Чужак в чужом краю - Роберт Хайнлайн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Расскажите мне об этом, Белла. Как это случилось? И почему вы думаете, что это моя работа?
— А чья же еще? Никто другой не знал, насколько он важен. Эта куча дерьма! Говорила я Майлзу, что нельзя держать его в гараже.
— Но если кто-то и увел его, то что из этого? Ведь у вас остались все записи, инструкции и чертежи.
— Ничего не осталось! Этот идиот Майлз засунул все бумаги и чертежи в саму машину. Ночью мы хотели увезти ее от греха подальше.
Меня даже не покоробило это «от греха подальше». Я уже был готов сказать, что запихнуть бумаги во «Фрэнка» невозможно — он и без того был набит деталями, словно гусь яблоками, но вовремя вспомнил, что сам приспособил между колесами ящик для инструментов, чтобы не бегать за каждым пустяком.
Ну, ладно. Как бы то ни было, этому преступлению, или преступлениям, уже тридцать лет. Мне было гораздо интереснее узнать, как уплыла от них «Горничные, Инкорпорейтед».
— А что вы сделали с компанией после того, как сорвалась сделка с «Мэнниксом»?
— Мы продолжали работать. Потом Джек порвал с нами, и Майлз сказал, что пора свертывать дела. Майлз всегда был тряпкой… а этого Джека Шмидта я с самого начала терпеть не могла! Он все допытывался, почему ты нас оставил… будто мы могли остановить тебя. Я предлагала нанять хорошего инженера и продолжать производство, развивать фирму, но Майлз настоял на своем.
— А что было потом?
— Потом мы продали лицензию «Механизмам». Ты знаешь эту фирму, ты же сам в ней работаешь.
Эту фирму я знал. Полное ее название было «Узлы «Горничных» и производство механизмов, Инкорпорейтед», хотя на вывеске фигурировали только «Горничные». Похоже было, что эта старая калоша готова выложить все, что меня интересовало.
И я продолжал любопытствовать.
— А когда вы сбыли свои акции — до или после того, как продали лицензию «Механизмам»?
— Как? Что за глупости ты выдумал?
Тут она начала рыдать. Слабой рукой она взяла носовой платок, потом отбросила его — лейтесь слезы!
— Он обманул меня! Обманул! Этот грязный подлец обманул меня… обвел вокруг пальца, — она шмыгнула носом и уже задумчиво добавила, — вы все меня обманывали… а больше всех ты — Дэнни-бой. И это после всего того хорошего, что было между нами!
Она снова разрыдалась.
Я решил, что эйфорион не оправдывает своей цены. Хотя, может быть, рыдания доставляли ей удовольствие.
— Как он обманул вас, Белла?
— Как? А вот как! Он все завещал этому гнусному отродью… после того, как обещал оставить все свое состояние мне… после того, как я ухаживала за ним, пока он болел. Ведь она ему даже не родная дочь! Это все знают.
Это была первая добрая весть за весь вечер. Значит, Рикки все же получила приличное состояние, даже если мои деньги не попали к ней. И я вновь задал свой главный вопрос:
— Как звали бабушку Рикки? И где они жили?
— Кто жил?
— Бабушка Рикки.
— Какой Рикки?
— Дочери Майлза. Напряги мозги, Белл. Это очень важно.
Она подскочила, как ужаленная, ткнула в меня пальцем и завопила:
— Я знаю! Ты был ее любовником! Да-да! Эта гнусная маленькая ябеда… и этот ужасный кот!
Я еле сдержался при упоминании о Пите. Но все-таки сдержался. Я взял ее за плечи и чуточку встряхнул.
— Взбодрись, Белл. Я хочу знать только одно — где они жили? Куда Майлз адресовал письма, когда писал им?
Она топнула на меня ногой.
— Я ничего, тебе не скажу! Весь вечер ты допрашиваешь меня, словно сыщик, — и тут же, словно мгновенно протрезвев, спокойно ответила: — Я не знаю. Бабку звали Хэнекер или что-то вроде этого. Я ее видела только один раз, в суде: они улаживали формальности с завещанием.
— Когда это было?
— Естественно, сразу после смерти Майлза.
— А когда умер Майлз?
Она снова переключилась.
— Много хочешь знать! Ты, как дрянной шериф… вопросы, вопросы, вопросы…
Потом она посмотрела мне в глаза и выдала с мольбой в голосе:
— Давай забудем обо всем и будем просто сами собой. Сейчас есть только ты и я, дорогой… и у нас впереди вся жизнь. В тридцать девять лет женщина еще молода. Шульц, этот старый козел, говорил, что я моложе всех на свете. Мы можем быть так счастливы, дорогой! Мы…
«Хватит разыгрывать детектива», — подумал я и поднялся.
— Мне пора идти, Белла.
— Куда, милый? Зачем, ведь еще рано… у нас еще целая ночь впереди. Я думала…
— Мне все равно, что ты думала… Я должен идти.
— Ах, дорогой, какая жалость! Когда мы снова увидимся? Завтра? Я сейчас ужасно занята, но я отложу все дела и…
— Я не желаю больше тебя видеть, Белла.
И я ушел.
И никогда больше не видел ее.
Добравшись до дома, я сразу же нырнул в горячую ванну и растерся до красноты. Потом сел к столу и попытался привести в порядок все, что мне удалось узнать. Белле казалось, что фамилия бабушки Рикки начинается с буквы «X» — если ее бормотание вообще что-то значило, а это весьма сомнительно — и что они жили в одном из городков Аризоны или, может быть, Калифорнии. Ладно, возможно, что сыщик-профессионал извлечет из этого пользу.
Во всяком случае, это должно быть нелегко и дорого. Я решил подождать, пока разбогатею.
Что я еще узнал?
Майлз (по словам Беллы) умер году в семьдесят втором. Если он умер в этом округе, я за пару часов смогу узнать дату смерти и, возможно, узнаю что-нибудь о завещании… если, конечно, все было так, как говорила Белла. Таким образом, можно было установить, где в те времена жила Рикки. Если в суде сохранились записи (могли и не сохраниться). Таким образом, я получил бы местонахождение Рикки, правда, без поправки на двадцать восемь прошедших с тех пор лет и достаточно реальную возможность разыскать ее теперь.
Но если мы встретимся, то как прикажете женщине сорока одного года, почти наверняка замужней, матери семейства, смотреть на меня? Превращение Беллы Даркин в развалину отрезвило меня. Теперь я понимал, что значат тридцать лет. Конечно,
