с гостеприимным и веселым Сатаем ограничилось лишь буйными пирушками и обильными возлияниями.

Князь Дмитрий, конечно, почти каждую ночь проводил в объятиях присылаемых мурзами продажных красавиц, оплачивал их хозяевам установленную мзду, но «превеликих радостей» от этого уже не имел. Он все думал об оставленной в Брянске своей новой возлюбленной Ярине. – И почему я так в нее влюбился? – думал князь, лежа на своем мягком татарском топчане. – Ведь были у меня девицы побогаче телами, но их так не хотелось?

Худая рослая Ярина не долго сопротивлялась княжеской воле и в первую же после ее поимки ночь возлегла с брянским князем на ложе. Седовласый князь Дмитрий вновь, именно с ней, почувствовал себя сильным и молодым. Он немедленно избавился от своих прежних привязанностей, и в первую очередь, от надоевшей ему ключницы Драги, отдав, как обычно, молодых красивых женщин в жены «охочим дружинникам». Его любовная страсть, с годами угасавшая и, казалось, временами исчезавшая, вновь возродилась. С нетерпением ожидал Дмитрий Романович своего возвращения в Брянск и сразу же, как только ордынский хан отпустил его, устремился домой.

Вот почему брянские бояре напрасно пытались уговорить своего князя и «передать Ярину, любовницу татя, в руки княжеских приставов».

– Надо бы назначить мою красавицу ключницей, – думал князь, – но только после суда над Инкой. Пусть пройдет время…

Князь все же не мог не считаться с мнением «лучших людей», и его Ярина проживала в охотничьем тереме в особой, отведенной для нее светлице, охраняемая верными княжескими слугами, «в строгой тишине», кормилась либо одна в той же своей светлице, куда слуги приносили пищу, либо в компании с князем, когда он уединялся с ней в опочивальне.

Стареющий князь, обезумев от любви, уже не доверял своей притягательной красоте и боялся, что его «дивная краса», Ярина, сбежит от него или погибнет от рук ненавистников. Девушка, оставаясь одна, скучала и часто по этому поводу жаловалась. Пришлось князю разрешить ей иногда общаться с молодыми горожанками, подысканными княжескими слугами в наиболее зажиточных семьях.

Брянский епископ Иоанн, казалось, закрыл глаза на новую княжескую любовь. Он и раньше проявлял большую терпимость к княжескому женолюбию, а здесь показал и свой незаурядный такт. Лишь после своего возвращения из Смоленска, где брянский владыка по приглашению митрополита Феогноста принимал участие в «поставлении» нового смоленского епископа, он, одолеваемый брянскими боярами, скромно посоветовал «пореже выставлять ту разбойную девицу на глаза всего люда и тем не обижать своих лучших людей». Но князь пропустил его слова мимо ушей, лишь для приличия покивав головой.

Да и не до княжеской любовницы было теперь владыке! Со всех сторон приходили разнообразные вести. Не один раз брянский князь обсуждал с ним события в Литве, связанные с Ольгердовым переворотом.

– Из Литвы идут тревожные вести! – говорил епископ князю Дмитрию. – Все знают о воинственном и непреклонном нраве Ольгерда! Этот князь не любит ни пьяниц, ни хмельных напитков. Значит, обладает трезвой и мудрой головой! Нам надо, сын мой, искать дружбы и союза с Москвой!

– Я знаю славного князя Ольгерда, – возражал Дмитрий Романович, – и не один раз с ним разговаривал. Он неплохо владеет русским языком! Видимо, его научила русская матушка! Иногда даже кажется, что он не литовец! И только его лицо и железные глаза напоминают Гедимина. Он был очень ласков и почтителен со мной во время моего литовского изгнания! Поэтому, я думаю, нам нечего опасаться этого великого князя!

Последние сведения, полученные князем Дмитрием из Москвы, вызывали у него беспокойство. Великий владимирский и московский князь Симеон вновь заставил всех подумать о том, что он возобновил «хитроумные деяния своего батюшки». Прежде всего, Симеон Иванович открыто, «с великим почтением», принял у себя в Москве бежавшего из Литвы бывшего великого князя Евнутия, «обласкал» его и «подал ему пребогатое кормление»! 23 сентября по воле московского князя Евнутий со своими дружинниками приняли православное крещение и новые имена. Евнутий стал Иваном!

Это был первый недружественный жест Симеона Московского по отношению к Литве после смерти его литовской жены, случившейся в марте. Траур по умершей княгине Аугусте-Анастасии князь Симеон хранил недолго и вскоре вновь женился на дочери князя Федора Святославовича Ржевского, Евпраксии. В этот год сочетались браком и два других брата князя Симеона. Иван Иванович Красивый женился на дочери московского боярина Василия Вельяминова Александре. А самый младший – Андрей Иванович – на дочери князя Ивана Федоровича Галицкого, Марии. Оба первых брака были для Дмитрия Брянского неприятны: Федор Святославович Ржевский был родным братом недавнего брянского узурпатора, князя Глеба, убитого брянцами.

– Значит, Семен Московский чтит то злобное семя! – возмущался Дмитрий Романович. – Неужели он готовит мне еще одну каверзу?

Но епископ Иоанн успокоил на этот счет князя. – Все знают, – сказал он ему, – что еще в те годы князь Федор отговаривал своего несчастного брата от брянской затеи! И говорил ему: – Если наш батюшка не прижился в беспокойном Брянске, то и нам нечего «тешить вездесущего беса»! Лучше тихо сидеть в своем городе и довольствоваться малым!

Но и второй брак его бывшего зятя вызвал неудовольствие брянского князя. – Он не захотел соблюсти княжескую честь и сохранить добрую память о моей дочери! – говорил Дмитрий. – Надо же: женился на жалкой боярыне!

– Это не оскорбление памяти твоей дочери, сын мой, – пытался оправдать московского князя владыка Иоанн, – а грех молодого князя, слабость его плоти! Он так любил твою дочь, что целых четыре года не помышлял о другом браке! Но человек слаб, и только один Господь силен! Нестерпимая похоть одолела молодого Ивана, вот он и «умыкнул» красивую боярыню! Это – позор ему, а не тебе, сын мой! А там, пусть судит их, московских князей, сам господь Бог!