Ликвидатор. Исповедь легендарного киллера. Книги 1, 2, 3. Самая полная версия - Алексей Львович Шерстобитов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Выданный матрац оказался несколькими маленькими кучками свалявшейся ваты, зашитой в подматрасник, по всей видимости, видавший смерть не одного постояльца, начиная ещё со времен «царя Гороха», так что лежать можно было безболезненно минут тридцать, предварительно собрав две небольшие кучки – одну под тазобедренный сустав, вторую – под плечо, если на боку, и под спину, если лежать приходилось на спине.
Сокамерник старался быть ненавязчивым и вежливым, его вкрадчивая любезность и неполная понятливость с редкими переспрашиваниями не оставляли никаких сомнений в его специальном рядом со мной нахождении. Но я не был зол, скорее – благодарен за вовремя и так кстати приготавливаемый им чай. К тому же на третий день сокамерники начали меняться каждый двое суток, в основном это были наркоманы, находящиеся в стадии ломок. Стоны, рвота, беснование, удары в стену, в дверь, крики о помощи и требование каких-то таблеток стали сущим адом по сравнению с предыдущими двумя днями.
Кипятильник хранился на складе, а кипяток развозили то ли раз, то ли два в день, но «милиционеру» выдавали по первой просьбе. Ничего, кроме чая с сахаром, я больше не брал, а трёхразовое питание, на удивление вкусное и качественное, оказывается, развозимое оттуда же, откуда поставлялось в школы Москвы, я начал употреблять понемногу только на третий день ареста.
Тогда же, приходя в себя после длительного марафона самоистязания разума, начал заставлять себя и заниматься, тренируя пресс и отжимаясь до пота от пола, явно начиная оживать.
Было ещё чем бороться. Тщательно выискивая признаки и последствия апатии, уничтожал их на корню. Скажем, лёжа, вперев безучастный взгляд в потолок, человек раз за разом прогоняет в мыслях своё положение и убеждает себя в безысходности ситуации, не находя выхода сиюминутного, чем убивает желание не то, чтобы защищаться, но и жить, потихонечку скатываясь в состояние апатичной «уточки» и становясь, как говорят здесь, «чёртом». Проявляется это по-разному, но в основном в нечистоплотности, нерациональности или в потере какого-либо интереса к жизненно-важному. Такие перестают мыться, чистить зубы, стираться, подыматься с постели, читать (хотя читает в тюрьме малая часть населения, а пишет письма – ещё меньшая), не реагировать на происходящее. Такие не снимают тренировочных костюмов по месяцу, спят в них же, укрываясь одеялом без простыни через месяц начинаю, мягко говоря – попахивать.
Бывалые или душевные сидельцы, а также «первоходы» пытаются помочь – в основном, из-за воздействия упавших духом на них же самих, как морально, так и вонью, и всем соответствующим негигиеничным, выводя из такого состояния. Но победить себя может лишь сам человек.
Добивает и опасение перед неведомым, перед злом тюрьмы, резкая перемена обстановки и умаление возможностей. Система делает всё, чтобы показать и объяснить тебе, что ты теперь бесправная пыль, имеющая только обязанности, твой бог – любой, кто в погонах. Но по прохождении времени, привыкая друг к другу, и в тех случаях, когда обходится без взаимных инсинуаций, могут появиться и человеческие отношения, обычно выражающиеся в обоюдных приветствиях, более льготном отношении, а иногда даже – во взаимном уважении, но не больше. Вся остальная болтовня, вроде «как я его», принята у арестантов для бахвальства – пустое занятие, хоть порой и действует на их авторитет.
Обычно такие горлопаны были никем на свободе, да и здесь из себя ничего особенного не представляют, но могут стать той искрой, которая обожжёт, разгоревшись в пламя, каждого, даже не желающего участвовать. Через пару лет их поведенческие привычки заводят их, незаметно для них самих же, в леса начальной стадии шизофрении. Правда, они бывают полезными, если найти применение их безудержной нерациональной энергии.
Думая о своей ситуации, я понял, что бессмысленно вспоминать все огрехи и возможные ляпсусы, нужно просто постараться определить необходимые ответы, и, в случае невозможности их удовлетворительной мотивации, понять, как выходить из создавшегося положения. Ещё раз взвесив всё, я пришёл к выводу, что у меня нет больше выхода, кроме как сыграть с нашей судебной системой ва-банк. То есть надо давать показания о содеянном лично, постоянно объясняя мотивы, причины и действительную безвыходность, этого требовало и откуда-то взявшееся желание покаяния.
Закон мог пойти навстречу и постараться учесть признание и раскаяние, без которых суд все равно состоялся бы, но с необходимостью увеличивать маловесное, что мог родить «Грибков», а то и что-то фальсифицировать, чего, даже имея мои признания, обвинитель – прокурор – избежать не смог.
И, конечно, я понимал: предстоящие суды над теми, кто уже прошёл следствие, и их тяжелейшие приговоры будут толкать некоторых из них на что угодно, лишь бы облегчить свою участь, что в полной мере доказывается сегодня. Кое-что могли сказать и уже пойманные «главшпаны» – я не витал в облаках и понимал, что после первого суда и они начнут спасаться. Как они это будут делать, покажет и показало время. Об Андрее сказать ничего не могу, но Олег и ещё несколько человек забросали противоречивой информацией и грязью всё окружающее их пространство, причём иногда их показания далеко не представляли правды, что тоже учитывается следователями. Порядочность старшего Пылёва пока вызывает уважение, но впереди ещё суд, и кто знает – останется ли он «последним из могикан»?
На радость следственной группе, первый же допрос увенчался для них многообещающим рассказом и стал настоящей удачей. Для меня же – лишь подтвердил правильность принятого решения, конечно, по вторичным и третичным признакам, но в моём случае и этого было много.
Несколько раньше появился, как ангел, первый адвокат, хотя воспринял я её как симпатичную девушку с приятным голосом и обнадёживающей интонацией. Анастасия – человек мне знакомый и известный, представляла ранее в арбитражных судах интересы части бизнеса консорциума, где работал один из моих родственников, а значит – ей можно было верить. Я ухватился за нее, как за соломинку утопающий, её присутствие разряжало обстановку допросов, а своевременная улыбка давала понять, что произносимое мною, как минимум, звучит правильно. Ну и, конечно, большое успокоение приносили вести из дома,
