Сезон воронов - Соня Мармен

Я присела на корточки рядом с Франсес и оперлась о камень с крестом. «Разве не обязан каждый из нас нести свой крест?» – напомнила я себе не без иронии. Слова доктора Мэншолта вдруг обрели новый смысл. Я обняла Франсес и положила ее голову себе на плечо – так, как если бы она была маленькой, проснулась среди ночи и начала кричать от страха, что ее унесут домовые. У моей девочки всегда было живое воображение… Лиам держался чуть в стороне от нас. Чувствуя себя бессильным перед горем и душевной болью дочери, он присел на пень, давая мне время успокоить ее.

– Ты с ним увиделась? – осторожно спросила я.

– Да.

Голос ее дрогнул, и горькие слезы снова хлынули из глаз.

– Франсес, крошка моя, девочка моя…

– Он… Мама, он совсем не злился на меня! Сказал, что это просто несчастный случай. Но ведь это неправда! Я же знала, что ружье заряжено, и все равно нажала на курок!

– Ты хотела спасти его, доченька!

Она застонала так горестно, что у меня сжалось сердце.

– Хотела спасти, а получилось, что убила!

Ну что тут скажешь? Чувство вины душило ее. Что бы я ни сказала, слова не смягчат угрызений совести. Только время поможет ей понять, что мы, люди, бессильны против неизбежного и с этим надо смириться.

– Они повели его на… на виселицу двадцатого, на рассвете. Я знала, что мне надо быть там. Мама, ничего хуже в моей жизни не было! Но нужно было пойти ради Тревора! Их было трое: он и два дезертира. У Тревора лицо было опухшее, в синяках… Эти подонки, перед тем как повесить, еще и избили его! Они заставили их пройти от толбута до виселицы примерно два километра. У каждого на шее была дощечка с надписью «Предатель» красной краской. А Тревору еще дописали «Вонючий якобит» и «Папистская собака». – Она замолчала, шмыгнула носом и выругалась. – За осужденными шумной толпой валили горожане. Били громы-барабаны, со всех сторон на них обрушивались молнии-оскорбления. Я старалась не отставать. Меня толкали со всех сторон. Возле городских ворот Тревор споткнулся о камень и упал. Все трое были скованы одной цепью, поэтому и тем, остальным, пришлось остановиться. Один дезертир нагнулся и хотел помочь ему встать, но солдаты оттолкнули его и принялись бить Тревора ногами, чтобы он поднимался. Мама, они били его, как собаку…

Смогла бы я пережить весь этот ужас, если бы оказалась на месте Франсес, а на месте Тревора был Лиам? Рыдая вместе со своей девочкой, я обняла ее еще крепче. Она снова заговорила, но уже тише:

– Они смеялись, мама! Вся толпа – женщины, мужчины, дети… Для них это было развлечение. Но ведь это моего Тревора собирались повесить… И только за то, что он решил меня защитить. Это так несправедливо!

Не пытайся понять Всевышнего и его замысел… Есть ли разница между правосудием людей и правосудием Божьим? Франсес уткнулась в мою накидку, и без того уже мокрую, и снова заплакала навзрыд. Я ласково гладила ее по волосам, дожидаясь, пока она успокоится.

– Когда я увидела эшафот и виселицу… я поняла, что скоро овдовею, – сказала она, всхлипывая, потом тряхнула волосами и саркастически усмехнулась. – Вдова в семнадцать лет! Казалось, я сплю и вижу страшный сон. Но барабанный бой и вопли толпы рвали мне уши, а сердце говорило, что все это – наяву…

– Он знал, что ты рядом? – спросила я негромко.

– Да. Я ему сказала. Он не хотел, чтобы я приходила. Хотел, чтобы я вернулась в Дальнесс, но я не смогла. Я не могла его бросить, оставить одного перед смертью… И мне было плевать, что будет дальше.

Прошло несколько долгих минут.

– Мне нужно было быть рядом с тобой, Франсес…

– Мама, папа тогда болел, – перебила она, отрывая от моего плеча опухшее от слез лицо. – И вы ничем не смогли бы помочь Тревору. Его участь была решена… И вот Тревор поднялся на эшафот. Палач накинул ему на шею веревку… И тут он увидел меня.

Я почувствовала, как ее тело напрягается, дрожит от волнения.

– Этот его взгляд… Я никогда его не забуду. Подошел пастор. Тревор спокойно ждал, пока он поговорит с каждым. Он не сводил с меня глаз. Когда пастор закончил молитву, Тревор мне улыбнулся… А потом ему завязали глаза.

Казалось, Франсес искала нужный образ в своей памяти. Голос ее стал мягче, уголки губ приподнялись в улыбке.

– Он так славно мне улыбнулся… И я вспомнила… На прошлый Белтайн по поручению отца он приехал в Гленко уладить какое-то дело с Джоном Макиайном. Он увидел меня возле винокурни, мы с папой как раз разливали пиво по бочонкам. Он был с Робином Макдонеллом. И Тревор спросил, как меня зовут и свободно ли еще мое сердце. А потом он остался на праздник…

– Он всегда будет с тобой, Франсес, в твоих мыслях. Этого никто не сможет у тебя отнять.

– Да, так говорил и папа. Там, где Тревор теперь, ему хорошо. И Ранальду, и Колину, и остальным…

– Это правда, – прошептала я, с волнением вспоминая рассказ Лиама о том, что ему привиделось и где он едва не остался.

– А потом, – продолжала моя дочь мрачно, – они оставили его болтаться на виселице. Оставили на глумление этим стервятникам… Я хотела подойти, обнять его, но солдаты меня оттолкнули. И тогда матушка Симпсон отвела меня в церковь. Там я молилась за Тревора и ждала, пока стемнеет. Они сняли тела и побросали в братскую могилу – в простой ров, словно скелеты коров. На растерзание зверям, которые уже ждали, когда наконец смогут вцепиться в свою добычу. – Франсес помотала головой и с силой вцепилась в мою накидку. – Они издеваются над их телами даже после смерти! Снимают всю одежду… ту, что на них осталась. Накидываются на покойников, как шакалы, дерутся из-за пуговиц, пряжек, рубашек, башмаков… Мама, это было жутко! Словно стая голодных волков, которым попалось свежее мясо, и теперь они скалятся и рычат друг на друга!

Я вспомнила стопки одежды в лачуге Дженнет. Блестящие пуговицы, выложенные рядами броши. Разорванные пледы… Я содрогнулась от отвращения. Добыча стервятников…

– Дженнет… – выдохнула я.

– Если бы не она, взял бы кто-то другой. А так у меня осталось от него хоть что-то.

– Ты ведь не спускалась в ров сама?

Она не ответила.

– Франсес!

– Я… я хотела попрощаться с ним, мама.

Как она нашла в себе силы это сделать? Я представляла, как выглядит обнаженный труп, который много часов пролежал на морозе. Разве недостаточно ужасов она увидела, чтобы добавлять к своим воспоминаниям еще и это? «А ты, Кейтлин? Что бы ты сделала на ее месте?»

Гнев овладел мною. Всего этого ужаса не случилось бы, если бы у Тревора не возникла глупая идея украсть что-нибудь из повозки военного обоза. Он до сих пор был бы жив, а сердце моей дочки не было бы истерзано горем…

– Но почему, – спросила я расстроенно, – почему вы решили обокрасть этот конвой?